Имя Елены Скрябиной я узнал случайно, после того как из Германии мне прислали её «Ленинградский дневник».

Так что вначале я с ним познакомился в немецком варианте. Сегодня «Дневник» существует на многих языках, в том числе, разумеется, и на русском. Так как в 50-е гг. Елена Скрябина эмигрировала в Америку, её книга надолго оказалась у нас под запретом.

Недавно в Российской национальной библиотеке мне удалось прочитать русскую версию дневника. Долгие годы она находилась в недоступном спецхране. Из парижского эмигрантского издания «Пять континентов» я и взял приведённые ниже отрывки.

Биографию Скрябиной мне удалось узнать несколько позже из её книги «Страницы жизни» (М.: Прогресс-Академия, 1994).

Родилась Елена Скрябина 13 февраля 1904 г. в Нижнем Новгороде, в семье дворянина Александра Горсткина, депутата Государственной Думы. Она пережила своих братьев, один из которых погиб в Гражданскую войну, воюя на стороне белых; другой, служивший в Красной Армии, был расстрелян в 1937 г. Оценивая то время, Скрябина пишет в воспоминаниях о матери: «Она была воплощением старой России, а я уже – советским продуктом». В начале двадцатых годов она вышла замуж за красноармейца Сергея Скрябина.

В 1926 г., после рождения сына Димы, с мужем и матерью Елена Скрябина переселилась в Ленинград. После убийства Кирова в декабре 1934 г., перепуганная арестами, она купила большой портрет Молотова (настоящая фамилия которого была Скрябин) и повесила среди семейных фотографий, надеясь, что это станет ей защитой. «Аресты продолжались, а мужа не трогали. В 1935 г. арестовали друга отца. Он носил совершенно неприемлемую для СССР фамилию – Геринг».

В 1937 г. у Скрябиной родился второй сын, которого назвали в честь расстрелянного брата Георгия. Чтобы скрыть, что таким образом сохраняется память о брате, сына в обиходе стали называть Юрой. Блокадное время, эвакуация в Пятигорск, пребывание в немецких рабочих лагерях в Польше и Германии описаны в её «Ленинградском дневнике» (Мюнхен, 1964). После окончания войны Скрябина не вернулась домой. Страх перед сталинским режимом и стремление спасти себя и детей от возможных репрессий пересилили желание вернуться в Ленинград. В 50-е гг. она эмигрирует из Германии в США, где ей удаётся найти применение своему литературному дарованию. Скрябина становится профессором в одном из американских университетов и долгие годы преподаёт русскую литературу.

Для Запада Елена Скрябина стала летописцем ленинградской блокады. Автор известной книги «900 дней. Блокада Ленинграда» американский журналист Гаррисон Солсбери назвал её дневник «памятником мужеству и выдержке русского народа» и отметил: «Прежде всего, это искренние и волнующие записи матери, самоотверженно борющейся за жизнь своих детей, отдавшей последние силы, чтобы отстоять эту жизнь в условиях голода, холода, произвола и смерти».

Ю. М. Лебедев

Понедельник, 1 сентября 1941 г.

Сегодня закрыли все коммерческие магазины. Нормы продуктов по карточкам снова снижены. Необходимо добывать припасы другими путями. Многие ездят в окрестности, свободные от немцев, собирают там картофель и овощи на полях, оставленных населением.

Пятница, 5 сентября 1941 г.

Вернулись в доисторическую эру: жизнь свелась к одному – к поискам пищи. Подсчитала свои продовольственные ресурсы. Выходит, что моих запасов еле-еле хватит на месяц. Может быть, позднее положение изменится. А на какую перемену надеюсь – сама не знаю. Теперь вплотную подходим к самому страшному голоду. Завтра собираемся с Любочкой Тарновской поехать за город менять папиросы и водку, полученные нами в ларьке на улице, напротив дома.

Воскресенье, 7 сентября 1941 г.

Утром сидела с Юриком (пятилетний сын. – Ю. Л.) на бульваре. К нам подсел бывший мой однокурсник Милорадович. Без предисловий завёл разговор о том, как он счастлив, что немцы уже стоят под городом, что их – несметная сила, что город будет сдан не сегодня – завтра. Хвалил меня, что я не уехала. «А это на всякий случай, – показывает мне маленький револьвер, – если ожидания меня обманут».

