В ресторане мгновенно стихло.

Не успел Введенский открыть рот, чтобы извиниться перед Ариной за нечаянный удар, как из-за его спины вышел капитан МВД. Поздоровавшись сначала с мэром, затем со всеми остальными, поправил воротник кителя и строгим голосом сказал о том, что он, старший оперуполномоченный уголовного розыска Матвей Кравец, взял на себя смелость привести этого молодого человека на суд Арины Николаевны, дабы та по справедливости решила его дальнейшую судьбу.

Арина вскочила с места.

– Нет! – закричала она. – И даже не просите! Я его никогда – вы слышите! – никогда не прощу – это быдло, эту тварь, эту… эту…

– Ну, ну, ну, – похлопал её по спине отец.

– Этого хама!

– Арина, что с тобой? Успокойся.

– Папа! Накажи его! Или вышвырни отсюда! Немедленно!

– Да, да, конечно. Только давай сперва узнаем: чего он хочет. А наказать и вышвырнуть всегда успеем – не сомневайся.

– Чего он хочет?! Он хочет, чтобы я его простила! Ты разве не понимаешь?

– Это всё?

– А ты считаешь: этого мало?

– Ничего я не считаю. Я просто предлагаю не торопиться – времени у нас достаточно.

Старший Берг повернулся всем телом в сторону Введенского. Посмотрел на него с таким видом, будто хотел раздеть с головы до ног, но не мог решить, как: то ли своротить скулу, а уж потом снять штаны, то ли подождать, когда снимет штаны сам, и только после этого своротить ему скулу, рёбра и всё, что попадётся под горячую руку.

Спросил тихим голосом: правда ли, что он пришёл сюда за тем, чтобы выпросить прощение у его дочери.

– Да, – ответил Введенский.

– Ага. Значит, она права, и вы действительно рассчитываете на милость побеждённого.

– Я надеюсь.

– Надеетесь… Вы, молодой человек, хоть понимаете, что совершили? Вы избили мою дочь, а теперь имеете наглость просить у неё, избитой, прощения? Извиняйте, мол, Арина Николаевна, больше не буду?.. Извините, но у нас так дела не делаются. У нас принято за всё платить.

Введенский опустил глаза.

Спросил:

– Что вы хотите?

– Я?! С чего вы взяли, что я чего-то от вас хочу? Ничего я не хочу. Это вы ко мне пришли, точнее, припёрлись в разгар семейного торжества и что-то требуете от меня.

– Скажите, я всё выполню.

– Так уж и всё?

Введенский низко опустил голову.

– Я действительно виноват перед Ариной Николаевной и, конечно, понимаю, что одних слов сожалений тут недостаточно… Поэтому, если она хочет, то пусть… если хочет, конечно… ударит меня… Я согласен.

Старший Берг вопросительно посмотрел дочь.

Та в ответ только фыркнула:

– Вот ещё!

– Дёшево предлагаешь, – повернувшись к Введенскому, сказал Берг. – Накинь сверху.

– А я бы врезал! – пробасил кто-то из гостей.

– Я бы тоже – поддакнул другой. – С большим-пребольшим удовольствием.

– Ты вот что, – сказал старший Берг. – Станцуй нам.

Введенского показалось, что он ослышался.

– Что вы сказали? Станцуй?

– Да.

– И это всё?

– Без штанов станцуй.

В банкетном зале стало тихо. Все с нескрываемым интересом наблюдали за тем, как Берг, ожидая ответа на своё предложение, насмешливо смотрел в глаза Введенского, Введенский, не зная, как поступить – в глаза Берга.

Первым дрогнул Введенский. Не понимая, чего о него хотят, опустил голову. Взгляд его забегал по полу, дыхание участилось, руки задрожали.

– Станцуешь, как я сказал, Арина заберёт своё заявление, – негромким голосом добавил Берг. – Не станцуешь… что ж… Пеняй на себя.

– Нет-нет-нет! – замахала ладошкой Арина. – Отказы сегодня не принимаются. Мы желаем видеть на своей свадьбе грязные танцы!

Кто-то из подвыпивших гостей вскочил на ноги и, вскинув в воздух кулак, крикнул:

– Даёшь грязный танец маленьких лебедей!

Другой гость – сорокалетний мужчина в белом костюме с круглым лоснящимся лицом и неимоверно огромным выпирающим из-за ремня животом – с удивительной для своих габаритов резвостью выбежал на танцпол, встал перед музыкантами во весь рост и под хохот гостей взмахнул руками.

– Ну что, сыграем для невесты? Дружненько так! Раз-два-три! Тра-та-та!

