- Он не помнит, - сказал Дед Мороз, кладя ей руку на затылок. - Ты же знаешь. Они никогда не помнят.

  - Ковалевский, я не понимаю тебя, - зло тряхнув головой, быстро говорила она. - Уж ты-то должен был знать. Ты же сам писал в этой своей никому не нужной книге, что существование себя не оправдывает. Что, родившись, познаёшь ужас его, а не родившись, не тоскуешь о радостях. Что же ты с собою делаешь, неужели ты забыл Варшаву?

  - Ну ты тоже не совсем права, - возразил Дед Мороз. - Что ты сравниваешь, тогда была война.

  - Тогда была война? - как подброшенная, вскинулась она и обвела рукой зал. - Так погляди вот на этого, - она ткнула пальцем в чьего-то отца на стуле. - На этого! На лысого! На них! - Дети испуганно шарахнулись от ее кровавых ногтей. - Ты что же, хочешь мне сказать, что у них снова не будет войны? Кто тебя, гнида звал, стой где стоишь! - взвыла она на сунувшегося в толпу завуча, и завуч, клацнув зубами, замер.

  - Моя фамилия Витя Титов, - со слезами взмолился рыжий.

  - Признаться, - мрачно произнес Дед Мороз после паузы, - от него я не ожидал и сам. Но, видимо, это тоже ужас. Ужас не воплотиться и не сбыться. Который, похоже, знают и те, кому не ведомо ничто иное. Это мука непролитого семени, безумие пустоты, которая не терпит сама себя.

  - Но почему всегда одно и то же? - с тоской спросила она. - За что ему опять эта долбаная ёлка? Почему он хотя бы один-единственный раз не может быть, как они?

  - Прошлый раз был клён!!! - вдруг взбесившись, заорал на неё Дед. - Клён!!! Ты опять забыла! Ты никогда ни хера не помнишь!!

  Он повернулся к рыжему и в ярости ударил посохом в пол. Что-то треснуло, рыжий подскочил и сжался.

  - Теперь послушай меня ты, Витя Титов. Праздник наш внезапно кончается, и я хочу напоследок сказать тебе пару слов, моё о тебе честное мнение, как мужик мужику. Ты, Витя Титов, сраный пессимист, всегда таким был и будешь, тебя и могила не исправит. Я знаю, так все время складывается твоя сраная жизнь, но ты ещё и ничего не видишь кругом себя, ты, как баран, уперся лбом в эту свою бессмысленность существования, и думаешь, что ты сорок китайских мудрецов в одном твоем сраном лице. Ты атеист, Витя Титов, это тебе всегда вредило. Ты считаешь, вы тут дохнете сами по себе, сами для себя, и всем во вселенной похер. Я понимаю, до этого тебя довели здравый смысл и логика, но ты слеп, как крот, и даже если перед твоим задранным носом поставить живьем пару богов, у которых болит за тебя душа, ты всё равно их не узнаешь только потому, что у них не те рожи, какие ты придумал им в твоем сраном уме. Запомни, Витя Титов, до конца твоих дней заруби себе на носу - даже если тебя, как эту елку, перережут пополам, увезут в твой личный ад, украсят огнями и вокруг тебя с хохотом будет скакать отродье неведомых тварей, это еще не означает, что тебя тут бросили и ты никому нахер не нужен. Может, кто-то видит тебя, плачет по тебе, может, кто-то хотя бы сочинит о тебе стих, даже если это будет сраный стих типа твоего. Ты снова меня крупно разочаровал, Витя Титов, и даже шоколадки ты не получишь, хер ты заслужил! И нечего тебе привыкать к сладкому, если меня не подводит чутьё, много его ты в жизни всё равно не увидишь! Всё, будь здоров, с новым тебя счастьем!

  Он вывернул мешок с подарками прямо на пол и злобно зашагал к выходу. Детвора, сопя, налетела на сияющую кучу, рыжий не двинулся с места, и Снегурочка, вновь присев, быстро зашептала ему на ухо:

   - Не слушай деда, он старый скупердяй, сладкое организму необходимо. Хотя бы в виде минета, даже ещё намного лучше. Подрастешь, поймешь, это по-французски. Помнишь Францию, Ковалевский? Черт, ну как же ты ничего не помнишь! - в отчаянии воскликнула она и зашептала снова. - Неважно, Витя Титов, ты только запомни. Женщины - это великая подмога, не обкрадывай себя хоть в этом. Если тебе вдруг когда-нибудь покажется, что твою женщину ждёт с тобою нищета или несчастье, или чувство ваше заранее обречено, и для неё же самой лучше ничего не начинать, или что за тебя её могут посадить, помни, Витя Титов, бабы сами знают, что им в жизни лучше надо, и бабы за это всё стерпят, бабы - это такие создания, что на них пахать можно. - Она сунула ему в руку шоколадку. - Это тебе задаток. А вот другой, - она поцеловала трясущегося рыжего долгим поцелуем в губы, встала. - Всё, Витя Титов, побыстрей расти. Помни: если что, давай позовём Снегурочку.