22. БЕССИЛИЕ

Взошло солнце. Протянулась к нему по морю широкая искрящаяся дорога. В долине истаивал сгустившийся за ночь туман, оседая росой на каждую травинку, и в лучах солнца степь засверкала мириадами бриллиантов. По-утреннему звонко пели птицы, порхая с куста на куст, осыпая с них жемчуга и агаты. А под самой северной стеной мирно хлопотала в зеленой путанице трав семейка рыжеватых хомячков, сопя и недовольно вздыхая, когда с куста на нее сыпались холодные искры, посвистывая, гонялись за кузнечиками детеныши, а в отдалении от них, на бугре, оберегая семью, поднявшись на задние лапки, стоял старый хомяк, зорко поглядывающий то на пару орлов-могильников, описывающих круги в голубом поднебесье, то на стену, где сейчас было непривычно для его памяти тревожно-шумно. Рыжий хомяк встретил уже свою пятую весну, у него в закромах на глубине четырех локтей хранились еще не съеденные зимние запасы семян, зерен, жучков, кузнечиков, и семье его утром вполне можно было бы не выходить наружу, а закусить у себя дома тем, что осталось, но хомяк почувствовал необъяснимую тревогу и, проснувшись там, в норе, озабоченно подполз к хомячихе, они старательно обнюхались, молчаливо посоветовавшись, и после этого старик выгнал все семейство на поверхность, не разрешив трогать зимних запасов. И сейчас он стоял, вопросительно мигая и нюхая воздух, стараясь понять, откуда же исходит все усиливающееся чувство опасности.

...По всей северной стороне толпились воины охраны, а вместе с ними все мужчины города из числа свободных. Слышались голоса, бренчало оружие. Но кроме воинов только уста-оружейники стояли в полных доспехах и вооружении. Теперь им предстояло испытать крепость собственноручно изготовленных кольчуг, мечей. Остальные - кто что раздобыл. Филаншах не велел открывать городские склады. И все сейчас, тревожно переговариваясь, смотрели на север.

Там, от моря до гор, насплошь перекрывая долину клубясь, подобно валу, движется к городу чудовищное облако пыли. Оно еще далеко, но поднялось уже выше гор. В этом беззвучно, неотвратимо приближающемся, непроницаемо сером вале исчезает зеленая степь, словно ползшее чудовище заглатывает пространство.

Некоторые на стене не выдерживают страшного зрелища, закрывают в страхе глаза, иные плачут в бессилии. Неотвратимая беда надвигается на город, словно огромная туча саранчи обрушилась на цветущую долину, подгребая под собой все живое.

Чернобородый Ишбан потрясает кулаком, гневно кричит, схватившись за рукоять меча. Широкогрудый Маджид по привычке озирается - должно быть, ищет Мариона - но, опомнившись, горестно качает головой. Мудрец Хармас в неумелых слабых руках держит копье, и, забыв где он, опустив лобастую голову, разговаривает сам с собой.

- Я установил, - привычно бормочет мудрец, старательно придерживая двумя руками тяжелое копье, - я установил, что вражда проистекает из неодинаковости положений народов и тщеславных помыслов правителей, - вот две причины постоянных разногласий. Но не означает ли это, что войны можно будет устранить только тогда, когда народы будут находится в равном положении и иметь одного правителя? Если это так, то до благополучного разрешения вопроса еще очень и очень далеко, по крайней мере, это надо обдумать. Но я твердо знаю уже сейчас, что можно избежать многочисленных бед и вредных последствий войн, если договориться о правилах ведения сражений и перемещения войск. Полезность договора всем очевидна. Зачем, например, победителям вытаптывать поля, если эти поля впоследствии будут кормить самих же победителей? Тонкость этого договора заключается в том, что никто не начинает войну, не имея надежды выиграть ее! Если я знаю, что сосед сильнее - я при всем желании не решусь напасть на него, но нападу, если уверен в обратном. Но коль скоро надежда выиграть сражение присутствует у обеих сторон, то они же легко могут согласится не причинять вреда полям, жилищам, мирным людям. Ах, об этом я хотел поговорить с филаншахом, но он не стал меня слушать! Можно также договориться о том, чтобы отказаться от оружия, губительного как для тех, так и для других, например, отказаться от боевого лука, который, к сожалению, слишком скорострелен!..

