Перед согбенной и продрогшей колонной этапников неторопливо прохаживаются оперуполномоченный («кум») капитан Л е д е н ц о в и

З а м п о л и т лагпункта: они руководят «шмоном».

Шумовой фон (приглушенно, издали): скрежет лесопилки, лязг и грохот на нижнем складе («лесобирже»), ржание рабочих лошадей, свистки паровозов на железнодорожной узкоколейке.

Внезапно всё замирает.

На авансцене зачитывается (вживую или в записи) стихотворение

«Мы ходим по костям…».

Окончание «немой сцены» и продолжение действия – по удару лагерного «била» (подвешенного у КПП – «вахты» – куска железнодорожного рельса).

Л е д е н ц о в (поднимает руку и командует). Закончить досмотр!

Надзиратели кучкуются возле начальства и уходят.

Заключённые подбирают разбросанные вещи и разбредаются по назначенным баракам – на «поселение».

В центре площади остаются только вновь прибывший, переминающийся от мороза с ноги на ногу з/к П ё т р И в а н о в и ч и случайно оказавшийся здесь местный лагерник Н и к о л а й.

Н и к о л а й (подходя к П е т р у). Что, паренёк, не жалует лагерный-то Дед Мороз?

П ё т р (еле шевеля губами). Да уж – как будто черти всю ночь на мне горох молотили…

Н и к о л а й. Ну – ништяк: сейчас в бараке оклемаешься помалу…

П ё т р. Добраться бы до него: что-то больно уж худо мне… Хотя бывало и похуже. На сортировке в тридцать градусов выгрузили в час ночи – прямо в снег по колено, мордами ничком уложили. А добрая половина этапа – в летней одежде и обуви, кое-кто – вообще в тапочках… Тут же – на улице, при свете фонарей – затеяли «санобработку»: стригли всех наголо. Длинноволосых набралось человек восемьдесят – так что стрижка эта шла до самого утра. Многие поморозились: ноги, руки, щёки… Ну а когда запустили на ночёвку в зону, «блатняки» провели свой «шмон»: все более-менее приличные и тёплые вещи забрали себе, а «на сменку» всучили всякое рваньё… Я вот тоже только в «казёнке» остался…

Н и к о л а й. Ну, это всё – дело наживное: была б голова на плечах, да целая к тому же… А ты, хлопчик, из каких мест будешь?

П ё т р (сердито). Да какой я тебе, на хрен, «паренёк-хлопчик»?! У меня уже три десятка за горбом, из них два года – во фронтовой разведроте. Боевых наград – почти дюжина!..

Н и к о л а й. Ну-ну, не гоношись: я ведь обидеть-то не хотел…

П ё т р. Да ладно… А ты сам-то, мужик, откуда?

Н и к о л а й. Мужики пашенку пашут, а мы тут лес валим… Э-эх: «Украина золотая, Белоруссия родная!..» Из-под Орши мы! Слыхал про такую?

П ё т р (оживившись). Да ты что?! Я ведь сам – из села под той самой Оршей…

Н и к о л а й. Из которого это села?

П ё т р. Из Ивановки.

Н и к о л а й. Ети твою с бритвою!.. Да быть такого не может!.. Да мы же всего-то в двух верстах от вас – у Красного оврага жили!.. Ещё ваш Ковалёнок – знавал такого? – у нас колхоз создавал. Чтоб ему ни дна, ни покрышки!..

П ё т р. Точно! Выходит – земеля?!.. Ну, так – со свиданьицем! Петро меня кличут!

Н и к о л а й. А я – Николай!

Жмут друг другу руки, обнимаются.

Н и к о л а й. Я тебе, землячок, помогу. Помни только одно всегда: здесь, в лагере, ни с кем не связывайся: ничего не видел, никого не знаю! Тут бережёного Бог бережёт, а небережёного конвой стережёт…

Н и к о л а й обнимает П е т р а за плечи, и они вместе, оживлённо беседуя, направляются к бараку.

Останавливаются у входа в него – возле небольшой ёлочки, на которой дневальный – Г р и ш а «С и н ь о р» – развешивает пойманных заключёнными крыс.

На одной руке у него – толстая брезентовая рукавица.

