На другом конце улицы я увидел очертания особняков.

Хоть воздух и был по-осеннему холодным, но свежесть его нарушалась-таки запахом конского навоза.

Выход «в свет» я решил отложить до утра, и на всякий случай закрыл дверь на засов – так спокойнее, знаете ли.

Я прошелся по комнате, нашел сортир – он был огорожен тонкой ширмой с задорным рисунком. Сортиром здесь я называю стул с дыркой, под которым стоял большой глиняный горшок, но с ручками. Он был полным, и чудесный, но навязчивый запах из горшка распространялся по всему дому.

У меня, конечно, возникло желание вылить содержимое горшка куда-нибудь, но я не придумал куда. Я читал, что когда-то горшки опустошались на улицу, но в тот вечер такое, казалось бы, простое действие представлялось мне диким, и я решил не суетиться и наблюдать – не хотелось навлечь неприятности в первый же день моего пребывания в том чудесном месте.

Рядом с туалетом находился умывальник – таз, кувшин с водой и деревянное ведро, но уже пустое. На полке лежали расчёска, бритва и какие-то штуки, о предназначении которых я мог лишь догадываться.

На второй этаж я подниматься пока не стал, но в буфете нашел початую бутылку с каким-то крепким вонючим напитком. Я тогда ещё в них не разбирался, но это был, по-моему, джин, и мне захотелось его выпить. Я сел за стол и глотнул из горла той чудесной бутыли. Вкус показался мне отвратительным, но я пил, потому что хотелось пить.

Потом одна свеча на столе потухла. Затем вторая. Пока затухнет третья свеча, я не дождался, знаете ли.

02

Меня разбудил стук в дверь.

– Мистер Сэндлер! Элизабет! Это я, откройте! – сказала женщина.

Я сидел за столом в обнимку с пустой бутылкой. Голова моя раскалывалась – похоже, джин тогда очищать ещё не научились. А может, Kewpie сэкономил и купил самый дешёвый? Как бы то ни было, я пожалел о своей вчерашней слабости. Бутыль я почему-то поставил под стол, встал, подошёл к двери и отодвинул засов. Потом вдохнул смрадного домашнего воздуха и открыл дверь.

– Здравствуйте, мистер Сэндлер.

Передо мной стояла худая женщина с глиняным кувшином и впалой грудью, а за ней – старая телега, в которую запрягли тощую лошадку – казалось, ветер свалит её и она тут же сдохнет. Ветерок кобылку не свалил, но зато принёс бодрящий запах ароматного свежесваленного навоза.

– Что Вам угодно? – спросил я.

– Мистер Сэндлер, что с Вами? Вы меня не узнаёте?

Я присмотрелся – я не привык видеть людей такими высокими. «Этот мистер Сэндлер низковат», – вероятно, подумал я тогда.

Настоящий Сэндлер ожил и попытался высказаться.

– Них…, – начал он.

Но я тут же осадил говорливого засранца. Пришлось, правда, напрячься, но, похоже, Kewpie тоже был не в лучшей своей форме и не настаивал на продолжении нашей ментальной схватки.

– Узнаю, – сказал я.

Добрая женщина смотрела на меня, а я смотрел на неё.

Она чего-то ожидала, но я не мог сообразить, что мне делать. Неловкость ситуации нарушила моя новая жена, которая появилась в ночной рубашке.

– Здравствуй, Джейн!

Женщины обменялись кувшинами – жена отдала пустой, а Джейн выдала ей заполненный тёплым молоком и всучила жене свёрток с маслом. Попрощались женщины добрыми английскими словами.

– Ты пьян? – спросила меня моя новая жена.

– Выпил немного. Вечерком.

И тут мне захотелось женского тела, знаете ли. То ли оттого, что оно было в ночной рубашке, то ли алкоголь возбудил гормоны Сэндлера, а они повлияли на моё сознание. А может, новая жена меня самого привлекала? Такое тоже может быть, скажу я вам. В конце концов, я был её супругом и имел полное право на ласковый интерес.

Я закрыл дверь и прижал женщину к себе. Она начала сопротивляться.

– Джон, ты пьян и от тебя воняет! Перестань! Фу!

Я не отступал.

Настоящий Сэндлер снова активизировался – он принялся мычать, а я боролся и с женой, и с наглым Kewpie.

