У мужчин это, наверное, иначе, хотя не факт. Я не была мужчиной – по крайней мере, не в этом воплощении, а предыдущих моя память не сохранила. Мужиком – да, время от времени и по мере необходимости, но не мужчиной; ты поймёшь, что я хочу сказать. То, что прежде называлось «быть мужиком», теперь чаще описывается идиомой «у тебя есть яйца». Говорят, у меня они есть и даже стальные, но это ситуативно и только в экзистенциальных вопросах; в быту я, несомненно, девочка, со всеми вытекающими отсюда поведенческими реакциями. И так как мужчиной я никогда не была и уже вряд ли стану, любые мои построения на этот счёт не более, чем гипотезы. Рискну предположить, что для вас (не тех, кто рождён с некоторым набором половых признаков, а для тех, кто осознаёт себя таковым) должно быть естественно брать на себя ответственность, и поэтому наша женская слабость едва ли вызывает у вас активное неприятие. Раздражение – может быть, когда нашей слабости чересчур и она начинает существенно осложнять выполнение других задач. Но зато на её фоне стремительно растёт ваша самооценка, а для вас, согласись, очень важна гендерная идентичность, и самое тяжкое оскорбление – услышать в свой адрес: ты не мужик, ты баба!
Любая женщина «с прошлым» тебе совершенно точно скажет, что вот у этого мужчины на лбу недвусмысленно, прописными буквами написано «КОБЕЛЬ», и эта вывеска указывает отнюдь не на пол – во всяком случае, не только на него. И, кстати, о женщинах с прошлым – некоторые размещают эту информацию на вывеске, а другие держат при себе. Так или иначе, к определённому возрасту многие из нас обзаводятся этим самым прошлым, под которым обывательское сознание разумеет богатый опыт интимного свойства. Однако не все вывешивают его в качестве наружной рекламы, хотя шила в мешке не утаишь, и наша опытность временами даёт о себе знать независимо от нашего желания, проявляя себя том числе и способностью читать вывески других. Но чтобы их прочесть, человека необходимо увидеть лицом к лицу – что называется, в деле. Наши поведенческие реакции всё-таки рефлекторны либо доведены до автоматизма. Словом, они непосредственны: тело реагирует на внешние раздражители быстрее, чем сознание решит, как следует на них реагировать.
С этой точки зрения соцсети представляют собой необъятное минное поле. Потому что написать о себе можно всё что угодно – а хоть бы и «мин нет!» – но проверить достоверность написанного можно только на личном опыте общения. Хотите рискнуть?
К счастью, вышеозначенные кобели крайне редко пасутся на бескрайних пажитях того сообщества, которое мы с тобой почтили своей привязанностью: для этих любая вторая фраза уже лишняя, а определяющим является визуальный контент, так что их кормовая база располагается там, где красотки постят фотки. Здесь, у нас, обитают люди, склонные к рефлексии, живущие более или менее насыщенной умственной жизнью – словом, сложные. И вот это настоящая засада, в отличие от незамысловатого чемпиона по совращению, которого видно издалека.
Здесь вывеска ничего не значит. На ней может фигурировать цитата из любимого классика или из себя, любимого, или пейзаж, или фото вполне невинного свойства. Но независимо от того, что там изображено, следует помнить: это обратная сторона Луны, и любые наши заключения о ней всего лишь вероятны.
Лев выглядел как человек, которому хочется верить. Хотя почему я пишу «выглядел»? Он и сейчас так выглядит – ничего не изменилось, просто мы оба стали на год старше. Не думаю, что я стала лучше в нём разбираться, напротив: чем дальше, тем больше вопросов. Думать о нём стало своего рода упражнением, коаном, настоящая цель которого не совпадает с заявленной и заключается в том, чтобы разобраться в себе.
Например, что не так с моей собственной вывеской? Потому что есть вещи, которые со мной никогда не происходят. Никогда! Как бы я этого ни хотела. Например, мне почти никогда не дарят цветы. А я ведь их очень люблю! Но мне тащат шоколад или коньяк. Чай или кофе (ну, допустим, это неплохо). Иногда какую-нибудь безделушку. Всё что угодно – кроме самого очевидного: цветов. Я знаю женщин, абсолютно к цветам равнодушных, так вот они регулярно получают просто фантастические по размерам и цене букеты. «Ну и зачем мне этот веник? Лучше бы деньгами отдал», – брюзжат они при этом, но через какое-то время опять получают свой букет. Почему? И, самое главное, зачем? Может, с определённого рода женщинами вы испытываете потребность постоянно доказывать свою состоятельность? Хотя непонятно, какую. Ну, не знаю, не финансовую же – в этом случае дарили бы драгоценности или, в конце концов, деньги. Так нет же: цветы. И почему-то непременно дорогие. Красные розы, в основном. Числом штук так пятьдесят плюс одна. Интересно, как бы это прокомментировал старина Фрейд.
