Вообще, люди, в том числе черти, приносящие нам дурные вести, враз утрачивают приятность.

— Почему? — напряженно спросила я, чувствуя как по спине ползет холодок.

У меня с той стороны Антошка. Мне нельзя здесь оставаться.

Но и паниковать не стоит. Паника худший советчик, который можно вообразить.

— А я откуда знаю? Чего ты ко мне прицепилась? Пристала, как банный лист, — чертенок начал пятиться. Того и гляди даст стрекача. И я потеряю единственного на этот момент информатора. Другого еще найти надо. А этот рядышком, бери и тряси сведения.

— А, ну-ка, стоять, — ухватила чертенка за руку. Настолько крепко, словно он пойманный тать. Хотя, судя по недовольству сатира, зеленый у того что-то спер. А я этому помогла, отмазав чертяку.

— Ты делаешь мне больно, — заверещал он.

— Цыц, я сказала, — чуть повысила голос. Зелененький сразу притих. — Еще раз спрашиваю, как мне отсюда выбраться?

— Не зна-а-ю, — протянул он.

— А кто зна-а-ает? — с нажимом повторила.

— У ректора спрашивай, — как-то слишком быстро ответил он.

Это мне совсем не понравилось. Как чуть хитроватая ухмылка на долю секунды проскочившая по лицу. Но которую я успела заметить.

Как говорила одна знакомая — с возрастом люди видят хуже, но больше. И попадание в молодое тело не лишило этого опыта. Это в юности мы плохо «читаем» чужую мимику, обманываясь сладкими речами, а с годами недостаток проходит. Лапша на ушах не зависает, зрение становится острее.

— А где ректор? Веди меня к нему, — приказала, так и не выпустив руки чертяки.

Зеленая мордашка заметно погрустнела.

— Не могу.

— Почему? — задав в очередной раз столь важный для меня вопрос, я напомнила себе Антошку в период активного познавания мира. Тогда он не давал мне покоя своими «почему?».

«Почему небо голубое?», «почему вода мокрая?», «почему у людей руки, а птиц крылья?», «почему исчезли динозавры?»- я не успевала отвечать на вопросы.

А теперь вот сама превратилась в почемучку.

— Он уехал на свадьбу короля, — радостно сообщил мне чертик.

— А когда вернется? — спросила, ожидая услышать все что угодно, но только не…

— Через месяц, — будь я уверена в чистоте пола, то непременно бы села, но с детства вбитые нормы морали накрепко въелись под кожу.

— Это поздно.

— Ничем помочь не могу. Мне очень жаль, — поджал губы зеленый. В глазах чертяки при этом не было ни грамма сострадания.

Глава 4

Все же решила проверить слова чертяки по поводу невозможности выхода, ставшего входом для меня.

— А-а-а-а, что ты делаешь? — вопил зелененький, когда я волокла его к двери.

Стоило оказаться в паре шагов от нее как с дверного косяка тут же ощерились острозубые головки маколова.

— Ш-ш-ш-ш, — шумовая волна от удивительных то ли растений, то ли животных пронеслась по помещению.

— Сумасшедшая, — во всю глотку орал черт, вырываясь у меня из рук.

Только при всем желании у него ничего бы не получилось. Мой опыт по обращению с капризничающем младенцем в одной руке, чемоданчиком с документами в другой, и пакетом с продуктами в… зубах, позволял справиться на все сто процентов. И без повреждения со стороны всех несомых объектов.

Зеленого я выставила в качестве щита. Благоразумно посчитав, что я еще нужна Антошке живой, а вот чертяку он не знает. А потому не сильно расстроится, если с ним что-нибудь случится.

Потом, правда, пожалела о своем решении.

Но было слишком поздно.

Пара головок впились в штанину зеленого с клацаньем закрывающегося амбарного замка. Еле успела одернуть руки, вместе с чертом.

Тот взвыл от страха бешеной белугой.

— Убивают! Спасите! Помогите!

— Ты чего орешь? Оглушил, — зашипела уже я, пытаясь спасти свои барабанные перепонки от внепланового повреждения звуковой волной.

Но от двери отошла подальше. Проверять радиус поражения растительным цербером не желала.

