— Понимаю, — кивнул Джек.

В священном порыве подняв обе руки, Клэмп продолжал:

— Какие еще нужны доказательства? Видел ли мир когда-либо большее чудо? Первый Бааб был только пророком Единосущного Бога…

Дрожащим от волнения голосом Клэмп закончил:

— …тогда как Бааб Второй — это… Он!

— А почему именно Шайен?

— Бааб Второй окончил свои дни на Земле именно в этом месте. 21 мая 1939 года Он вознесся в Рай, уносимый пятью ангелами, на глазах у верующих в Него. Это был момент божественного потрясения. Я лично… — Тут в горле у пророка что-то булькнуло, наверное, пузырь благоговейного экстаза. — Я сам получил от Второго Бааба, в Его последний час на Земле, Его личные… Патетическим жестом он указал на нишу в стене кабинета. — Вот в этом михрабе хранятся часы Второго Бааба, его авторучка, бумажник и один зубной протез. Остальные зубы, будучи природными, вместе с ним вознеслись в Рай! Сам я, в период земного бытия Второго Бааба, был его хронистом. Я и записал большую часть текстов «Байяна» вот на этой пишущей машинке… Он прикоснулся к стеклянному колпаку, под которым стоял старый разбитый «ундервуд», пятая модель в фирменном исполнении.

— А теперь, — заявил Клэмп, — давайте-ка поразмыслим над той картиной, которую вы только что описали. Подумать только, чтобы целый мир, миллиарды людей проживали свои жизни напрасно — в отлучении от светлого лика Единосущного Бога!

Рвение проповедника полыхнуло огнем в его глазах, и жуткое слово сорвалось с его уст:

— Джихад!

— Подождите!.. — вздрогнул Гамильтон. Но Клэмп решительно оборвал его.

— Джихад! — возбужденно возопил он. — Мы возьмемся за полковника Эдвардса в «Калифорния мэйнтэнанс»… Немедленно перестроим производство на ракеты дальнего радиуса… Но прежде всего бомбардируем этот пораженный безверием район литературой священного содержания. Затем, когда во тьме забрезжат огоньки духовности, мы пошлем бригады инструкторов… Затем — концентрация специальных сил странствующих дервишей, пропагандирующих истинную веру через средства массовой информации. Телевидение, кино, книги, аудиокассеты… Я склонен думать, что Тетраграмматона можно будет уговорить на пятнадцатиминутный рекламный ролик. Или даже записать полновесное послание во спасение неверующих.

«Боже, — подумал Гамильтон, — неужели для этого я сброшен в Шайен?..» Слушая истеричные завывания пророка Клэмпа, Джек чувствовал, как его вновь покидают сила воли и уверенность в себе. Может, он всего лишь слепой исполнитель чужих замыслов? Может быть, мир, прильнувший к груди Тетраграмматона, и есть единственно реальный мир?

— Могу ли я побродить вокруг усыпальницы? — слабеющим голосом попросил Джек пророка. — Хочется посмотреть, что представляет собой святыня бахаизма.

Клэмп, погруженный в свои мысли, поднял на него невидящий взор:

— Что?.. Да-да, разумеется.

Он нажал на кнопку селектора:

— Немедленно выхожу на связь с Тетраграмматоном…

Здесь он осекся, наклонился к Гамильтону и, подняв вопросительно вверх руку, проговорил:

— Как вы думаете, почему Он не сообщал нам о странном мире тьмы и безверия?

Гладкое и сытое лицо пророка Второго Бааба омрачилось сомнением.

— Я чуть было не решил… — Он покачал головой. — Действительно, пути Господни неисповедимы.

— Весьма даже! — поддакнул Джек и, выскочив из кабинета, зашагал по гулкому мраморному коридору.

Даже в столь ранний час тут и там бродили набожные посетители, прикасаясь к святыням и разглядывая все вокруг. В одном из притворов группа хорошо одетых мужчин и женщин распевала гимны. Джек собирался прошмыгнуть мимо, но передумал…

В воздухе над верующими парило слабо светившееся видение, божественный образ, показавшийся Гамильтону даже немного ревнивым, если не завистливым… И Джек решил, что присоединиться к этим людям — неплохая мысль. Нерешительно приблизившись, он примкнул к поющим и стал, не без насилия над собой, неуверенно подпевать. Гимны были ему неизвестны, но он быстро усвоил их стиль и ритм. Предельно простые фразы повторялись опять и опять, с бесконечной монотонностью. Очевидно, Тетраграмматон был воистину ненасытен.

