После того Лапландского рейда капитана еще несколько раз вызывали в штаб корпуса. Причем один раз он увидел там же знакомого по рейду лейтенанта-финна. Одет тот был в явно польский мундир, но с невиданными ранее пуговицами, кокардой и знаками различия. Поговорить не успели, но вскоре все прояснилось. Оказывается, в Москве еще осенью было принято решение создавать национальные части и планировать операции с их участием. А для усиления тренирующихся чуть севернее народных армий, как раз было принято решение о придании им нескольких наиболее боеспособных частей РККА. На батальон Маргелова как раз и пал выбор. Подразделение стало отдельным. Потом их зачем-то перевооружили на мелкокалиберные японские пулеметы, винтовки, карабины, а также на автоматы и ручные пулеметы Федорова. Маргеловскому батальону была придана минная рота в составе трех взводов французских минометов 60 мм, и одного взвода советских горно-вьючных минометов 107 мм. Дальше пошла спешная боевая учеба уже совместно с финскими частями.
***
Вот только громкая армейская слава батальону не грозила. О последующих рейдах бойцов Маргелова (о которых еще будет поведано ниже) политработники на собраниях дифирамбов им не пели. Делать из особых лыжников РККА публичных героев этой войны никто не спешил, и для этого были свои причины. А вот, об их боевых соседях - о финских и прочих национальных частях, впоследствии было написано немало книг. Перед мировой общественностью, 'Ботнический Фронт' и вовсе постарались представить, как восстание финских подданных против правительства в Хельсинки.
А начиналась та история после прочтения Сталиным одного из донесений разведки. В тот раз Берия, молча, слушал долгую грузинскую ругань рассерженного Хозяина в адрес, предшественника Лаврентия на посту наркома внутренних дел. Такие моменты было лучше тихо переждать. А, то под горячую руку, могли быть завернуты любые самые толковые предложения. Когда же гроза миновала, последовал приказ - срочно провести дополнительное расследование и без задержки освободить всех арестованных в 38-м военнослужащих Карельской егерской бригады, дела которых окажутся сфабрикованными. Но дело там было не только в карело-финских национальных частях, бездарно разгромленных подчиненными Ежова. Проблемы были и в самом планировании 'Карельской кампании'. По-большевистски прямой и незатейливый 'Октябрьский план' по созданию Финской Демократической Республики ('ФДР') на первом же клочке отвоеванной у финнов земли, критики не выдержал, и был московским руководством существенно пересмотрен.
Разведка многократно подтвердила, что после первых выстрелов, ждать от пролетариата Суоми восстаний в финских тылах чрезмерно оптимистично (если не сказать глупо). После перевода на Кавказ Мерецкова, не только военную, но и политическую составляющую очередного освободительного похода решили проработать намного тщательней, с учетом, как местных условий, так и политической обстановки в мире. Международное признание новоиспеченной ФДР тремя странами СССР, Монголией и Тувой, было сочтено недостаточным, для закрепления освобождения новых областей. Новый план операции предусматривал создание на бывших финских территориях не одной республики... а сразу трех. Северо-Карельской демократической республики, со столицей в Тампере. Саамской народной республики, со столицей в Рованиеми. Финской народно-демократической республики, со столицей в Имола. Вдобавок, значительная часть бывших финских территорий включалась в состав Ленинградской области. В этом случае с одной стороны усложнялись и распараллеливались процессы планируемого плебисцита. Зато, с другой стороны, появлялась возможность временного переселения советских лопарей-саамов и советских же карелов и прочих финно-угорцев, в три новосозданные республики для получения в них подавляющего большинства на свободных демократических выборах. А уже через полгода планировалось проведение на освобожденных территориях новых свободных референдумов, и закономерное включение всех трех братских стран в состав СССР в виде еще трех новых автономных советских республик. Это было тем более целесообразно, что купировало националистические настроения в бывшей Финляндии, и затрудняло в дальнейшем судебные разбирательства в Лиге Наций с наследниками буржуазной Финской державы. Для этой же цели Монголия, в качестве дружественного жеста, присылала свои кавалерийские части в качестве полицейских сил на освобождаемых саамских землях. Вроде бы в войне Монголия не участвовала, но продолжая гнуть свою линию, демонстративно оказывая содействие защите от финской дискриминации дружественного народа северных скотоводов.
