Боязно ей было жизнь так круто менять, но пришлось. Намекнули ей новые знакомые, что либо в Саратове придется частенько в городской отдел НКВД захаживать (а там и слухи могут пойти, что сидит ее Паша), либо в ХАИ подписки о неразглашении оформить. Зато, дав те подписки, получала возможность в том же самом 'котле вариться', в котором сам Пашка летом и его знакомые сейчас. Долго не раздумывала, согласилась. А то Прашка-почтальонша в Саратове, из одних оговорок ее может многое понять, да растрепать по всему городу. Болтунья она известная. Школьное начальство ее было в шоке. Мало того, что нового учителя в самом начале учебного года искать, так еще и беседу с ними органы провели, мол, сами язык за зубами держите. Чтобы никто и никогда не вспоминал уехавшую в Среднюю Азию, Веру Максимовну Колун и про сына ее. Иначе...

Дом, который еще помнил ее погибшего Вовку, и непутевого в детстве Пашку, она пока на свою тетю Нюру оставила. Собрала невеликий скарб, да и поехала в неизвестность. Все бы к Пашке поближе быть. Вот так, и стала Вера в Харькове методистом-расчетчиком. Вроде и при своем учительском деле осталась, но все же, немного сбоку. В столицу советской Украинской ССР Лариса Петровская вместе с ней поехала. Ей-то тоже без мужа и Москва не в радость. А Харьков не захолустье, даже театры в нем имеются. Этой активистке в институте сразу нашлось дело по досуговой части. Приняла на себя руководство новым клубом, потеснив какого-то аспиранта. После обустройства в харьковскую квартиру зачастили гости. Узнав, что в институте теперь работает мать Павла Колуна, Веру без приглашения навестили инженеры Люлька и Лозино-Лозинский, и с ними еще куча народа. Сам профессор Проскура помпезно заявился вечером со свитой соратников и с подарками. Вручил ей 'Киевский' торт и букет цветов. Вера глядела в незнакомые улыбающиеся лица, и на душе становилось теплее. Видно было, что Пашу тут любят и помнят. Пожилой мастер Савва Михайлович, словно большой шмель, весь вечер жужжал ей в ухо про необходимость 'родительского пригляда за взрослым дитем'. Мол, не о том ваш Паша думает. Пора, мол, ему семью заводить, а он... Поинтересовалась у старого мастера, кого же тот ей в невестках видит? И мужчина, не раздумывая, на тихую девушку указал. Ту, которая, смущаясь, ей при встрече Мариной представилась. А та и впрямь, как пришла в гости, так все вокруг хозяйки вилась. Но как-то скромно эдак, не навязчиво. Вера только соберется что-то делать, глядь, а уже все готово. То в вазу вода уже набрана, цветы поставить. То с сервировкой стола все уже сделано. Эта тихая и серьезная Марина за ней, словно дочка за мамой хвостом ходила. Но про свое знакомство с Павлом даже не пикнула. Умная и красивая девушка. И еще хорошо воспитанная...

***

Жестокое противостояние на полях Европы было не единственным конфликтом современности. В ноябре 1940 года все газеты мира облетели сразу три новости. Немецкая женщина-пилот на ракетоплане под гордым названием 'Комет-I', стартовавшем с подвески самолета-гиганта 'Элефант' авторства Вилли Мессершмитта покорила высоту в сорок семь километров. Зачем руководство германского рейха, не прекращая военных действий во Франции и Польше, ввязалось еще и в эту ракетную гонку, многим даже в Берлине было неясно. Впрочем, рейхсминистр пропаганды Геббельс заливался соловьем, призывая восхититься торжеством германского духа, без которого даже в России не взлетела бы ни одна ракета. Со слов главного глашатая славы рейха, уже совсем скоро мощная ракета полностью германского производства даст право выйти за пределы земной атмосферы верным детям Германии. Однако самолюбование сверхлюдей длилось недолго. Чуть погодя, в тех же газетах прогремело сообщение о взятии пика в шестьдесят один километр ракетой 'Метеор' созданной личным врагом Гитлера, польско-американским подполковником Моровски, совместно с коллективом русских инженеров под руководством Бориса Стечкина. И это достижение бросало немцам суровый вызов, даже не смотря на то, что сама ракета поставила рекорд без человека на борту. Роль экипажа на 'Метеоре' исполнил небритый пассажир Прометей из рода шимпанзе. Столь болезненно запущенная в лицо 'перчатка' не могла быть проигнорирована. Уже через неделю германская ракета 'Комет-II' снова попыталась доказать превосходство арийской расы над всем остальным миром, но тщетно. Очередной штурм не превысил максимальной высоты полета тридцати шести километров и завершился взрывом и трагедией. Первая женщина-ракетонавт в истории мира Ханна Райч погибла в очередном полете германской ракеты, так и не побив даже собственного рекорда. Все ракетные полеты в Германии прекратились на долгие месяцы, а курировавшие проект Вальтер Дорнбергер и Вернер фон Браун, вместе с шефом Гестапо Генрихом Мюллером помимо резкой критики из Берлина, получили приказ найти того мерзавца, который подстроил эту катастрофу. Вдобавок, утаить от мира эту тягостную новость не вышло, потому что на старт зачем-то были приглашены представители аргентинского, венгерского, румынского, шведского и швейцарского посольств. Сделано это было по предложению рейхсминистра Геббельса, который тоже оказался виноватым в этой истории. Рейх погрузился в траур по своей великой дочери на целую неделю. Ханна Райч действительно была одной из лучших летчиц планеты. Она виртуозно пилотировала вертолеты конструктора Фокке, летала на всех типах самолетов рейха, и трагично прервала свою яркую карьеру на самом ее пике.

