«Да будет благословенна между женами Иаиль, жена Хевера Кенеянина, между женами в шатрах да будет благословенна!»

(Суд. 5:24)

– Слушай, Сергей, скажи мне, только честно…

Лена Ломилина глядела в упор, жарко дышала коньяком.

– Слушаю, Лена, – ответил Ремезов. – И скажу тебе. Честно и только честно.

– Давно хотела тебя спросить, но стеснялась. Сейчас пьяная, как не знаю кто, ты тоже пьяный в дугу, ничего не страшно.

– Еще не в дугу, но уже начал сгибаться. Можешь спрашивать.

– Как часто вы с Надеждой занимаетесь сексом?

– Сексом? – переспросил он.

– Ну да. Сколько раз в неделю вы трахаетесь? вот мы с Колей…

Не договорив, Лена посмотрела в сторону.

–…Да ладно, про мы с Колей потом, – она взглянула опять, в вырезе цветастого платья темнела ложбинка бюста. – Как трахаетесь вы с Надей?

Ремезов ответил не сразу, причем не из-за Лениного лексикона.

Полуцензурное слово было допустимо между людьми, которые дружили семьями тысячу лет и жили в одном подъезде, разделенные двумя этажами.

Да и вообще формат вечера допускал все возможные вопросы.

Они собрались у Ремезовых, чтобы отметить сороковой день рождения хозяина. Рассудительный Николай утверждал, что этот юбилей отмечать не принято, но женщины махнули на приметы.

Жизнь в последнее время летела слишком быстро, они стали встречаться так редко, что стоило использовать любую возможность.

Сейчас, когда все наелись досыта и еще больше напились, Надя с Николаем устроились в гостиной перед телевизором и запустили известный наизусть фильм с Брюсом Уиллисом.

Лене захотелось выпить еще – Ремезов налил по пузатой рюмке коньяка и они вышли на балкон.

Балконов в квартире имелось два, просто окно было только в дочкиной комнате, самой маленькой из трех.

Гостиная смотрела на скучный двор, с трех сторон окруженный девятиэтажками, заставленный автомобилями, загаженный собаками и замусоренный детьми. Туда выходить для того, чтобы – по словам Лены, «поностальгировать о временах, когда сорок лет казались недостижимым пределом» – не тянуло.

А балкон супружеской спальни был идеален. С него открывался вид на дамбу, защищающую низинный район от паводка. За насыпью плавно поворачивалась река, дальше темнел лесной массив противоположного берега, вечером у горизонта дрожали желтые огоньки региональной трассы. Здесь пахло природой и надеждами.

Правда, весной начали убирать гаражи, заполнявшие пустырь между дамбой и домом. Пессимисты утверждали, что тут построят шестнадцатиэтажку, которая встанет окна в окна, загородит и вид и солнечный свет.

Но Ремезов знал, что жизнь коротка и не стоит загадывать слишком далеко. Во всяком случае, этим июльским вечером тут было прекрасно.

Выйдя с коньяком на «речной» балкон, они выпили, дружески поцеловались, затем выпили еще и поцеловались второй раз. Такие поцелуи были привычными, все четверо целовались между собой в присутствии супругов.

Некоторое время они постояли молча, глядя на реку и лес.

А потом Лена заговорила об интимных делах.

Тема не была запретной; в нынешние времена никто не считал, что люди размножаются почкованием. И, кроме того, приятель-врач говорил, что в женском организме алкоголь снимает тормоза, и пьяная женщина может думать только о сексе.

Разговор не нес двусмысленности; давняя дружба позволяла обсуждать что угодно. А примерно одинаковый возраст с разбросом в два-три года обуславливал одинаковые проблемы.

– Ты задала самый больной из вопросов, – наконец ответил Ремезов. – Мне на эту тему не хочется даже думать. Когда не думаешь, кажется, что его нет. А когда подумаешь… Но раз уж заговорили…

– Да, раз уж заговорили, – подхватила Лена, шагнула вдоль балкона, покачнулась, задела его рукой. – Раз уж заговорили?

От нее сильно пахло коньяком и слабее – духами.

– Раз уж заговорили, – он вздохнул. – Скажем так. Грустно осознавать, до какой степени мы постарели и насколько опустошилась наша жизнь…

– Похоже, у нас сходные проблемы, – вставила она.