В ноябре-декабре, пока шло уточнение планов 'Северного инцидента', основные массы освобожденных из мест заключения финнов и карелов, вместе с семьями, 'оздоравливались' в Подмосковье. Большую часть реабилитированных тут же повысили в званиях, презентовали им наградное оружие. Военным всех степеней и вольнонаемным специалистам досталось жилье в разных городах и поселках (семьи реабилитированных старших командиров получили квартиры в Москве). Восстановленного в звании комбрига Эйольафа Георгиевича Игнеуса-Матсона задним числом даже наградили орденом Красной Звезды, повысили до комдива, и также отправили отдыхать. Но уже в самом конце ноября его вместе с другими командирами финнами отозвали из санатория, и командировали в Котлас для формирования и обучения новых саамо-карело-финских армейских соединений. 'Центром подготовки северных национальных частей' в этот момент временно командовал бывший начхим расформированной в 1937-м Карельской егерской бригады подполковник Тойво Викторович Томмола. К концу декабря 1939-го Центр должен был выпустить три полнокровных лыжно-егерских дивизии, одну моторизованную бригаду, и одну лопарскую лыжно-егерскую бригаду. Во избежание путаницы, эти соединения получали номера, начинающиеся с цифры '7' (701,702,702, и т.д.). Однако, в виду острой нехватки национального призывного контингента, Москва решила влить в 'северные дивизии' еще и набранные с бору по сосенке 'финно-угорские' подразделения. Кадровики скопом записали в число карело-финских красноармейцев и командиров, тьму 'околофинского' народа. Латышей, эстонцев, мокшан, водь, мордву, литовцев, вепсов, и прочих чудинов. В саамскую бригаду призвали, эвенков, чукчей, якутов и прочих северян. Причем чтобы разношерстый состав не бузил, усилили избыточным количеством политработников. Некоторые из призванных или переведенных в эти соединения военнослужащих, из необходимой на вражеской территории карело-финско-саамской лингвистики понимали едва десяток-два слов и предложений. Даже с дюжину бывших поручников и подпоручников, и с полсотни бывших подофицеров распущенного Войска Польского удалось привлечь в качестве субалтернов в создаваемых ротах и батальонах. Форма новым частям братских народных армий досталась как раз с бывших складов Войска Польского. Шинели массово перешивались в утепленные плащи с капюшоном и ватной подстежкой. Дюралевых кокард и пуговиц, сделали аж три вида. У карельских частей - в похожем на десятиконечную звезду цветке были стилизованные национальные гусли кантеле, нос лодки и прямой меч. У финских частей - в таком же цветке были перекрещенные с топориком нож Пукки на фоне елей. У саамских частей - аналогично, в звездном цветке оленьи рога на фоне чума и перекрещенных копий. Остальные знаки различия, включая знаки принадлежности к интендантам и связистам, соответствовали принятым в РККА. Исключением стала символика боевых родов войск. Санно-снегоходные части - были отмечены на знаке полозьями с крыльями и стилизованным пулеметом 'Максим'. Артиллеристы, зенитчики, танкисты и самоходчики - скопом получали знак перекрещенных орудийных стволов, вписанных в зубастое тракторное колесо, как у 'Форзона-Путиловца'. У егерей и лыжников - на знаке оказались перекрещенные лыжи, альпеншток и стилизованный автомат Федорова. Снайпера и разведчики отдельного знака не получили. Остальной комплект формы был лишь утеплен. Даже головные уборы, затрофеенные РККА в Освободительном Походе, были массово перешиты из 'рогатывок', в обшитые дешевым цигейковым мехом, шлемы с козырьком и закрывающими щеки и уши клапанами. Портупеи лишились польской символики, но в целом серьезных изменений не претерпели. Заново пошитые из польского военного сукна на ватине теплые трехпалые рукавицы довершали облик бойцов новых армий. Большая часть линейных рот получила на вооружение японские винтовки и карабины 'Арисака' (почти две сотни из них в снайперском варианте, остальные с клинковыми штыками). Их усиливали японские ручные пулеметы Тип 11, старые британские станковые 'Виккерсы' того же калибра. Повлияло на это и значительное количество японских винтовок с патронами к ним хранящееся со времен ПМВ на складах получившей в 1918 году независимость, бывшей северной провинции Царской России. Все это дополняла собранная 'с бору по сосенке' артиллерия, в составе полученных в Польше британских минометов 'Стокса-Бертрана' 81 мм, германских минометов в 50 мм, 75 мм полевых французских пушек образца 1897 года, и четырех батарей трофейных британских гаубиц 114 мм. Для боепитания национальных частей на отдельных приграничных складах был сосредоточен огромный запас импортных снарядов и патронов, накопленный за время Империалистической и Гражданской войн, а также за время нескольких недавних военных конфликтов. В ряду причин оснащения национальных и приданных им частей японским оружием, не последнюю роль играло и появление в СССР нового патронного завода с британским оборудованием. Ко второй неделе января 1940-го года из этих 'полупартизанских отрядов' удалось сколотить более-менее боеспособные дивизии полного состава. Правда, боевого опыта им явно не хватало. А обеспечивающие внешний периметр Центра подготовки бойцы рот НКВД с большим подозрением поглядывали на эти странные соединения, типично буржуйского вида.
