Морем я прибыл в Генуе. Город оказался в осаде. Французы оборонялись. Английские корабли блокировали порт. С суши Генуе осаждали австрийцы: корпус генерал-майора фон Кленау. Пришлось сходить на берег в предместье, в нескольких милях от города.

В одной из захолустных харчевен с традиционной итальянской стряпней, где я решил перекусить, ко мне подсел французский офицер. Странно, но здесь в предместьях Генуе о войне, как будто забыли. Австрийские патрули, французские офицеры, отпущенные из плена под честное слов, итальянские повстанцы кардинала Руффо, русские фуражные команды – все как-то мирно уживалось.

Французский офицер, ужасно обрадовался нашей встрече. Молодой, цветущий, он был высокий, почти с меня ростом. И возраста примерно мы били одного: ему на вид едва исполнилось восемнадцать. Исхудавший от полученного ранения, с бледным скуластым лицом, на котором едва пробивались тонкой полоской усы, он больше походил на уставшего студента, нежели на боевого офицера.

После взаимного приветствия и каких-то ничего не значащих фраз о погоде и цене на местное вино, я, наконец вспомнил, где мы с ним встречались. На Корфу. Я спас ему жизнь, когда во время штурма острова Видо албанцы резали головы пленным, чтобы получить у Али-паши за каждую такую отрезанную голову звонкую монету. Арнаут уже занёс ятаган над раненым французом, когда я потребовал отдать пленного мне. Арнаут стал возмущаться. Но я предложил ему золотой червонец, приправив угрозой, что лично знаю Али-пашу. Албанец нехотя отпустил несчастного. Звали француза Жаном. Он происходил из бедных нормандских дворян. Его отец и старшие братья примкнули к революционной армии ещё вначале пламенных событий начала девяностых. Он последовал за ними. Сразу же попал служить на Корфу.

После освобождения из плена Жан пытался добраться до Франции, но его перехватил французский патруль. Он долго просидел под арестом. Ему пытались пришить обвинение в дезертирстве. В конце концов, предоставили выбор: расстрел или вновь под ружьё. Естественно – он выбрал второе. Тут же был направлен в армию Моро, где участвовал в битве при Нови, и мог погибнуть несколько раз. После разгрома, Жан, действительно, дезертировал и больше не желала участвовать в войне. Домой и только – домой, решил он. К свиньям, к гусям, к книгам. Быть может, возобновить учёбу в Сорбонне. Жениться на какой-нибудь провинциальной девушке из благородной семьи. Нарожать детей. Торговать сыром, вином, маслом.… Что угодно, но больше не ввязываться в кровавые авантюры.

На вопрос, что я здесь делю, поведал в свою очередь, что хочу попасть в армию Суворова.

– Суворов! – восторженно воскликнул он, но тут же перешёл почти на шёпот. – Вся Европа только и говорит о Суворове. Пред ним померкла слава Ганнибала и Македонского. Вы же слышали, что случилось под Нови?

– Нет, пока ещё не успел.

– Французская армия разгромлена. Потери – больше двадцати тысяч солдат и офицеров, вся артиллерия, половина знамён. Маршал Жубер убит. Моро еле успел привести жалкие остатки войск в Генуе. Дорога на Леон открыта. Все в отчаянии. Суворову никто не может противостоять. Если он двинется к Парижу – Франция обречена.

– Расскажите подробнее, что случилось под Нови? – попросил я.

– Что случилось? – хмыкнул Жан и помрачнел. По его бледной щеке скатилась слеза. – Я никогда не забуду того ужас. Поздно кого-то обвинять в нашем поражении. Мы были разбиты… Раздавлены… Сметены… А после позорно бежали… Под Нови должна была окончательно решиться судьба Италии. Если союзную армию России и Австрии нам удалось бы сдержать, подошло бы подкрепление из Швейцарии, и мы бы перешли в решительное наступление. Но союзной армией командовал Суворов. Я слышал, что он ещё никогда не проигрывал сражений.

– Да, это правда, – подтвердил я.

– Суворов против Жубера! Русский булатный палаш против эльзаски тонкой шпаги. Закалённый в боях старый полководец с холодной головой против молодого горячего маршала.

