Он спросил у администратора, где Кэти. Тот указал на вход в буфет.

— Миссис Шарп завтракает. Она предупреждала о вашем приходе, мистер Бэфут.

В буфете оказалось немало народу. Джонни остановился у порога, огляделся. В дальнем углу сидела темноволосая (крашеная, решил он) девушка с застывшим, словно неживым, лицом, без косметики казавшимся неестественно бледным. «Выражение огромной утраты, — с ходу определил Джонни. — И это не притворство, не попытка вызвать сострадание — она действительно глубоко опечалена».

— Кэти? — обратился он к брюнетке.

Девушка подняла голову. В глазах — пустота, на лице — ничего, кроме горя.

— Да, — слабым голоском ответила она. — А вы — Джонни Бэфут?

Джонни сел рядом с нею. Кэти затравленно посмотрела на него, будто ожидала, что ее сейчас повалят на сиденье и изнасилуют. «Одинокая зверушка, загнанная в угол, — подумал он. — Весь мир против нее».

«Возможно, бледность на лице — от наркотиков, — предположил Джонни. — Но почему у нее такой бесцветный голос? И все-таки она хорошенькая. Будь это нежное, приятно очерченное лицо чуточку живее... Возможно, оно было таким. Несколько лет назад».

— У меня всего пять долларов осталось, — сказала Кэти. — Едва хватило денег на дорогу в один конец, ночлег и завтрак. Простите, вы... — Она замялась. — Не знаю, что и делать. Вы бы не могли сказать... мне сейчас уже что-нибудь принадлежит из дедушкиного наследства? Могу я взять денег под залог?

— Я выпишу чек на сто долларов — отдадите, когда сможете, — предложил Джонни.

— Правда? — в ее глазах мелькнуло изумление, затем улыбка тронула губы. — Какой вы доверчивый! Или хотите произвести впечатление? Как насчет вас распорядился дедушка? Мне читали завещание, но я забыла, так быстро все завертелось...

— В отличие от Клода Сен-Сира, я не уволен, — глухо произнес Джонни.

— В таком случае вы остаетесь. — От этого решения, казалось, ей стало легче. — Простите... правильно ли будет сказать, что теперь вы работаете на меня?

— Правильно, — ответил Джонни. — Если вы считаете, что вашей фирме нужен шеф отдела общественных связей. Луис не всегда был в этом уверен.

— Скажите, что сделано для его воскресения?

Джонни рассказал. Выслушав, Кэти задумчиво спросила:

— Выходит, пока никто не знает, что он мертв?

— С уверенностью могу сказать, почти никто. Только я, да владелец усыпальницы со странным именем Герб Шенхайт фон Фогельзанг, да еще, быть может, несколько высокопоставленных лиц в транспортном бизнесе, вроде Фила Харви. Возможно, сейчас об этом стало известно и Сен-Сиру. Но поскольку время идет, а Луис молчит, пресса, разумеется...

— Прессой займетесь вы, мистер Фаннифут, — улыбнулась Кэти. — Ведь это ваша обязанность. Давайте интервью от имени дедушки, пока мы не воскресим его или не признаем его смерть. Как вы думаете, мы ее признаем? — Помолчав, она тихо произнесла: — Хотелось бы его увидеть. Если можно. Если вы не считаете, что это повредит делу.

— Я отвезу вас в «Усыпальницу Возлюбленной Братии». Мне всяко нужно быть там через час.

Кэти кивнула и склонилась над тарелкой.

Стоя рядом с девушкой, не отрывающей глаз от прозрачного гроба, Джонни Бэфут думал: «Кажется, будто она сейчас постучит по крышке и скажет: „Дедушка, проснись!“ И я не удивлюсь, если это поможет.

Ничто другое не поможет, это ясно».

Втянув голову в плечи, Герб Шенхайт жалобно бормотал:

— Мистер Бэфут, я ничего не понимаю. Мы всю ночь трудились не покладая рук, несколько раз проверили аппаратуру — хоть бы малейший проблеск... Все же электроэнцефалограф регистрирует очень слабую активность мозга. Сознание мистера Сараписа не угасло, но мы не в силах войти с ним в контакт. Видите, мы зондируем каждый квадратный сантиметр мозга. — Он показал на множество тонких проводов, соединяющих голову мертвеца с усилителем.

— Метаболизм мозга прослеживается? — спросил Джонни.

— Да, сэр, в нормальных пропорциях, как утверждают приглашенные нами эксперты. Именно такой, каким он должен быть сразу после смерти.

