***

К новому июльскому старту оказалось готово сразу две ракеты. Легкая ракета 'Файербол-II' (авторства Моровски и НИИ-3, с минимальным участием в разработке Германа Оберта) и более тяжелая ракета 'Зарница-I' (конструкции самого Германа Оберта, с некоторыми доработками, выполненными НИИ-3 и их подрядчиками). Новое название понравилось владевшему русским языком профессору, своим смыслом в оригинале и удачным созвучием для румынского и германского слуха. В этой последней модели преломился опыт реальных пусков обеих 'ветвей' ракетостроения. Если на легкой ракете стояли более мощные русские ракетные двигатели Глушко-Душкина (но с меньшей, чем у конкурента емкостью баков), и отработанные в предыдущем полете Моровски катапультные кресла Драгомира (модернизированные УПР), было высотное оборудование, но не имелось гермокабины. То, на тяжелой герметичная спасаемая капсула имелась, были смонтированы ЖРД конструкции самого Оберта, произведенные в апреле на голландской фирме 'Фоккер', и стояли огромные топливные баки. Все было бы здорово, но новое 'изделие', хоть и проектировалось с учетом опыта 'конкурента', но не имело, ни одного пуска в активе. Не считать же за таковой запуск собак, на сильно упрощенном прототипе ракеты с совсем другими маршевыми моторами, баками, насосами, стартовыми ускорителями и кабиной. А на "Файерболе" было выполнено два высотных, да еще и пилотируемых полета, с участием автора ракеты Моровски. Естественно возник вопрос, какую ракету из двух запускать первой? Командир экипажа капитан Георгий Шиянов стоял за проверенную ракету капитана Моровски. У московского руководства также, было больше доверия к легкой ракете, опробованной с пилотом на борту. Но включенный в основной экипаж 'научный эмигрант в СССР' Юлиус Оберт, при тихой поддержке своего отца, упрямо настаивал на первом пуске тяжелой ракеты. С дополнительными ускорителями, и с подвесным топливным баком (почти таким же, какой был у Моровски в полете на 'Файербол-I'), ракета 'Зарница-I', по расчетам, могла бы преодолеть сорока километровый рубеж подъема. Профессор Борис Стечкин на специально устроенном совещании, доказывал, что в первом пилотируемом полете тяжелой ракеты важна не столько высота подъема, сколько надежность самого изделия. Но отец и сын Оберты, в этот раз выступили единым фронтом. И хозяева решили пойти навстречу пожеланиям гостей, стребовав с тех письменное ручательство в осознании имеющегося риска.

Как уже повелось со времен февральского Форума в Даугавпилсе, все этапы старта скрупулезно снимались несколькими кинокамерами, дабы не упустить важных моментов для последующего анализа. Специальная десятиканальная рация, должна была передавать показания наиболее важных бортовых приборов. И на аэродроме, и в полете съемка не прекращалась, и шла запись звуков на несколько компактных магнитофонов. Из них, один магнитофон и три камеры, стояли на борту ракеты, остальные были смонтированы на носителе - шестимоторном ПС-124. Причем запись до расцепки, писалась на магнитофоны носителя. Сам аппарат-носитель также был модернизирован. Решением правительства Советской России, самолет-гигант (брат 'Максима Горького') был навсегда 'разжалован' из пассажирских авиалайнеров, и подготовлен специально для задач высотных пусков ракетных аппаратов. Впервые на столь крупном аппарате появились две гермокабины. Одна для пилотов штурмана и бортинженера, и еще одна для инженеров-ракетчиков. Были поставлены большие криволинейные бортовые окна 'блистеры' для наблюдения за пуском ракеты. Доработана механизация огромного крыла, что позволяло летать с несколько бОльшими предельными углами атаки, без срыва в штопор. Да и консоли крыла получили законцовки большего размаха, что увеличивало аэродинамическое качество аппарата. В хвостовых отсеках мотогондол теперь уже на постоянной основе прописались реактивные моторы. Помимо них, на специальных узлах под крылом могли монтироваться твердотопливные стартовые ускорители (для ускорения взлета, или для ускорения набора высоты). Новые поршневые ВМГ включали в себя все последние новшества, используемые в высотных полетах. От мощных сдвоенных турбокомпрессоров на каждом из оснащенных специальными редукторами АМ-35, до саблевидных пятилопастных ВИШ гигантских размеров. Конструкция планера была усилена, как и узлы крепления и сброса самой ракеты. Модернизированный носитель ПС-124М (бывший АНТ-20 бис), как и в 'собачьем рейсе', снова управлялся Михаилом Громовым. Вместе с комдивом-испытателем в экипаж воздушного корабля вошли оба дублирующих состава ракетонавтов (Бахчиванджи со Степанчонком и Тараканоский с Супруном), а также инженеры НИИ-3 во главе с Сергеем Королевым, и, конечно же, сам Герман Оберт. Профессор сидел у иллюминатора, как на иголках, но в отличие от предыдущих полетов, он стойко молчал. Если раньше Оберт беспокоился, лишь, за успех предприятия, то в этот раз на кону было будущее его семьи. Ведь на штурм высоты уходил его сын и надежда, его Юлиус.