Сидящий за синтезатором клавишник заиграл партию гобоя, оркестр подхватил её, и буквально через две-три секунды музыка Чайковского из второго акта балета «Лебединое озеро» разлилась рекой по залу ресторана «Дворянское гнездо».

– Тихо! – поднял руку старший Берг.

Музыка оборвалась.

Несколько секунд он в упор рассматривал неподвижно стоящего Введенского, потом ровным бесстрастным голосом сказал о том, что уговаривать никого не будет: не хочет он танцевать без штанов – не надо – здесь и без него есть кому развлекать гостей, но предупреждает: другого шанса вымолить прощение у него не будет.

– Папа! Хочу, чтобы быдло станцевало! – сделав капризную рожицу, прохныкала детским голоском Арина. – Оно сегодня смешное и совсем даже не страшное.

– Снимай портки, – после небольшой паузы тихим голосом приказал старший Берг.

Внимательно, словно желая убедиться в том, что мэр не шутит, Введенский посмотрел в его колючие глаза. Потом, ужасаясь тому, что делает, медленно расстегнул пряжку ремня, пуговицы ширинки, постоял-подумал о том, что ещё не поздно уйти, надо только набраться сил, и с обречённым видом принялся снимать сначала ботинки, потом брюки.

В зале раздался недовольный ропот – под брюками на Введенского оказали синие подштанники.

Введенский снова посмотрел на старшего Берга – может, теперь-то, наконец, он одумается и прекратит издевательство, – но быстро поняв, что мэр не успокоится, пока не унизит его до полного удовлетворения жажды мести, принялся стягивать с себя исподнее.

Один из гостей не выдержал и захохотал во всё горло тонким противным голоском. Его хохот подхватили другие голоса – не такие громкие, но, как показалось Введенскому, от этого не менее противные.

– Трусы́! – крикнул кто-то с дальнего конца стола. – Пускай трусы́ сымет!

Старший Берг укоризненно, но при этом доброжелательно погрозил кричавшему пальцем, после чего перевёл взгляд на Введенского и тоже рассмеялся:

– Ты ботинки-то обуй, пол холодный! А то ещё отморозишь себе что-нибудь из того, что плохому танцору вечно танцевать мешает!

Теперь смеялись почти все: гости – мужчины и женщины, официанты и администраторы. И даже заглянувшие в зал сотрудники безопасности ресторана сдержанно улыбнулись, увидев переминающего с ноги на ногу растерянного подростка в цветастых трусах.

– Дядя Коля! – крикнул старшему Бергу стоявший в позе дирижёра мужчина в белом костюме с огромным животом. – Музыку когда подавать?

– Да давай уж, подавай пока не остыла!

Мужчина с огромным животом кивнул, дескать, всё понял, и, повернувшись к музыкантам, взмахнул руками.

– Ну, братки, поехали! Ещё раз-два-три! Тра-та-та!

Сидящий за синтезатором клавишник снова заиграл партию гобоя. Оркестр подхватил её, и через две-три секунды музыка Чайковского полноводной рекой разлилась по руслу, ранее проторенному шампанским вдовы Клико, водкой купца Смирнова, коньяком капитана Хеннесси…

Введенский закрыл глаза и глубоко вздохнул.

«Терпеть и ждать, – принялся уговаривать себя. – Надо просто терпеть и ждать, терпеть и ждать».

Кто-то крикнул из-за стола:

– Да не стой ты, как истукан, шевели булками!

Введенский приоткрыл глаза и привстал на цыпочки.

«Господи! Что я творю?»

– Пляши, кому говорят! Ну же!

Стараясь танцевать так, как танцевали по телевизору танец маленьких лебедей балерины какого-то театра, Введенский прошёлся бочком вдоль праздничного т-образного стола.

– Веселее, парень! Не на поминках пляшешь! На свадьбе Арины Николаевны!

У того места, где сидела невеста, Введенский лихо развернулся на одной ноге, чем вызвал у неё бурю неподдельного восторга, скрестил запястья у трусов и, ещё выше задирая колени, поскакал обратно.

Глядя на него, мужчина в белом костюме с огромным животом, не выдержал – бросил дирижировать оркестром и с криком: «Эх, пропадай моя телега – все четыре колеса!» пустился в пляс. То он повторял движения Введенского, то довольно смешно пародировал их, то, изображая коршуна Ротбарта, налетал на него – лебедя Одетту с угрожающе вздетыми руками, а заметив на одном из столов пакет новогоднего конфетти, схватил и, кружась юлой вокруг Введенского, высыпал ему на голову небольшими порциями всё его содержимое.