–…Если ответить честно, то трахаемся мы с Надей от силы раз в месяц.

– Ужас! А я думала, что только у нас…

–…От силы раз в месяц, причем не из-за того, что нет условий. Вон сейчас, к примеру, Лизку на все лето сплавили к бабушке, все вечера наши. В пятницу можно раздеться и ходить голыми до понедельника. И…

– И вставлять в любой момент, где угодно и как угодно? – подсказала Лена.

– Да, именно так. Можно все, как в первые годы. А… неохота.

– А почему неохота, можешь сказать?

– Не знаю. Неохота, и все. Привычка, должно быть. Мы ведь женаты уже двенадцать лет. И извини за интимные подробности…

–…Извиняю, – она грустно усмехнулась, отпила коньяка и прижалась к нему плечом.

Ремезов тоже сделал глоток и опустил свободную руку на бедро соседки.

Могучее и крутое, оно казалось чуть влажным под туго обтянувшим платьем. Под пальцами угадывался край Лениных трусиков, глубоко вдавленный в мякоть резинкой.

Он осязал подробности, но это ничего не значило. Они с Леной были кем-то вроде брата и сестры. Ремезов обнял гостью машинально, так же машинально она приникла к нему, еще сильнее обдала запахом.

–…Извини за подробности, но мы с Надей так хорошо знаем друг друга, что скучно, – продолжил он. – Все скучно. Все давным-давно известно, испробовано и нет никаких тайн. Поэтому даже в благоприятной обстановке невозможно возбудиться. То есть, ты понимаешь…

– Понимаю.

–…Понимаешь, я гляжу на свою жену и она мне нравится. Очень нравится. У Нади красивая большая грудь…

–…И еще какая! – перебила Лена. – Имей я такую грудь, была бы самой счастливой женщиной в мире!

– Каждому свое, – возразил он и нежно похлопал соседку по ягодице. – У Нади – грудь, у тебя – попа. Всем попам попа, Кольке остается лишь позавидовать.

– За «всем попам попу» спасибо. А насчет «Кольке позавидовать»…

Лена вздохнула.

–…Я еще не настолько пьяна, чтобы сказать все, что думаю по этому поводу.

– Так исправим? – предложил Ремезов. – Там в бутылке осталось коньяку, да она и не последняя, вообще-то.

– Пока не надо. А то я за себя не ручаюсь.

Он пожал плечами.

– Так что там у вас с Надеждой? – напомнила она. – У которой большая красивая грудь?

– Да ничего, – вздохнув, Ремезов допил свой коньяк. – Ты понимаешь, когда-то увижу ее лифчик – и улетаю на небеса. А сейчас смотрю на все, что угодно, и… И ничего, все прекрасно, но ничего не хочется. Просто так жена уже не вдохновляет. Чувствую, надо что-то другое.

– А порнушкой не пользуетесь?

– А ты как думаешь? – он усмехнулся. –Любой нормальный человек хоть раз в жизни припадал к этому роднику. В нашей дикарской стране, конечно, говорить об этом все равно, что признаться в копрофилии. Но на самом деле разрешенная порнография – как и официальная проституция – есть один из факторов сексуальной стабильности общества. Средний американец тратит около тысячи долларов в год на покупку платного порноконтента. Когда-то и нам помогало, Но сейчас уже нет. Тоже надоело и не дает особого интереса. Что там увидишь? Чьи-то чужие части тел… Все известно, ничего не поднимает.

Лена кивнула.

– А у вас как с этим делом? – в свою очередь спросил Ремезов. – С нами все ясно, теперь расскажи о вас с Колей, раз уж пошел разговор.

– Нет смысла рассказывать, – она махнула рукой. – Слово в слово, что и у вас. Мы, правда, одно время себя снимали на камеру, потом возбуждались, глядя… Но теперь и это надоело. Выходит, без разницы, кто трахается: кто-то там или мы сами – если друг другу уже не интересны. К тому же у нас сын, а не дочь. Ему зудит в одном месте, замучались от него прятать, а записать и тут же стереть – вообще никакого смысла.

– И что обидно, – с горечью сказал он. – Ведь мы еще не старые. А на самом деле все надоело. Все до последних чертиков. При том, что на секс еще тянет.