- Звали молодого человека Аркадий Николаевич Незлобин, он родился 22 августа 1890 года в семье помещика Тамбовской губернии, тоже, кстати, очень необычного и не очень здорового человека, владельца огромной и для провинциального русского помещика совершенно уникальной библиотеки. Почти не покидая её стен, отвергая всякие дружеские контакты и не имея сексуальных, Аркадий и провел детство и юность, затем уехал в Петербург учиться в университете. Родные не хотели его отпускать, Аркадий, как и следовало ожидать, был человеком совершенно неприспособленным к жизни, со странными идеями, с тяжелыми, как сейчас бы выразились, психологическими комплексами, и даже то, что у него могла зародиться идея отъезда, уже казалось удивительным. Но отец его к тому времени застрелился, а безвольная мать удержать сына не смогла. Кроме того, возможно, она надеялась, что перемена обстановки пойдет ему на пользу. Впрочем, в Петербурге он жил в доме и под присмотром тетки, родной сестры отца. С учебой у него, естественно, ничего не вышло, хотя он скорее просто разочаровался в её предмете, чем оказался к ней не способным. Но странности его тоже усиливались, его уже решились было насильно отвезти назад, в поместье, а потом немолодые уже тетка и мать внезапно умирают друг за другом буквально в течение нескольких дней. В возникшей неразберихе Аркадий оказывается никому не нужен, фактически без контроля. Никого не предупредив, вместо похорон матери он уезжает в Москву и там исчезает для всех считанных родных и знакомых. Несколько месяцев он живет непонятно где и чем, в самой дикой нищете и убожестве, постепенно сползая все дальше и дальше во мрак, но до некоторого момента ещё сохраняя связи с реальностью. Известно, что он даже пытался пристроить в несколько журналов свои литературные тексты, они не сохранились, сохранились только отзывы о них, как о невразумительных порождениях расстроенной души.

  - Это их вы и имели в виду, когда говорили об уникальном жизненном опыте, не интересном никому, кроме автора?

  - Возможно, да, - подумав, согласился профессор. - Но главным образом тексты, написанные им потом, уже в лечебнице, под присмотром врачей.

  - Он писал?

  - Да, он писал. Он был несчастный человек, - зачем-то добавил профессор.

  - По-моему, - сказала девушка у окна, - всё это как раз очень интересно, я была бы рада почитать его записки.

  - Вам интересно ваше представление о них. Если бы вы увидели их воочию, боюсь, интереса у вас хватило бы ненадолго. Начнем с того, что они написаны без посредства русского алфавита, и этим же можно и закончить.

  - А посредством какого?

  Профессор пожал плечами.

  - Ему не стало лучше?

  - Ему стало значительно хуже. Именно потому, главным образом, трудно привести примеры уникального авторского опыта, несовместимого с никаким читательским, что опыт этот слишком граничит с пределом выживаемости, биологической или психологической. Незлобин сгорел за несколько месяцев, распался на части, сначала умственно, потом физически. Его терзали жуткие, какие-то неземные видения, дверь в стене он не отличал от люка в полу, стены и фундамент лечебницы казались ему пронизанными ходами и кавернами, в которых кишели бесчисленные полчища крыс, ему уда...

  - Когда, вы сказали, он родился? - внезапно совершенно бесцеремонно перебил его студент со второго ряда. - Зачем вы это сказали?

  - Что значит зачем? - несколько раздраженно спросил лектор.

  - Так подробно? Это прозвучало странно.

  - Когда студент прерывает преподавателя на полуслове, для последнего это звучит ещё страннее. Затем, что мне платят за почасовое чтение лекций. И затем, чтобы не повторять это второй раз. 22 августа 1890 года, - несколько нелогичным образом добавил профессор.

  - 20 августа 1890-го в Провиденсе родился Лавкрафт.

  - Ну да? Не исключаю, что и 21 августа где-нибудь в ином месте родился кто-нибудь ещё.

  - Я тоже об этом подумал, - решительно кивнул студент. - Два дня разницы - малый срок, они вполне могли быть зачаты в один день.

  - Надеюсь, вы не собираетесь подробно останавливаться на процессе? - съехидничал профессор, аудитория рассмеялась, но лектор смотрел только на студента, внимательно, и больше ни на кого.

  - Допустим, - продолжал студент, точно так же не отрывая взгляда, - около двадцатого числа августа девяностого года по нашей системе отсчёта времени некто по неизвестной причине - от скуки, каприза либо почему-то ещё - решает поэкспериментировать с условиями, необходимыми для формирования определенного типа людей, скажем, литератора жанра ужасов.

  - Вообще-то в приличных домах этим занимаются в июле.

  - Для этого, - продолжил студент, не реагируя на сарказм, - он отбирает подходящую опытную партию, с необходимыми начальными условиями, и по мере вынашивания, рождения и воспитания этих лиц организует им во многом сходные, но в чем-то отличающиеся условия существования, в результате чего формируются во многом общие, но все же не совпадающие комплексы, навязчивые идеи, глубокие неискоренимые страхи, например, расовые. Тот самый внутренний уникальный опыт, о котором вы говорили - уникальный, если сравнивать с большинством человечества, но подобный и перекликающийся в пределах этой самой опытной группы. С целью просто посмотреть, оценить, в результате какого влияния опытный образец останавливается перед этим самым пределом выживаемости и превращается, предположим, в писателя, а другой, до боли напоминающий первого, в муках шагает за пресловутый предел, саморазрушается и уходит в отходы производства, в негодный мусор, бесполезный шлак. Вы сказали, ему мерещились крысы в стенах?