Чертенок в моих руках трясся от неподдельного страха. Это и стало доказательством его же слов, проверенных эмпирическим путем.

— Я-я-я…т-т-тебе отомщу. Я-я-я-а т-т-тебе все п-п-п-рипомню, — приговаривал зеленый, когда я гладила его по голове, пытаясь успокоить. У черта зуб на зуб не попадал.

— Да ладно тебе. Хватит уже. Ничего же страшного не случилось. Подумаешь, штаны прокусили. Даже царапины нет.

К тому времени я внимательно осмотрела худое тело чертенка на наличие повреждений. И убедилась в его целостности.

— Штаны прокусили?! Да ты знаешь, что от яда маколова умирают через три минуты в страшных конвульсиях? — всхлипывая, возмущался чертяка.

Представила эту картину. Ужаснулась.

— Я думала, что ты шутишь, — принялась оправдываться.

— В качестве компенсации можно я за грудь подержусь? — как бы между прочим спросил зеленый.

Не будь он столь вежлив и в меру предусмотрителен, а я все время начеку, вначале бы сказала «да», а потом влепила затрещину одному чрезвычайно наглому черту.

Но я тренировалась на кошечках по имени Антошечка, который научил меня слушать и слышать что говорят милым убаюкивающим тоном.

В нашей маленькой семье между мной и сыном установлено правило, что за свои слова надо отвечать, какими бы они ни были. И если я на что-то давала согласие, то потом не могла забрать. И это касалось всего. Глядя на меня и Антон учился выполнять свои обещания.

Однако как и все дети любил проверять границы дозволенного. Особенно, подойти в момент максимальной занятости и попросить что-нибудь, надеясь, что я соглашусь, лишь бы отстал.

После пары проколов с просмотром видео на планшете на ночь, или неограниченного поедания чипсов, я научилась держать ушки открытыми.

Но не только я оказалась поймана на слове, но и Антон. Таким образом он стал делать зарядку по утрам и есть на завтрак овсяную кашу, которую не любил.

Зелененькому до прокачанности скилла Антона далеко, а уж меня тем более.

— Только попробуй, испепелю, как ту несчастную вазу, — с милой улыбкой ответила на желание потискать мои прелести.

Чертенок дернулся.

— Тихо, малыш. Спокойно, — по привычке начала успокаивать зеленененького.

— Я тебе не малыш, мне уже пятьдесят…

— Весен, — добавила. — Помню-помню. Если не хочешь быть малышом, то давай я назову тебя Добби.

После этого я узнала, что чертяка тоже умеет рычать.

— Меня Илом зовут. Несносный Ил. Теперь ты довольна, страшная женщина с лицом молодой ослицы.

— А вот это ты зря. Я же и обидеться могу. А обиженная женщина хуже гремучей змеи. Предлагаю запомнить с первого раза. Повторять не буду. Еще одно обидное слово и ты покойник. Понял? — произнесла с фирменной улыбкой. От которой все соседские хулиганы разбегались в разные стороны.

Моя подруга называет ее оружием массового поражения. И просила включать, когда стоило отвязаться от не в меру приставучих кавалеров.

Несносный Ил тоже проникся.

— Ты же не хочешь меня съесть? — спросил в страхе.

Похоже, что на небольшом расстоянии улыбка была еще более «милой».

— Думаешь, могу? — спросила с прищуром.

— От тебя всего что угодно можно ожидать, — ответил на полном серьезе пятидесятивесный черт.

— Зато мы теперь поняли друг друга. Правда, мал… Несносный Ил.

— И каким ветром тебя надуло в наши края? — расстроенно протянул чертяка.

— Сама очень хотела бы знать, — ответила, вспоминая как попала в странную Академию.

Глава 5

Некоторое время назад

— Мам, а нам обязательно ехать к бабушке? — спрашивает Антон с заднего сидения автомобиля.

Многие его друзья уже давно пересели вперед, но я стараюсь следовать правилам, а в них сказано, что детям до двенадцати лет, без специального сиденья впереди машины делать нечего. Сын тоже об этом знает, потому никогда не возмущается, а лишь усердно пристегивается, стоит только оказаться в машине. Да еще и других поучает, что техника безопасности превыше всего.