Ранункулусы, рододендроны и полиантусы, обрамлявшие сей мавзолей за последние несколько месяцев успели прийти в немалое небрежение и изрядно зарасти сорняками - и посетив свой "садик у могилы", как она его называла, и заметив это, вдова ощутила попреки совести и гневно отчитала бидла за пренебрежение долгом по отношению к клумбам. Тот обещал в будущем свято повиноваться этому долгу, выполол все сорняки, подступившие к семейной гробнице, и, будучи хранителем ключей от этого печального склепа, подмел все внутри и протер пыль.

Когда на следующее утро вдова спустилась к завтраку, в лице у нее не было ни кровинки. Она плохо провела ночь, ей снился ужасный сон, а ровно в полночь она слышала глас, трижды позвавший ее.

- Ну что ты, милочка, это просто нервы, - сказала ей скептически настроенная сестрица Анна.

Тут вошел Джон Томас, лакей, и доложил, что в холле ждет бидл и выглядит он как-то странно. Он бродит вокруг дома с самого рассвета и настаивает на встрече с миссис Синяя Борода.

- Пусть войдет, - велела помянутая леди, готовясь услышать какую-то небывалую тайну. Бидл вошел - он был бледен, как смерть, шевелюра его растрепалась, а треуголка сбилась набок.

- Что вы хотите сказать? - трепеща, осведомилась леди. Прежде, чем ответить, бидл бухнулся на колени.

- Вчера, - начал он, - согласно повелению вашей милости, я вскопал грядки перед фамильным склепом, вытер пыль с него и с... с гробов, (добавил он с дрожью в голосе), - внутри. Мы делали это на пару с Джоном Секстоном и надраили таблички на славу.

- Ради Бога, не упоминайте об этом, - вскричала вдова, бледнея.

- Ну вот, миледи, я запер дверь, вышел наружу и тут обнаружил, что в спешке - я, знаете ли, торопился высечь двух мальчишек, играющих в шарики на монументе олдермана Понча - так вот, миледи, я обнаружил, что забыл свою трость. Джон Секстой мог пойти со мной только сегодня с утра, одному мне идти не хотелось, вот мы и пошли за ней вдвоем сегодня утром - и что бы вы думали я там увидел? Я увидел, что фоб его светлости перевернут, а трость сломана пополам. Вот эта самая трость!

- Ах! - взвизгнула вдова. - Унесите, унесите это прочь!

- Ну и что это доказывает, - вмешалась сестрица Анна, - кроме того, что кто-то перевернул фоб и сломал трость?

- Кто-то! Да вот только кто? - вопросил бидл, дико озираясь по сторонам, но внезапно отшатнулся с чудовищным ревом, от которого дамы так и завизжали, а посуда в буфете так и зазвенела, и закричал: - Вот кто!

И он указал на портрет Синей Бороды, висевший над позвякивающей в буфете посудой.

- Вот кого я видел сегодня ночью и кто бродил вокруг склепа, и это так же верно, как и то, что говорю это я, презренный грешник. Я собственными глазами видел, как он все расхаживал и расхаживал вокруг да около, а когда я пошел к нему, чтобы окликнуть, не знать мне вечного спасения, если он не вошел в затворенные железные ворота, а перед ним-то они открылись в... в мгновение ока, а оттуда прямехонько в склеп, в ту самую дверь, что я сам запер и два раза повернул ключ в замке, миледи, и закрылся там, вот вам крест!

- Быть может, вы дали ему ключ? - предположила сестрица Анна.

- Даже из кармана не вынимал. Вот он, - вскричал бидл, - и я больше с ним никакого дела иметь не стану.

И он швырнул увесистый ключ на пол под отчаянные вопли вдовы Синяя Борода.

- А в котором часу вы его видели? - выдохнула она.

- В полночь, а как же иначе-то.

- Должно быть, именно в тот же час, - сказала вдова, - я слышала голос.

- Какой еще голос? - спросила сестрица Анна.

- Голос, позвавший меня: "Фатима! Фатима! Фатима!" - три раза, да так, что явственней и нельзя.

- Со мной-то он не разговаривал, - вмешался бидл, - только все кивал да покачивал головой и бородой.

- А бборода была сссиняя? - простонала вдова.

- Спасением души клянусь, мэм, синяя, точно небо!

Разумеется, тотчас же послали за доктором Дренчем. Но что все микстуры и притирания лекаря, когда мертвецы встают из могил? Появился и доктор Лукавс и угрюмо - ах! слишком угрюмо - предложил утешение. Он сказал, что верит этой истории. Его собственная бабка несколько раз являлась его дедушке, покуда тот не женился второй раз. И он, доктор Лукавс, ничуть не сомневается, что подобные случаи не только вполне возможны, но и весьма распространены.

- А что, если он явится предо мной, когда я буду одна, - воскликнула вдова, - я же умру со страха!

Доктор поглядел на нее с некоторым даже лукавством.

- Лучшее средство в таких случаях, бесценная мадам, - произнес он, лучшее средство для беззащитной женщины - это обзавестись мужем. Мне еще не доводилось слышать, чтобы дух первого мужа являлся сразу и жене и второму ее супругу. История таких случаев не припоминает.

- Ах! Ужели я должна страшиться вновь свидеться с моим дорогим Синей Бородой! - вздохнула вдова и доктор удалился весьма довольный, ибо леди очевидно подумывала о втором муже.

- Капитан определенно будет мне куда лучшим защитником, нежели мистер Лукавс, - думала леди, - но мистер Лукавс определенно убьет себя, а сможет ли капитан совладать сразу с двумя призраками? Лукавс-то убьет себя, но ах! капитан-то нет, - и вдова с горьчайшей обидой вспомнила Долли Коддлинс. Как же, о, как же положить конец всем этим ужасам?

Этой ночью она удалилась на покой не без трепета - в постель, но не ко сну. И в самом деле, в полночь безмолвие ее покоев нарушил голос, взывающий самым замогильным образом: "Фатима! Фатима! Фатима!"

Двери стучали, как бешеные, колокола просто заливались, горничные с паническими воплями бегали по лестницам вверх и вниз, а Джон Томас, бледный, как смерть, объявил, что обнаружил висевший в холле йоменский меч Синей Бороды на полу, а миниатюра в спальной мистера Синяя Борода оказалась перевернутой вверх ногами!

- Это какое-то жульничество, - сказала упрямая и недоверчивая сестрица Анна. - Сегодня ночью я буду спать в твоей комнате, сестра.

И настала ночь, и сестры вместе поднялись наверх.

То была ужасная ночь. Ветер выл и стонал в кронах столетних деревьев вокруг церкви. Створки узких окон спальни гремели и стучали; видневшаяся в них печальная луна озаряла надгробья, отбрасывавшие кругом мрачные тени; тис, подстриженный в виде птицы, казался особенно жутким и нахохливался и клонился к тису в форме столика, словно собирался что-то склюнуть с него. В полночь, как обычно, зазвонили колокола, двери захлопали, лязг-лязг! Оружие и доспехи в холле забренчали, а загробный голос воззвал: "Фатима! Фатима! Фатима! Взгляни! Взгляни! Взгляни! Склеп! Склеп! Склеп!"