Во второй половине 1849 года Билл покинул семью и шатался по глубинке, разведывал новые поселения и новые города. Весной 1850-го, в год, когда Натаниэль Готорн опубликовал «Алую букву», Билл перевез семью в Овего, недалеко от границы Пенсильвании. Возможно, как человек, скрывающийся от закона, он предпочитал быть ближе к границе штата на случай, если вдруг нарисуются неприятности. Хотя в то время Джону было всего десять лет и он вряд ли был осведомлен о произошедшем – сложно представить, чтобы Элиза делилась такими скандальными вещами с мальчиком, – он позже высмеивал обвинения в изнасиловании и потешался над мыслью, что его отец бежал от закона. «Если [мой отец] уехал «под давлением»… я знал бы что-то об этом. Не было ничего подобного. Мы переехали в Овего, и если и правда бежали от правосудия, то недостаточно далеко»⁴⁸. Склонность Джона в более зрелом возрасте преуменьшать семейный позор скорее всего имеет несколько причин – от сыновьей почтительности до соображений связей с общественностью. Он знал, что люди, нацелившиеся доказать его собственную аморальность, хотят подкрепить свои доводы, сначала запятнав имя его отца. Следует отметить и его привычку отрицать, и впечатляющую способность отфильтровывать неудобные мысли, особенно об отце, в точности как позже он отклонял критику своего спорного поведения в бизнесе. Джон Д. Рокфеллер черпал силы в упрощении реальности и в убеждении, что излишние размышления о неприятных событиях, которые нельзя изменить, только ослабляют решимость человека перед врагами.

В какой-то момент его детства, возможно после бегства из Моравии, к почтению Джона к отцу все же начали примешиваться смутные более враждебные чувства. (Один писатель, склонный к психоанализу, даже предположил, что ледяной самоконтроль Рокфеллера сформировался как реакция на подавленные фантазии об убийстве его отца⁴⁹.) В более поздние годы друзья и знакомые Джона Д. отмечали, что поднимать тему Большого Билла было рискованно, она являлась табу, одной из тех, что Джон бескомпромиссно обходил молчанием. Как отметил один из первых биографов: «С самого начала его карьеры он возвел секретность вокруг своего отца и скрытность вокруг его визитов в разряд религиозного ритуала»⁵⁰.

Мы не можем сказать, когда Рокфеллер впервые начал стыдиться отца, но это чувство оказало столь серьезное влияние на формирование его личности, что следует вкратце остановиться на этом вопросе. В городках, где прошло детство Джона, Билл слыл человеком обаятельным, но пользовался дурной славой и порождал бесконечные домыслы о своих отлучках и источниках дохода. С таким отцом мальчику приходилось отсеивать злобные сплетни и формировать стойкое безразличие к мнению общества. Это воспитало в нем привычку к секретности, дошедшую до автоматизма, страх перед толпой, неприятие пустой болтовни и длинных языков – и она сохранилась на всю жизнь. Он выработал скрытность и испытывал недоверие к незнакомцам. Возможно, из инстинкта самосохранения Билл научил детей быть осмотрительнее с незнакомцами и даже с ним самим. Когда Джон был еще маленьким, у них с Биллом была игра: мальчик прыгал с высокого стула в руки отца. Однажды тот опустил руки и позволил своему изумленному сыну рухнуть на пол. «Запомни, – поучал его Билл, – никогда никому не доверяй полностью, даже мне». Через некоторое время, идя с мальчиками по Кливленду, он наставлял их не бежать вместе со всеми ни на пожар, ни на парады. «Забудьте про толпу, – сказал он им. – Держитесь от нее подальше. Занимайтесь своим делом»⁵¹. Элиза, вероятно, тоже настраивала детей против сплетников и запрещала обсуждать семейные дела с другими людьми. Мальчик, оказавшийся в состоянии выстоять против злых пересудов соседей, конечно же, был прекрасно подготовлен к тому, чтобы пройти целым и невредимым и даже непримиримым сквозь бурные неутихающие споры, позже вошедшие в его жизнь.