По-детски эгоистическая личность, постоянно требовавшая хвалы и славословий — самых примитивных и грубых. Скорый на расправу, Тетраграмматон, по-видимому, с такой же легкостью впадал в эйфорию, страстно желая лести и упиваясь ею.

Обеспечивать равновесие двух крайностей — дело весьма деликатное… И опасное. Легко возбудимое Божественное Присутствие было всегда рядом, ревниво подстерегая любой неверный шаг верующего. Исполнив свой религиозный долг, Гамильтон мрачно отправился дальше. Здание и люди в равной мере были полны напряженным ощущением близости Тетраграмматона. Джек ощущал Его повсюду. Подобно густому смогу, исламский Бог проникал в каждую щелку и царил везде.

С тягостным удивлением Джек увидел громадную мемориальную доску, освещенную прожекторами. Он принялся изучать ее. «ЕСТЬ ЛИ ТВОЕ ИМЯ В ЭТОМ ПЕРЕЧНЕ?» — гласила крупная надпись вверху. Список был составлен в алфавитном порядке. Гамильтон не нашел себя в нем. Не было там и Макфифа. Бедняга Макфиф… Джек ядовито хмыкнул. Однако Чарли все равно выкрутится. Имени Марши он тоже не обнаружил. Весь перечень был на удивление кратким. Подумать только: неужели из всего человечества только эта жалкая горстка достойна пребывать в Раю? Джек почувствовал, как в нем закипает волна мрачной ненависти. Он решил поискать на доске имена великих людей, хоть что-нибудь значивших для него:

Эйнштейн, Альберт Швейцер, Ганди, Линкольн, Джон Донн. Никого! Гнев только возрос. Что происходит, в конце концов? Эти души брошены в Геенну потому, что не принадлежали вере Второго Бааба из штата Вайоминг? Конечно!.. Иначе быть не могло. Спасутся только верующие в Него. Всем остальным — бесчисленным миллиардам — уготованы адские печи. Самодовольные колонки имен представляли цвет фанатизма и тупости — основы основ Единоправедной Веры. Тривиальные личности, банальные посредственности из потока истории…

Одно имя тем не менее оказалось знакомым. Джек долго вглядывался, недоумевая, как оно могло оказаться тут. Почему из всех, кого он знал в жизни, лишь этот деятель очутился в списке праведников:

АРТУР СИЛЬВЕСТР.

Старый вояка! Тот самый суровый воин, который сейчас находится в госпитале в Белмонте. Он, оказывается, один из главных подвижников Единоправедной Веры.

Что ж, в этом был определенный смысл. Смысл настолько глубокий, что Гамильтон несколько минут мог только беззвучно разевать рот, как рыба на песке.

Он смутно, еще не приходя к вразумительным выводам, начал угадывать, как в этой шараде свести концы с концами. Наконец-то оказалось возможным нащупать основание всей этой пирамиды.

Предстояло возвращение в Белмонт. И первым делом надо было повидать Артура Сильвестра.

В шайенском аэропорту Джек выложил перед кассиром всю свою наличность и сказал:

— Один билет до Сан-Франциско. В крайнем случае согласен и на багажный отсек.

Все равно на билет не хватало. Срочная телеграмма Марше принесла недостающие доллары… и закрыла его банковский счет. С денежным переводом от Марши пришло непонятное послание:

"МОЖЕТ НЕ СТОИТ ТЕБЕ ВОЗВРАЩАТЬСЯ.

СО МНОЙ ПРОИСХОДИТ ЧТО-ТО СТРАННОЕ".

Это удивило, но не сильно. По правде говоря, Джек уже неплохо представлял себе, что могло произойти.

Самолет прибыл в Сан-Франциско незадолго до полудня. Дальше Гамильтон ехал автобусом компании «Грейхаунд». Парадная дверь его дома в Белмонте оказалась запертой, а в широком окне гостиной желтым неподвижным пятном маячила печальная физиономия Прыг-Балды. Марши не было видно. Но Джек почему-то сразу понял, что она дома.

Отперев дверь, Джек с порога крикнул:

— Я приехал!

Из глубины темной спальни донеслось сдавленное рыдание. — Дорогой, я умираю?.. — Марша беспомощно копошилась в затемненной комнате. — Я не могу к тебе выйти. И не смотри на меня. Пожалуйста, не смотри! Гамильтон снял трубку телефона и набрал номер. — Приезжай ко мне домой, — приказал он Биллу Лоузу. — И всех из нашей группы обзвони, кого сможешь. Джоан Рейсс, женщину с сыном, Макфифа — если он отыщется…