– Маршал Жубер молод? – переспросил я.

– Ему ещё не исполнилось тридцати. У него прекрасное образование. Он умён, отважен и рассудителен. Недаром во время революции Жубер сделал головокружительную карьеру. В двадцать два он вступил в национальную гвардию рядовым, а через два года получает лейтенанта. Через три года, проявив отвагу и умение на поле боя, он возведён в бригадные генералы, затем в звание дивизионного генерала. Несколько раз ранен. Он всегда на поле боя действовал смело. Кидался в самое пекло. Плевал смерти в лицо. Его два раза брали в плен, потому что он не желал отступать. Считал отступление – позором.

– Почему Моро сместили и поставил Жубера?

– Моро неудачно вёл компанию против Суворова. Поражение следовало одно за другим. На Жубера Франция возлагала большие надежды. Командующий прибыл только что из-под венца, представляете? Примчался, пообещав молодой супруге и всей Франции громкие победы. Положение нашей армии было превосходное. Мы занимали высоты у Нови. Фланги прикрывали реки: с одной стороны Орба, с другой – Скрива. Артиллерия в готовности. Солдаты полны отваги. Сумки набиты картушами. Союзная армия располагалась невыгодно в долине. Вся диспозиция в нашу пользу. Безумие – штурмовать укреплённые высоты. Но почему-то Жубер спасовал перед Суворовым. Почему-то он надеялся, что Суворов отступит. Генералы на военном совете так толком ничего и не решили. Моро, уловив настроение Жубера, его страх перед непобедимым старцем, предложил отступить и дождаться подхода альпийской армии. Разумно, согласитесь. У нас, в таком случае, мог быть двойной перевес в силе. Жубер отклонил его предложение. Отступать – не в его правилах. Пусть противник отступает, – был ответ маршала. Командующий обещал сам все обдумать и прислать диспозицию по войскам. Но так и не прислал.

– Как он погиб?

– В первой же атаке. Австрийцы с рассветом двинулись на наш левый фланг. Завязался тяжёлый бой. Жубер велел подать коня и, как обычно, бросился в самое жаркое место схватки, чтобы поддержать своим примером солдат. Был тут же убит. Его гибель решили скрыть от армии. Командование вновь принял на себя Моро.

– Как дальше протекало сражение?

– Мы удачно отбили несколько мощных атак. Русские лезли по склону с бесстрашным упорством. Я лично видел, как в гренадёра, атаковавшего нашу позицию, попало несколько пуль. Его мундир намок от крови, но он не падал. Он упрямо поднимался по склону, выставив перед собой ружье со штыком. Свалился замертво только после того, как ворвался на батарею и заколол фейерверкщика. Вы не представляете, Семён, какой там творился кошмар. Казаки! Это сущие дьяволы. Их пули не берут. А саблями как они орудуют! Рубят наотмашь, резко. Головы сносят враз. И никогда не знаешь, откуда они появятся. Налетают на батарею, изрубят прислугу и тут же исчезают. Но мы все же выстояли до полудня. Бой затих. Прошёлся слух, что противник готовит отступление. Мы возликовали, обнимались, поздравляли друг друга с победой… Однако один старый солдат сказал: «Чему радуетесь? Суворов никогда не отступает. Мы отбили штурм, это русских только разозлит, но не испугает». Он был прав. К вечеру вся союзная армия вновь двинулась в атаку. Наши пушки не успевали остывать. Весь склон покрылся убитыми и ранеными, но атака продолжалась. Первым не выдержал правый фланг. Поляки никогда не отличались мужеством и стойкостью. Корпус Домбровского были опрокинут. Хвалёные лыцари бежали, сверкая пятками. Затем цизальпийский легион оставил позиции и удирал, не выдержав штыковой атаки. А потом и все остальные запаниковали. Мы сбились в кучу. На нас населись казаки и австрийские драгуны. Началось самое ужасное – бегство с избиением. Если союзная армия понесла большие потери при штурме, то мы потеряли тысячи человек в этом бесславном отступлении. Вы не представляете, какой испытываешь страх, когда ты бежишь, и затылком чувствуешь, как над тобой заносят палаш… И сделать ничего не можешь. И не защититься никак…