Я не знала, как реагировать на его слова. Мы привыкли не доверять людям. А таких, вроде него, теперь много. С нетерпением ждут немцев, как спасителей.

Понедельник, 8 сентября 1941 г.

Сегодня нам рассказали, что несколько немецких самолётов всё-таки прорвались к городу и бомбы были сброшены на Старо-Невском. Разрушены дома. Это сообщение произвело сильное и неприятное впечатление, ибо поколебалась уверенность, что Ленинград так хорошо защищён, как нас стараются убедить. Стало ясно – какая угроза нависла над нами.

В городе усиленно говорят о листовках, которые сбрасывают немцы. Их находят в больших количествах. Содержание листовок – ультиматум: если до 9 сентября город не будет сдан, начнётся массовая бомбёжка.

Вторник, 9 сентября 1941 г.

Вчера, в пять часов вечера, мы стояли на балконе: моя мать, тётка и я. Обсуждали наше безвыходное положение. ...Загудели сирены, а затем посыпались бомбы, стали рушиться дома. Несмотря на весь грохот, Юрик спал крепким сном. ...Я не выдержала, схватила спящего Юрика на руки и побежала в подвал. Там полно народу, особенно детей. Они громко плачут, прижимаются к обезумевшим матерям. При каждом новом взрыве женщины, из которых многие были коммунистками, судорожно крестятся, шепчут молитвы. В эти минуты антирелигиозная пропаганда забыта.

Бомбёжке, казалось, не будет конца. Сегодня узнали, что очень пострадал наш район. Некоторые картины мне навсегда врезались в память. Вот дом, разрушенный почти до основания. Но одна стена, оклеенная васильковыми обоями, уцелела. Даже картина висит, не покосившись. От другого бывшего дома над грудой кирпича, цемента, балок остался целый угол одной из верхних квартир. В углу икона, на полу детские игрушки, повсюду разбросанные, будто дети только что играли. Дальше – наполовину засыпанная обломками комната, но у стены кровать со взбитыми подушками и лампа. Случайно уцелевшие домашние вещи, открытые взору прохожих, – словно немые обличители того, что кто-то чужой, безжалостный ворвался в личную жизнь людей и варварски её изуродовал.

Пятница, 12 сентября 1941 г.

Пишу через полчаса после нового налёта. Не знаю, сколько времени всё продолжалось, но через несколько минут после отбоя узнали, что пострадал огромный госпиталь в нескольких кварталах от нас. Его только вчера открыли, а сегодня перевезли туда раненых. Говорят, что бомбардировщики пикировали именно на это здание. Оно моментально запылало. Большинство раненых погибли, их не успели спасти.

А нам всё время говорили, что Ленинград недоступен, что налётов не будет. Вот и недоступен! Противовоздушная оборона оказалась мыльным пузырём. Гарантия безопасности – пустая фраза.

Узнали о самом ужасном следствии недавней бомбёжки: погибли Бадаевские склады. ...Конечно, немцы на этот счёт были прекрасно осведомлены. Уничтожение Бадаевских складов грозит неминуемым голодом. Весь город затянут облаками дыма, пахнет горящей ветчиной, жжёным сахаром.

Понедельник, 15 сентября 1941 г.

Гибель Бадаевских складов уже сказывается. Дневная норма хлеба снижена до 250 граммов. Так как, кроме хлеба, почти ничего нет, то это снижение весьма ощутительно. Я ещё пытаюсь добывать картошку и овощи по окрестным сёлам взамен на вещи. До чего мучительны эти обмены! Вчера ходила целый день. У меня были папиросы, сапоги мужа и дамские чулки. Чувствуешь себя жалкой попрошайкой. Всюду надо уговаривать, буквально умолять. Крестьяне уже завалены прекрасными вещами. Они и разговаривать не хотят. За короткий срок вернулся страшный 1918 год. Тогда горожане, как нищие, выпрашивали в деревнях картофель и муку в обмен на ковры, меха, кольца, серьги и прочие ценные вещи. Измученная до последней степени, я, наконец, обменяла весь свой товар на пуд картошки и два литра молока. Не знаю, как долго я смогу заниматься подобной добычей.