Для войск Западного Альянса неудача и трагедия немецкой летчицы превратились в предмет зубоскальства. Солдатский юмор, как правило, довольно груб и не сидит на одной скамейке с тактом и этикетом. А пропагандисты союзников воспользовались нежданным сюжетом, для подъема воинского духа, перед ожидаемым новогодним наступлением. На одной из карикатур, вполне себе узнаваемый 'Сокол' Моровски, с пролетающей над разрушенным Рейхстагом ракеты, отправлял управляемые обезьянами бомбы прямо в сторону бессильно вздевающих к небу кулаки Гитлера, Геринга и Геббельса.

***

Их новая встреча с Павлом состоялась в разрушенном германскими бомбардировками Люблине, где с ноября находился Штаб Восточного командования Сил Поветжных. Вновь в кармане комбрига французское удостоверение полковника, а на плечах чужая 'буржуйская' военная форма. На груди позвякивают два французских же ордена и польский 'Добровольческий крест'. Петровский тут оказался в статусе наблюдателя, как и комдив Еременко. Никаких 'светлячков-тюльпанов', в этой части не было. Защищающий небо польского воеводства иностранный истребительный дивизион 'Вейхура' был подчинен штабу бригады 'Сокол', и по составу больше напоминал нормальный авиаполк. А вооружен был, словно двоюродные братья похожими друг на друга, но на деле совсем не родными между собой самолетами. Две эскадрильи выполняли боевые вылеты на французских сороковых 'Арсеналах'. Одна на 'Девуатинах D-552'. А еще две других летали на новых советских малосерийных истребителях И-26 конструкции инженер-подполковника Александра Яковлева. Вооружением и тех, и других были советские авиапушки Березина Б-23. Причем, все шесть десятков для секретности числились французскими машинами, хотя ни одна из них не была собрана во Франции. Задачей Петровского было прогнать через бои в польском небе не менее шести сотен 'Сталинских Соколов'. И были те ребята, отнюдь не новичками, а в своей массе прошедшими переподготовку в Учебных Центрах комэсками и командирами звеньев. Здесь в Люблине их обучали орденоносные коллеги из числа пилотов, воевавших в октябре 1939 в Добровольческой Армии, в бригаде комбрига Еременко. Потери в вылетах случались. Сердечная боль Петровского за погибших мальчишек давно притупилась. Если почти три месяца во Франции, он наблюдал смерть, лишь при посещении моргов госпиталей и осмотре обломков, упавших ночью самолетов, то здесь в Польше, все было перед глазами. Летали в основном днем. Схватки зачастую случались прямо в зоне видимости КП Люблинского ПВО. Радиоэфир через громкоговоритель доносил крики пилотов на русском и немецком. Несколько раз Василий Иванович лично вылетал на новых машинах, и вступал в воздушные бои. Сбил один 'Мессершмитт-109' и один 'Дорнье-17'. Сравнение новых самолетов между собой, и с германскими, выходило занятным. Новые французские 'Арсеналы-40', они с инструкторами пробовали еще во Франции на Плесси-Бельвиле. Скоростная машина, с неплохой маневренностью уже тогда Василию понравилась. Французский 'арс' имел отличный обзор, не уступал в скорости, и был даже лучше 'BF-109Е' на виражах, хотя и несколько отставал от последних модификаций 109-го в скороподъемности. Новый же 'Девуатин', был почти столь же быстрым, но чуть менее маневренным чем 'Арсенал', зато более скороподъемным (почти догнав в этом 'мессера' серии Е). Отечественный И-26 имел с 'французами' много общего. Он был даже легче 40-го, был еще быстрее, и еще маневренней. Вот только с охлаждением мотора, и надежной работой управления и шасси инженерам еще предстояло хорошенько покумекать. В целом машины воспринимались как равноценные. Но помимо железок, хватало других важных дел. На первом месте были люди. Работавшие без отдыха инструктора отбирали лучших из командированных в Польшу красных командиров. Недавно прибывшую группу кандидатов в командиры звеньев гоняли ведомыми, и учили ориентироваться. Нескольких слабо дисциплинированных и нестойких к алкоголю, уже отправили обратно в Союз. Контролировавшие этот контингент чекисты, то и дело, придумывали хитрые проверки, а троих пилотов даже умудрились спровоцировать польскими агентессами НКВД, и подвести под 'имитацию вербовки'. Петровский в дела чекистов не лез. Пойманным с поличным пилотам дал честную характеристику, и присовокупил свое мнение, что 'замарашек' нужно сослать на советский север, для усиления ПВО флота (там им будет не до амуров). Но проблемы были не только с пилотским форсом и расхлябанностью. Однажды поймали на нелегальном вылете одного юного авиатехника. Взлетел утром в момент опробования мотора. И как раз при его заходе на посадку 'арс' авантюриста был атакован парой 'свободных охотников' Люфтваффе. Бой шел прямо над аэродромом. В эфир с КП несся приказ 'прыгать', но летающий авиатехник сдаваться не спешил. Лицо Петровского окаменело в ожидании, нервы как струна. Вот сейчас дурака-нарушителя собьют, и он жирно дымя, взорвется в соседнем леске. А потом предстоит горькая чаша написания похоронки родным 'героя'. Но бой не завершился, 'струна' в душе не лопнула. От леса уже идет на взлет кто-то из дежурного звена. Первая атака 'мессеров', 'арс' вырывается из клещей, и сам нахально, бьет вдогонку. Но мимо. Вторая атака. Верткий 'француз', ловит 'мессера' на ножницах и на секунду оказывается у того на хвосте. Очередь, летят куски обшивки, но 'мессер' на форсаже резко отрывается и уходит. Второй, покружив, тоже уходит, не рискуя связываться с дежурным звеном. И что это было. Петровский ловит проезжающий мимо 'Лазик'.