А Европа того времени кипит и бурлит. В 1848 г. ее потрясает ряд восстаний и революций. Смутой охвачен Париж, полыхают Рим, Палермо, Милан и Венеция. Бунтуют в Берлине, Вене, Праге и Будапеште. Царское правительство относится к этому очень серьезно. Прошлые волны революционной активности в Европе едва не смыли Российскую империю в небытие. Пожар Великой французской революции испепелил Смоленск и Москву, спалив дотла сотни русских деревень. Заливали и тушили его большой и страшной кровью. Вторая волна смуты пришла в нашу страну в начале 1820-х гг. Практически одновременно, словно по команде произошли государственные перевороты в ряде европейских стран. Везде их осуществляли военные. В Испании в результате революции 1820–1823 гг. была установлена конституционная монархия. 24 августа 1820 г. восстает гарнизон города Порту в Португалии, и вот уже Конституция 1822 г. провозгласила и эту пиренейскую страну конституционной монархией. В 1820 г. сигнал к революции в Италии дает восстание карбонариев и гарнизона города Нола близ Неаполя. Тревога императора Николая I будет нам еще более понятной, если мы вспомним, что практически сразу за этими событиями в Европе попытка государственного переворота произошла и в России – 14 декабря 1825 г. И осуществили ее военные, объединенные, словно карбонарии, в тайное общество. О странностях и загадках восстания декабристов мы подробно поговорим в одной из дальнейших глав, а пока лишь заметим, что этот революционный пожар благодаря решительности русского правительства удалось загасить кровью относительно малой…

И вот русское правительство с опаской наблюдает, как в Европе собирается уже третья волна смуты и крамолы. Ответом на нее становится царский манифест 14 марта 1848 г. Говоря о революционных потрясениях континента, император Николай I употребляет весьма специфические слова, ничуть не скрывая своей тревоги и опасений. Речь словно идет об отражении вражеского нашествия:

По мнению монарха, в охваченной крамолой Европе его подданным делать нечего. Итог манифеста – возвращение в Россию из-за рубежа около 26 тыс. русских. Герцен возвращаться в «царство мглы, произвола, молчаливого замиранья» отказывается. Император Николай I от таких его действий в восторг не пришел и немедленно потребовал возвращения. Это сейчас мы являемся гражданами, а тогда были подданными. Разница не только в терминах: подданный обязан выполнять волю своего монарха. Герцен ее не выполнил. Но он не просто остается за границей, он вдруг начинает становиться первым русским политическим иммигрантом! «За эту открытую борьбу, за эту речь, за эту гласность – я остаюсь здесь», – напишет он.

И начал открытую войну с Россией. Пулями тут будут слова и предложения, а снарядами – статьи и памфлеты. «Теперь за границею завелись опять два мошенника, которые пишут и интригуют против нас: какой-то Сазонов и известный Герцен…» – говорил барону Корфу русский царь. И добавлял: «Вот благодарность за его помилование». Неоднократные «предложения» и приказы вернуться на Герцена не действуют. Тогда Николай I решает склонить своего мятежного подданного к послушанию, как сейчас бы сказали, чисто экономическими методами. «Надо велеть наложить запрещение на его имение, а ему немедля велеть воротиться», – накладывает резолюцию русский монарх. Логика правительства была простой и понятной. Если перекрыть борцу с темным царством финансовый ручеек, то он должен покориться. Потому как вряд ли захочет лишиться своего крупного состояния.

Не спешите восхищаться мужеством и смелостью свободолюбивого писателя. Даже жесткий и прямолинейный император Николай Павлович не мог себе представить, что упрямство и жажда борьбы охватили Герцена не случайно. Мощные внешние силы решили использовать писателя в своих целях и практически гарантировали ему и физическую, и финансовую безопасность. Дальнейшее развитие событий ярко показывает нам, какие это были силы.