Плевать на розы. Особенно на красные, без запаха и на метровых черенках. Они мертвы. Они уже не более чем общее место. Меня интересуют чайные – с открытой сердцевинкой, так сладко пахнущей. Или фрезии, нежные и хрупкие, с едва уловимым холодным и грустным ароматом. Или подсолнухи – щедрые, разлапистые, густо утыканные семенами, как русский стол закусками. И так же сложно пахнущие. Или лохматые хризантемы, занесённые с холода, пряные и свежие. Или соблазнительные пионы в пышном убранстве прохладных шёлковых лепестков, источающие аромат страсти. Или гроздья сирени, похожей на сладкую грусть…
А может, это кармическое? Когда мне было лет тринадцать, у меня был приятель. Юрка. Кузен моего соседа. Он жил в другом районе, но иногда делил с нами наши детские забавы. Мы вместе ходили на Подкумок и взбирались на Бештау. Однажды, зимой, я долго болела, и Юрка передал мне с Андрейкой ветку цветущей вишни, которую «распустил» у себя на подоконнике. Уж не знаю почему, но это меня ужасно смутило, и я отправила подношение обратно. Это было глупо и нелепо, толстенький Андрейка, красный от смущения и досады, сопя, удалился, чтобы через пять минут снова вернуться: Юрка, мол, велел передать, что ничего такого, просто хотел сделать приятное. Но цветы я так и не взяла. Мне было страшно жаль цветов – и жаль Юрку, который, наверное, огорчился. Я даже, помнится, всплакнула.
А много лет спустя, когда мы были уже взрослыми и обзавелись семьями, я от нашей общей подруги узнала, что Юрка разводит экзотические растения и у него их целая оранжерея. Я вспомнила о том глупом эпизоде нашего общего детства и, так как бывала в нашем городе наездами, попросила подругу извиниться за меня перед Юркой. Просьбу она исполнила. Он посмеялся, удивился, что я это ещё помню, и сказал, что это пустяки. Но, если это меня до сих пор беспокоит, то я могу исправиться – и передал мне горшочек с аравийским жасмином, который потом долго жил у меня, переезжая с квартиры на квартиру и наполняя любое жилище божественным ароматом, когда распускался хотя бы один крохотный белый цветок. Долго. Гораздо дольше, чем Юрка, которому было отпущено всего тридцать два года…
И вот теперь я думаю – а может, это меня настигло возмездие за тот, отвергнутый мною, наивный и чистый дар мальчика из моего детства?
……………………………………
Как бы там ни было, мы о себе знаем ненамного больше, чем о посторонних, и это при том, что живём с собою от самого рождения. Всё, что я узнавала о себе от других, ставило меня в тупик – настолько оно не совпадало с тем, что думала о себе я сама. Помню, как рассмешила меня коллега своим удивлением по поводу моего первого брака: этот медведь – и ты, тропикана-женщина! Я-то считала себя скромной домашней тапочкой. Однако дальнейшее подтвердило правоту её оценки – брак вскоре начал трещать по швам, и спустя десять мучительных лет распался. Домострой таки не мой стиль жизни! Но, помимо пьянящей свободы и упоительного одиночества, меня после развода беспокоила какая-то неудовлетворённость.
Природой так устроено, что, как это мило называют медики и социологи, в репродуктивном возрасте следует иметь семью. Не сексуального партнёра – а именно семью как среду, наиболее приспособленную для выращивания потомства. Партнёра завести легко, но далеко не каждый, кто готов с тобой спать, согласится взвалить на себя заботы о твоём ребёнке. Словом, непринуждённые отношения без взаимных обязательств оказались мне неинтересны. Не то чтобы я не попыталась, отчего же. Было полезно пройти и через это – хотя бы в порядке эксперимента, чтобы понять, от чего я отказываюсь. Выбор претендентов оказался богатым, и в их числе были даже холостые мужчины. Одни, не смирившись с отказом, гордо вычеркнули меня из списка своих контактов; с другими из них я даже сохранила приятельские отношения. Как раз от одного из этих последних я и услышала очередное откровение: он признался, что, как только увидел меня, сразу понял, что у меня «девять из десяти отсеиваются уже при подаче заявления». Словом, оказалось, что я довольно взыскательна.