При всей неустойчивости их жизни Рокфеллерам в их беспокойных скитаниях по югу штата Нью-Йорк нравилось ощущение роста их социального статуса, когда они переезжали из Ричфорда в Моравию и в Овего – каждый город был крупнее, более процветающим и вселял больше надежд, чем предыдущий. Овего, главный город округа Тайога, расположенный южнее Ричфорда и западнее Бингемтона, стоял на широком красивом изгибе реки Саскуэханна. Он был определенно многолюднее всех мест, которые молодой Джон Д. видел ранее, это была утонченная деревенька с изящными домами вдоль Фронт-стрит, позволявшей мельком увидеть красивую жизнь. Овего пользовался официальным статусом сельского поселения, здесь стояло величественное здание суда, хорошо укомплектованная библиотека, довольно известная школа и другие зарождающиеся признаки культуры. Городок с населением семь тысяч двести человек славился и необычно большим числом живущих здесь писателей и художников.

Возможно, из-за того, что жили они здесь недолго, Рокфеллер никогда не испытывал такую же нежную привязанность к Овего, как к Моравии, но сохранил приятные воспоминания о нем. «Какое красивое место Овего! – воскликнул он однажды. – Как повезло нам расти там, среди красивой природы, с хорошими соседями, культурными людьми, добрыми друзьями»⁵². Ему забавно было вспомнить, как Овего развенчал его детские провинциальные представления. «Там на вокзале я однажды увидел француза! Только подумайте – настоящего живого француза. И у него были усы – никогда их раньше не видел»⁵³. 1 июня 1849 года, перед самым переездом Рокфеллеров, Овего впервые увидел дым паровоза железной дороги «Эри» – и тысячи зрителей заполонили склоны холмов, чтобы приветствовать поезд, вползающий на станцию под выстрелы церемониальной канонады и звон церковных колоколов. «О поездах мы знали, даже когда я был совсем ребенком, только их было мало, и они были короткие и черные от сажи», – сказал Рокфеллер о транспортных средствах, занявших такое серьезное место в его собственных подвигах⁵⁴. Железная дорога нарушила изолированность и самостоятельность экономических систем в таких небольших поселениях, каким был Овего, сделала их частью региональных и национальных рынков и одновременно обострила аппетиты местных жителей в вопросе материальных благ, приглашая искать удачи в отдаленных городах.

Рокфеллеры жили в трех милях (около 5 км) к востоку от города, среди мягких пасторальных лугов и рощиц у реки. Из двух домов, которые они занимали во время пребывания в Овего, второй был поменьше, поэтому можно сделать вывод, что Билл и Элиза столкнулись с финансовыми проблемами, и им пришлось урезать расходы. Из второго дома – больше напоминавшего коттедж, а не ферму, – открывался прекрасный вид на мутноватые воды извилистой Саскуэханны с лесистым силуэтом Большого острова (позже остров Гайавата) и занавесом из голубых холмов в отдалении. В таком уютном местечке Джон делил постель с Уильямом. «Это был маленький домик, – предавался воспоминаниям Джон спустя годы, – но наш милый домик»⁵⁵.

Возможно, Билл выбрал Овего потому, что для человека, занимающегося лесозаготовками, здесь имелись заметные преимущества. Во время разливов по реке Саскуэханна легко было сплавлять плоты, и в результате в городе появилось несколько лесопилок. Могло иметь значение и то, что 27 сентября 1849 года, прямо перед переездом Рокфеллеров, ужасный пожар уничтожил сто четыре дома в центре Овего, пламя пощадило только три лавки; катастрофа предвещала повышенный спрос на лес, так как город перестраивался. И наконец, город имел репутацию мекки самозваных докторов. По воспоминаниям одного из жителей Овего: «После Гражданской войны их тут жило с десяток»⁵⁶.

За три года в Овего эскапады Билла, казалось, стали еще более непредсказуемыми, чем раньше. Появлялся он в городе редко и ненадолго, но хорошо запомнился изумленным местным жителям. «Он был лучше всех одет на мили вокруг, – вспоминал близкий сосед. – Никогда не появлялся без своего изящного цилиндра»⁵⁷. Элиза уже близилась к сорока годам, многие тяжелые испытания отразились на ней, лицо теряло цветение молодости, становилось суровым и тонким. Горожане говорили о ней как о приветливой, воспитанной, благопристойной леди, днем навещавшей соседей, всегда одетой в черное шелковое платье, похожее на траурные одежды вдовы. Ее хвалили за строгую дисциплину, аккуратный вид и силу духа. При всех ее тяготах она уже не казалось такой отчаявшейся, как в Ричфорде и Моравии, как будто привыкла к своей ноше и смирилась с отсутствиями Билла.