Бормоча, мудрец не расслышал, как рядом с ним горько рассмеялся седобородый Микаэль. Тощий Шакрух в войлочном колпаке, в войлочных, простеганных вдвое доспехах, с огромным ржавым мечом без ножен, недоуменно оглянулся на славянина. Тот прошептал:

- Взгляни на мудреца! Хармас как всегда прав! Но самое ужасное в том, что он, как и мы все, бессилен что либо предпринять...

- Почему же мы бессильны? Разве мы не сможем защищаться? - спросил Шакрух, обеими руками опираясь на свой, явно принадлежавший ранее какому-то богатырю, ржавый меч.

- Защищаться мы будем и дорого продадим свои жизни, дело не в этом, а в том, что, обладай я сейчас оружием настолько мощным, что лук против него оказался бы детской игрушкой, я по праву справедливости, не задумываясь пустил бы его в ход, чтобы уничтожить, испепелить противника! То же самое сделали бы и хазары, чтобы выйти победителями - по праву сильного!..

А в нижнем городе в крохотных двориках мечутся женщины, вынося из хижин скудный скарб свой; плачут дети, прижимаясь в страхе к матерям, тоскливо мычат коровы, блеют овцы: скот сегодня никто не выгнал пастись в степь. Рабы поспешно достраивают поперечную стену, из кузнечной мастерской привезли огромные створки железных ворот, скоро ворота отделят нижний город от верхнего. А серое чудовище неотвратимо приближается к городу.

Горе, горе!..

На угловой северной башне крепости стоит филаншах в малиновом плаще, сверкает на солнце его серебряный пояс, ветер развевает рыжую бороду. Позади блистают доспехами телохранители. Филаншах словно парит над городом, подобно огненному грифу, высматривающему добычу. Он тоже вглядывается туда, где движутся хазары. Турксанф не обманул: такое огромное войско еще не подступало к Дербенту. А в это время в Иберии, на берегу Понта уже высаживаются с кораблей пехотные фемы [фема - крупное войсковое соединение, около десяти тысяч человек; также обозначение области в Византийской империи] императора Ираклия. Со временем расстановка сил полностью прояснится. А пока надо выждать. Если персы окажутся сильны, Шахрабаз стойкой защитой Дербента докажет свою преданность, если окажется силен Турксанф, Шахрабаз Урнайр найдет способ сдать город и крепость. С башни было видно, как из верхнего города по дороге к крепости потянулись повозки, запряженные конями, волами, нагруженные узлами, сундуками.

- Послать гонца в Ширван, - не оборачиваясь, отрывисто бросил Шахрабаз.

Из крепости, навстречу торопливо поднимающемуся на холм шествию, выехали три всадника - гонец с охраной - у переднего на поднятой пике трепетал красный треугольный флажок. Слуги торопливо сворачивали лошадей на обочины. Всадники промчались вниз, сбив двух не успевших увернуться овец, потом исчезли за садами.

И в это же время в нижнем городе на пороге своего домика сидела мать Геро, поседевшая в одну ночь. Растрепанная и обезумевшая, она сидит, вперив неподвижный взгляд в давно угасший летний очаг, ничего не слыша и не видя. Плетень вокруг домика повален, лавки опрокинуты, валяются черепки разбитых горшков и кувшинов, двери в дом сорваны. А матери все кажется, что она, молодая, раскрасневшаяся, хлопочет возле ярко пылающего очага, поджидая сына, и вечер уютен и тепел, листва платана над головой непроницаемо черна, и прямо перед глазами горит зеленая звезда, звезда охранительница ее дома, горит и горит перед глазами, словно зеленая игла, воткнутая в зрачки.

Передовые отряды хазар подойдут к городу только к вечеру. Шахрабаз спустился с башни. Везде, на всем протяжении видимой части стен, суетились сотни воинов, сновали рабы под присмотром бдительных надсмотрщиков. Если наружная часть стен и башен обрывалась на глубину сорока и более локтей, то внутренняя выступала над вершиной холма не более чем на два-три локтя, что создавало дополнительные преимущества для осажденных: легче доставлялись на стены боеприпасы, можно было незамедлительно укрывать раненых, быстро маневрировать на опасных участках.