— Все это бесполезно, я знаю, — тихо произнесла Кэти. — Он слишком велик для такой участи, послежизнь — удел престарелых родственников. Старушек, которых раз в год под Воскресение вытаскивают из подвала.

Они молча шагали по тротуару. Был теплый весенний день, деревья стояли в розовом цвету. Вишни, определил Джонни.

— Смерть, — прошептала Кэти. — И воскресение. Чудо технологии. Может быть, Луис узнал, каково там, по ту сторону, и просто не захотел возвращаться?

— Но ведь Фогельзанг утверждает, что электрическая активность мозга прослеживается, — возразил Джонни. — Луис здесь, он о чем-то думает... — На переходе через улицу Кэти взяла его под руку. — Я слыхал, вы интересуетесь религией? — спросил он.

— Интересуюсь, — подтвердила Кэти. — Знаете, однажды я приняла большую дозу наркотика — неважно какого. В результате — остановка сердца. Мне сделали открытый массаж, электрошок, ну и так далее. Несколько минут я находилась в состоянии клинической смерти и испытала то, что, наверное, испытывают послеживущие.

— Там лучше, чем здесь?

— Нет. Там — иначе. Как во сне. Хотя во сне ты осознаешь неопределенность, нереальность происходящего, а в смерти все ясно и логично. И еще — там не чувствуешь силы тяжести. Вам трудно понять, насколько это важно, но для сравнения — попытайтесь представить сон в условиях невесомости. Совершенно новые, ни с чем не сравнимые ощущения.

— Этот сон вас изменил?

— Помог избавиться от пагубной привычки, вы это хотели спросить? Да, я научилась контролировать свой аппетит. — Остановившись у газетного киоска, Кэти указала на один из заголовков. — Смотрите!

«ГОЛОС ИЗ ОТКРЫТОГО ПРОСТРАНСТВА — ГОЛОВОЛОМКА ДЛЯ УЧЕНЫХ», — прочитал Джонни. И сказал вслух:

— Занятно.

Кэти взяла газету и пробежала глазами заметку.

— Странно, — задумчиво произнесла она. — В космосе — мыслящее, живое существо. Прочтите. — Она протянула газету Джонни. — Я тоже, когда умерла... летела в открытом пространстве, удаляясь от Солнечной системы. Сначала исчезло притяжение планет, а потом и Солнца. Интересно, кто это?

— Десять центов, сэр или мэм, — сказал вдруг робот-газетчик.

Джонни опустил в щелку десятицентовик.

— Думаете, дедушка? — спросила Кэти.

— Вряд ли.

— А мне кажется — он. — Кэти стояла, пристально глядя вдаль. — Судите сами: он умер неделю назад, и голос доносится из точки, находящейся в одной световой неделе от Земли. По времени сходится. — Она ткнула пальцем в газету. — Здесь говорится о вас, Джонни, обо мне и о Клоде Сен-Сире, уволенном адвокате. И о выборах. Речь, конечно, сбивчива, слова искажены. После смерти мысли именно такие — быстрые, сжатые и наслаиваются друг на друга. — Посмотрев ему в глаза, Кэти улыбнулась. — Итак, Джонни, перед нами — сложнейшая проблема. С помощью лунного радиотелескопа мы можем слушать дедушку, но не можем с ним говорить.

— Но не будете же вы...

— Буду! — оборвала его Кэти. — Я знаю: послежизнь дедушку не устроила. Он покинул Солнечную систему и теперь обитает в световой неделе от нас. Он приобрел новые, невообразимые возможности. Что бы он ни затеял... — Кэти резко пошла вперед, и Джонни поспешил следом, — его замысел не уступает тем, которые он вынашивал и осуществлял на Земле. И теперь никто не сможет ему помешать. — Кэти обернулась к Джонни. — Что с вами? Испугались?

— Вот еще! — фыркнул Джонни. — Неужели вы думаете, что ваши слова могут быть восприняты всерьез?

— Конечно, испугались. Ведь он теперь, наверное, может очень многое. Например, влиять на наши мысли, слова и поступки. Даже без радиотелескопа он способен связаться с нами хоть сию секунду. Через подсознание.

— Не верю, — упорствовал Джонни. В глубине души он не сомневался в ее правоте. Луис Сарапис обязательно ухватился бы за такие возможности.

— Скоро начнется съезд, и мы узнаем много нового. Дедушка всегда занимался политикой. В прошлый раз он не смог обеспечить Гэму победу, а он не из тех, кто смиряется с поражениями.