Капитан Шиянов видел зажатость и мрачную решимость своего напарника, но не решился его тормошить. Ему самому также было не до веселья. Одно дело летать на небольших сравнительно тихоходных ракетопланах, пусть и под пулеметным огнем финских штурмовиков, или на тех же учебных ракетах Моровского, до десятикилометровой отметки. И совсем другое дело совершать сверхвысотный полет, в котором они, как и в апреле Моровски могут превысить скорость распространения звука. А если что-то случится, то именно ему Георгию предстояло принимать решение на покидание ракеты. И никак нельзя ошибиться. За три дня до вылета состоялась личная беседа руководства с основным и дублирующими экипажами. О чем шла беседа с Юлиусом Обертом, советские пилоты не узнали. А вот, главная задача полета, поставленная основному составу лично товарищем Сталиным, звучала так.

-- Товарищ Шиянов. Запомните главное. Вам нужно не только достигнуть максимально возможной высоты. Такой высоты, на которую еще никто в мире не забирался. Вам нужно вернуть оттуда вашего напарника, Оберта младшего, и вернуться самому. Вернуться живыми и не ранеными! А потом, нужно рассказать на земле все, что сможете о том, что нужно новым ракетонавтам в таких полетах. И о том, как нужно готовить и оснащать экипажи таких ракет. Вот это самое главное, товарищ Шиянов. Вы меня поняли?

-- Так точно, товарищ Сталин. Я сделаю для успеха этого задания ВСЕ.

-- Ну, что ж, 'сделать ВСЕ', будет достаточным. Возвращайтесь с Обертом, победителями. Желаю вам удачи.

-- Спасибо, товарищ Сталин!

Белая ночь раскинула свои крылья над длинной полосой Каргопольского аэроузла. Еще несколько месяцев назад отсюда тяжело гудя, взлетали перегруженные смертельным грузом воздушные транспортники, чтобы приземлиться на лед Ботнического залива. И вот война отступила, оставив людям отличную бетонную полосу, с которой самый тяжелый на данный момент аппарат планеты, мог поднять в небо мощную ракету на штурм земного тяготения. Сегодня здесь царил мир. Хотя прямо сейчас, где-то на юго-запад, всего в нескольких тысячах километров от застывшего в предутренней дымке аэродрома, рвались снаряды и мины, летели трассирующие пули, и даже сгорали в своих самолетах убитые пилоты. На западе Европы во Франции и Бельгии не было белых ночей, но даже перед рассветом там случались ночные атаки танков и пехоты, и ПВО частенько отбивала ночные воздушные удары бомбардировщиков. Там шла война, а тут царил мир. И свой мирный бой, ученые, техники, инженеры и пилоты-испытатели вели за выход человечества из его 'колыбели'. Такое поэтическое сравнение некогда дал людским мечтам о космосе и звездах, еще патриарх российской космонавтики Константин Циолковский. И осознание собственной роли в этом 'мирном бою' пьянило командира ракеты 'Зарница-I' капитана Шиянова. Вроде бы понимал, что нельзя волноваться перед стартом, но ничего с собой поделать не мог. Вдруг, ему ясно вспомнился тот день на авиабазе Саки, когда они стояли с Громовым и глядели на фигурный полет Паши Колуна - фантазера и энтузиаста ракетонавтики. И лицо его вспомнилось, с упрямым, немного наивным, и очень требовательным взглядом. Взгляд словно бы требовал у людей отчета, за все ими сделанное во имя славы и безопасности Родины. Несколько недель назад, то же самое лицо глядело на Шиянова с киноэкрана. Показ проводило НИИ-3, фильм о полете ракеты 'Файербол-I' комментировал Сергей Павлович Королев, бывший командир первой ракетной бригады, в которой Шиянов впервые взлетел 'на факеле', без воздушного винта. А с белой плотной материи, сквозь огрехи пленки, из кабины ракеты, сосредоточенно кивнул стартовой наземной команде, их с Юлиусом Обертом предшественник - первый ракетный пилот планеты, Адам Моровски. Словно брат-близнец шебутного саратовского старлея-истребителя взглянул в глаза с экрана...