– Заткнись! – сказал я Сэндлеру страшным низким голосом, который испугал даже меня самого.

Жена приняла это требование на свой счёт и тут же перестала сопротивляться. Сэндлер тоже куда-то делся, а я решил, что нашёл-таки подходящее слово для лёгкого общения с моей новой семьёй.

Жена Сэндлера была первой женщиной, с которой я получил настоящее интимное переживание. И хотя тело Якоба Гроота осталось не у дел, потому что сидело в тот момент в ресторане с другой женщиной, разум получил удовольствие в полной мере. Это меня впечатлило, пожалуй.

Потом я размышлял об этом удивительном парадоксе, и не знал, засчитывать ли такой вариант близости или продолжать считать себя невинным до включения в процесс собственного тела.

Я пришёл к выводу, что для зачёта требуется два полноценных субъекта, то есть тело каждого из них должно иметь собственное сознание. Проще говоря, нужно сознание со своим телом, которое подарено богами, а не взято напрокат у маломерного англичанина.

В общем, я решил не засчитывать такие случаи, когда условия полноценности не были соблюдены. Раз тело не моё, значит – это не совсем я, или совсем не я. Тем более, я был влюблён в Патрицию, сами понимаете.

Жена затопила печь, вынесла куда-то ведро с нечистотами и приготовила завтрак – овсяную кашу. С тех пор мы почему-то всегда ели на завтрак овсяную кашу.

Какой-то мужик с немытыми волосами и в сапогах, которые были измазаны дерьмом, принёс два деревянных ведра с водой. Я попросил его приходить ко мне и приносить воду в чистой обуви. Он пообещал, и я отдал мужику пару-тройку мелких монет, которые нашёл в кармане штанов. Водонос в тот день ушёл от меня счастливым.

А к завтраку вышли дети Сэндлера.

У меня было отличное настроение – мне нравилась моя новая роль главы семейства.

Я объявил семейству, что молиться мы не будем и принялся есть кашу – она показалась мне великолепной.

Жена Сэндлера смотрела на меня как на спятившего, а его дети выглядели спокойными и почёсывались. Надо сказать, все трое ели без особенного удовольствия.

– Чего грустим? – спросил я и тоже почесался. – Может сходим в баньку?

Повисла пауза.

– Мы мылись, – сказала жена.

Я решил не настаивать и заткнулся, а потом попросил добавки каши.

После завтрака какая-то женщина увела детей в школу, а жена Сэндлера исчезла на втором этаже.

Я задумался над тем, как мне выяснить, чем я занимаюсь и на что мы живём, а главное – узнать календарную дату. Если спрошу напрямую, думал я, Элизабет, или Сара, – честно говоря, я не помню как звали стерву, – решит, что я безумен, и тогда я могу потерять шанс на возвращение в ресторан к Патриции.

Я поднялся на второй этаж.

Там была одна комната, которая использовалась Сэндлерами как спальня. В ней стояли две кровати – одна широкая и одна узкая. Жена Сэндлера сидела на одной из кроватей, молчала и вязала, а я решил не навязывать её своё общество и вернулся на кухню.

Вечером вернулись дети, мы поужинали и пошли спать.

Оказалось, что моё место на узкой кровати, а жена спала с детьми на широкой. Я не понимал в чём дело, но решил не менять установившийся порядок и наблюдать.

Ночью меня мучили клопы, знаете ли. Я чесался и страдал от бессонницы.

Утром я нашёл на теле красные пятна в невообразимом количестве и взгрустнул – мысль о том, что так будет каждую ночь, меня не на шутку расстроила.

Но зато под своим матрацем я нашёл кошелёк, который был набит монетами – я насчитал больше пятидесяти шиллингов. Удача меня тут же взбодрила, как вы, наверное, понимаете. Деньги, вообще, бодрят – вероятно, это их главное свойство.

Прошло два или три дня.

Мои попытки общения с женой даже по бытовым вопросам с треском проваливались, потому что она ограничивалась лишь двумя словами – «да» и «нет». Причём второму слову она отдавала явное предпочтение.

А у меня в ответ не возникало желания приставать к ней с ласковыми предложениями – даже намекать на близкие отношения не хотелось.