Земляки наблюдают за этой процедурой с недоумением и отвращением.

П ё т р. А это что ещё за хреновина? Декорация к балету «Щелкунчик», что ли?

Н и к о л а й. Ну, насчёт балета – не в курсе. А это – любимое развлечение местных «придурков»: «крысиная охота» называется…

П ё т р. Это как?

Н и к о л а й. А вот так: заманивают такую длиннохвостую тварину в ящик с приманкой, ловят, устраивают над ней суд, а затем – «приводят в исполнение высшую меру социальной защиты»… Всё – как по советскому УПК предусмотрено…

П ё т р. М-да: не захочешь – обхохочешься: это уж не театр, а живодёрня какая-то…

Н и к о л а й. Ну, брат, по сравнению со всем остальным здесь – это просто семечки… Я вот на «больничке» пару лет назад собственными глазами видел, как туда привезли – для освидетельствования на вменяемость – двоих беглецов. Поймали их неподалёку, но успели-таки они сожрать третьего – своего же подельника. Одного из этих людоедов так и звали – «Крыса». Не знаю – погоняло это или фамилия?.. Скорее всего – кликуха… Но посмотрел бы ты на него: мразь рода человеческого… Такой не то что крысу, ребёнка проглотит – не подавится… А присудили ему и напарнику за побег всего-то по два года «крытки» каждому: съели-то ведь они не человека, а зека… Вот так: «судьба – злодейка, жизнь – копейка в краю, где заготавливают лес»…

П ё т р. А-а! Всюду у нас – одна и та же бухгалтерия!..

Н и к о л а й. И не говори, земеля!.. Между прочим, старые зеки рассказывают, что в войну на такой «крысиной охоте» здесь, в лагере, можно было и небольшой «гешефт» сделать. По приказу начальника лагеря, за каждую пойманную и сданную в хозчасть крысу полагался, как помнится, полтинник, а за крысиную шкурку – аж 75 копеек вручали… Такие вот – «пироги с крысятами»…

П ё т р. С катушек бы не слететь от такого бизнеса!.. (Указывая на «С и н ь о р а»). Глянь, чего это он?

Н и к о л а й. Да всё то же самое…

«С и н ь о р» (за хвост вынув из клетки-ящика очередную крысиную особь, с наигранной высокопарностью). «Именем Союза Советских Социалистических Республик!..»

Н и к о л а й. Ну, «Синьор», – ты даёшь!..

«С и н ь о р». Так Новый год же скоро! Вот я барак-то и украшаю!.. Заодно и «советское правосудие вершу»… Кстати, могу предложить роли прокурора и адвоката – пока вакансия. Как?

Н и к о л а й. Ага, делать нам больше нечего!.. Да ты и сам смотри – не залети! Вчера вон портреты по стенкам барака развесили (показывает), ждут проверку из Управления…

«С и н ь о р» беспечно напевает «Кирпичики» (тюремный вариант).

На окраине града Ленина

Я в преступной среде развился,

Ещё мальчиком лет шестнадцати

В исправительный дом забрался.

Было трудно нам время первое,

Но потом, проработавши год,

Я привык к нему, как и он ко мне,

Позабыл остальной весь народ…

Н и к о л а й. Гриш, а откуда у тебя погоняло такое важное – «Синьо-о-р»?

«С и н ь о р». Ух ты, любопытный какой!.. Новенький, что ли? (Машет рукой.) Долгая это история!..

Н и к о л а й. Да расскажи уж нам с земелей-то! Чего там – спешить нам особо некуда: зек спит – срок идёт…

«С и н ь о р» (подойдя к землякам поближе). Ну, тут надо издалека начинать… Перед войной я студентом был – в техникуме, почти рядом с родным селом. Когда немцы даванули, нас по домам распустили, да поздновато. И побёг я к себе на село – пехом к родимому дому. А на полдороге – уже «фрицы» на мотоциклах. Меня: «Хенде хох!» – и к забору. Обыскали, нашли комсомольский билет: «Криминал!» Хотели прямо на месте в расход пустить. Ну а тут, на моё счастье, проезжал мимо какой-то ихний генерал, смилостивился – приказал в лагерь отправить.