Но поначалу Герцен банально прятался. Царское распоряжение относительно него появилось в июле 1849 г. Но в течение года (!) ни Министерство иностранных дел, ни русская миссия в Париже просто не могли бунтаря найти. Он просто на время испарился, исчез. Почему будущий смелый обличитель самодержавия сразу не послал это самое самодержавие куда подальше? Зачем прятался? Ответа у историков и литературоведов мы не найдем. Между прочим, поведение Александра Ивановича мы сможем понять, если представим себе, что до момента письменного официального отказа вернуться в Россию он окончательно не отрезал себе обратного пути на родину. Именно там, увы, находилось все его имущество. И пока он официально не стал «невозвращенцем», он всячески пытался «вытащить» свои активы. Ведь о царской воле и аресте всех своих капиталов он прекрасно знал. Это легко заметить, сопоставляя даты и читая написанное самим Герценом. Он пишет: «В декабре 1849 г. я узнал, что доверенность на залог моего имения, посланная из Парижа и засвидетельствованная в посольстве, уничтожена и что вслед за тем на капитал моей матери наложено запрещение».

Давайте на минутку задумаемся. Представьте, что некая власть заставляет вас сделать то, чему активно противится весь ваш либеральный организм. Просят, а затем приказывают вам сделать сущую гадость – вернуться на родину. И выбора вам, по сути, не оставляют: либо делаешь, что говорим, либо останешься без порток. Есть над чем задуматься. День, два, максимум три. И принять решение. Варианты могут быть следующие: вернуться; остаться, поднять шум, потерять деньги и приобрести славу мученика.

Был и еще один вариант – попытаться реализовать имущество и вывезти деньги. Это поначалу и пытается делать Герцен. Но, узнав в декабре 1849 г. (через 5 месяцев после решения царя), что этот вариант не проходит, он должен был бы выбирать из двух первых! Дальше-то тянуть нечего! А в реальности Герцен продолжает прятаться, словно что-то выжидая. Пройдет еще девять месяцев (!), прежде чем его смогут разыскать, а вернее сказать, «продумав» еще 270 дней, наш герой вылезет на свет божий из своего укрытия! Лишь 20 сентября 1850 г. русский консул в Ницце сумел наконец-то передать ему царский приказ о возвращении. Отказ вернуться в письменном виде пришел через три дня. Отчего же прятавшийся более года Герцен теперь отвечает царю моментально? Что изменилось? Почему он все-таки решил потерять свое состояние?

Потому, что Герцен знал: своих денег он не потеряет. Более того, он знал, что если останется на Западе, то проблем с финансами он более испытывать не будет.

Почему он так решил? Потому что мощная внешняя сила все это ему гарантировала. Правда, произошло это не сразу – отсюда и столь долгий срок принятия решения. Гаранты Герцена были столь высокопоставленны, а его будущая задача столь грандиозна, что на все согласования потребовалось около 15 месяцев. Кто же смог дать Герцену гарантии финансовой неприкосновенности? Кому был нужен публицист, чей талантливый ум будет озабочен лишь одной задачей – сокрушения ненавистной Российской империи? Ответ на этот вопрос есть во всех жизнеописаниях Герцена. Правда, на этом моменте биографии Александра Ивановича как-то не принято подробно останавливаться. А зря! Именно в то мгновение нашей истории на поверхности впервые зримо появился первый, пока еще робкий росток ядовитого дерева «русского освободительного движения». Плоды этого дерева принесут нашей стране неисчислимые беды. Ими обильно усыпаны баррикады Красной Пресни, ими была начинена бомба народовольцев, оторвавшая ноги царю-освободителю. Одурманенные запахом и вкусом этих «плодов свободы», будут взрывать себя эсеры-бомбисты, а чекисты-большевики будут, не колеблясь, подписывать смертные приговоры тысячам русских людей. Да и в наше время именно из этих кроваво-красных ягод разлетаются болты и куски железной арматуры, убивающие мирных людей в московском метро…