- Я вот сейчас сижу и понимаю что уже слишком стар, как я буду с другой женщиной? Вот как это? Снова привыкать, притираться

  к друг другу, да мне просто лень это опять делать. - рюмка коньяка прервала речь сына, после глотка пошло тепло по желудку

  и больше расслабило тело и разум, - Я в доме то не могу находиться, там сплошь и всюду шерсть от ее кошки, ох как я

  возненавидел эту тварь хотя сам ей её подарил.

  - Тебе нужно взять перерыв, отойти от дел, так сказать перезагрузиться, сынок, нельзя будучи злым исправлять зло.

  - А это зло, черт бы его побрал, я даже ума не приложу, что происходит сейчас в нашем городе, от меня теперь ждут решений,

  а я как валенок, налей еще. - наконец сын повернулся и посомтре на отца, его глаза уже блестели от коньяка, но там все также

  выражалась отцовская забота.

  - Сынок, беречь себя нужно. Ты получился у нас очень особенный, большинство людей больше интересует как получше жить в этом

  мире, чем как он произошел, ясное дело каждый человек как отдельная планета, но такие как ты всегда ценились высоко.

  - Да ничего особенного во мне нет, не льсти мне, лутше подрежь лимона еще, люблю лимоны. - слегка пьяненький Черемцов

  бездушно смотрел в пустую тарелку, где до этого лежал любимый фрукт.

  - Знаешь, меня всегда раздражала твоя манера не соглашаться со всеми вокруг, не будь ты особенным не дошел бы до такой

  должности, так и сидел бы на пропускном посту, сюда дураков не берут, да еще и сами позвали.Но с другой стороны

  я понимаю, что твое несогласие со всеми это и есть часть особенного характера, эдакий против системы весь. - криво нарезая

  дольки лимона размышлял отец. Из комнаты донесся громкий кашель, отец бросил нож и удалился в её темноту. Следом подскочил сын,

  мать проснулась от резких позывов в легких, что в результате спровоцировало сильный кашель. Отец подошел ближе к кровати

  и приклонил колено, Черемцов стоял на входе. Мать до по красненя лица закашливалась, неистовая боль исказило ее лицо,

  она даже не могла поприветствовать сына, кашель просто напросто овладел ей полностью. Казалось он доведет её сегодня,

  сейчас же до летального исхода. Сработал рвотный рефлекс к чему отец был подготовлен. Таз стоял около кровати, когда-то

  прекрасная, любимая всеми женщина превратилась в страшное сушество, что срыгивало и откашливало мокроту одновременно.

  Черемцов стоял как в копанный и даже не моргал. Будт-то под гипнозом он наблюдал за этим кошмаром, длился он не более

  двух минут после чего бедная упала обратно на подушку и уснула сию же секунду, болезнь настолько вымотала ее, что не было

  сил остаться в сидячем положении. Когда отец убедился, что мать спокойно спит поспешил удалиться с тазиком и позвал за

  собой сына. Сын даже не заметил этого, буд-то отец и не заходил, так и стоял дальше, как вкопанный смотрел на спящую мать.

  Лицо постеппенно принимало естественный окрас, капли пота стикали у нее со лба. Непостижимая обида на весь мир охватила

  Черемцова, вот он стоит и видит это все, а помочь ничем не может, кажеться буд-то эта болезнь свои силы распространила не

  только на мать, но и на тело сына, чтобы он стоял и смотрел не подвижно, и не мог уйти или броситься на помощь. Спустя

  десять минут эти чары рассеялись и сын вышел из комнаты, отец возвращался обратно уже с читым тазиком. Они снова встретились

  уже на кухне, где Черемцов принял привычное за этот вечер положение сидя на против плиты и смотря в нее соверешнно бездушно.

  Отец молча налил, сын молча выпил. Закусил лимоном и встал из-за стола.

  - Я ухожу. - буркнул Черемцов и направился к выходу, отец тоже буд-то потерял дар речи. Когда сын уже обул туфли и выпрямился,

  отец с минуту смотрел ему в глаза и произнес - Навещай нас чаще, и впредь отдохни от дел. - на что сын кивнул и вышел

  из квартиры.

  На выходе из подъезда, Черемцова обдало приятной прохладой и немного разогнало опъянение. Он сохраняя бездушную гримассу

  направился пешком в сторону дома, в настолько депрессивном состоянии, что даже не обходил бордюры или лужы, шел как шел прямо

  не обращая никакого внимания на уже промокшую обувь. Дойдя до первого перекрестка его вовсе не заботило какой там свет горит

  на светофоре, соврешенно не меняя интенсивности шага он вышел на проезжую часть. Дойдя до середины с правой стороны его

  озарил яркий свет фар и громкий сигнал клаксона. Из машины донесся грубейший мат, оскорбляющий все достоинство мужчины.

  Черемцов всё также, соврешенно не меняя траектории,

  никак не отреагировав на выкрик, и даже не испугался участи сбитого этим не вежой, продолжил путь домой. Опомнился он только

  возле дверей своей квартиры, а как здесь оказался помнит лишь фрагментами. На входе он машинально разулся и сохраняя

  бездушный настрой прошел в туалет. Одетый он уселся в ванную и все его тело начало трясти. Он отчтеливо знал и понмал, что