До Керчи, которая от Джанкоя всего в двухстах километрах, поезд, весь из одних только жестких вагонов без плацкарт, тащился целый день. И несколько раз спрашивал отца Костя:
- Когда же будет этот твой конец света, товарищ Семен? Я уж, должен тебе сказать, очень устал ехать!..
Все-таки к вечеру приехали в Керчь.
Рядом с ними, в чрезвычайно густо набитом вагоне, как-то незаметный прежде, устроился плотный обрубковатый человек, и без того коротенький да вдобавок оказавшийся еще и с поврежденной левой ногой: она у него была намного короче правой, отчего ботинок его на левой ноге был какой-то двухили даже трехэтажный и очень занимал Костю.
Но когда Костя обратился к отцу: "Погляди, - что это?" - и указал ему пальцем на странный ботинок, Прудников широко раскрыл глаза на Костю и покачал укоризненно головой.
Коротенький человек с коротенькой левой ногой сел на какой-то маленькой станции перед Керчью, вот почему Прудников, когда уже показалась вся Керчь, обратился к нему:
- Вы, должно быть, бывали раньше в этих местах, - скажите, вон та гора как-нибудь называется? - и указал на крутую гору, внизу усаженную домами.
- Ну, а как же не называется? - удивился тот. - Это же и есть гора Митридат! А вот то, что на ней зданьице кругленькое белеется, это - памятник ему.
- Кому же это ему? - не понял Прудников.
- Как кому? Самому этому Митридату!
- Ми-три-дат?.. Гм... - начал было вспоминать Прудников и не вспомнил.
- Памятник этот спокон веку тут стоит и уж, почитай, развалился, объяснил коротенький.
- Ага, - значит, старина-матушка... А море тут какое против города Азовское или же Черное?
- Перед городом тут не море - пролив... Азовское мы проехали: я с Азовского моря сел, со станции Ташлыяр... А дальше - там, за проливом, Черное пойдет... Ежели через пролив переехать, там же Тамань, - и считается берег кавказский...
- Вот мы с тобою куда, Костик, заехали!
- Это и есть конец света?
- Да-а, отчасти... Граница!.. И Кавказ отсюда - рукой подать... Вот гляди и наблюдай... Ты, главное, набирайся впечатлений, потому что впечатления - это, братец, все! То от моих впечатлений ты питаешься хлебом, а то от своих со временем будешь питаться, когда вырастешь и спецкором будешь... Понимаешь?
- Я понимаю, - отозвался Костя, ожидая большого вокзала и суеты.
Однако ни вокзала, ни суеты в Керчи не оказалось. Подъехал поезд к какому-то маленькому домишке, и люди начали высыпаться из вагонов прямо на шпалы, а коротконогий сказал Прудникову:
- Если вам в гостиницу, то и мне тоже в гостиницу, - можем пойти вместе: гостиница на всю Керчь только одна... Случится если нам койку в общем номере достать, - будет наше счастье...
И пошли втроем. И вместе с ними шли все пассажиры, волоча свои вещи. Дорогой оказалось, что фамилия коротконогого - Пискарев.
Шли долго. Наконец, усталый Прудников сказал:
- Эх, хорошо бы было извозца нанять!
А Пискарев ухмыльнулся весело:
- Ну, какие же в Керчи извозцы!.. Правда, раньше когда-то были...
- Неужели совсем нет? А город как будто широко довольно раскинулся... Сколько тут тысяч жителей?
- С заводом считается тысяч семьдесят...
- Ты слышишь это? - обратился Прудников к Косте. - Запомни! Семьдесят тысяч жителей Керчи обходятся без извозчиков! А завод здесь где, товарищ Пискарев?
- А вон видите, трубы высокие торчат, это и есть металлургический завод... До него отсюда семь километров... Туда машины ходят.
II
Всего только одна койка оказалась в единственной керченской гостинице в общем номере, и ту захватил каким-то образом Пискарев.
Правда, татарка в красном платочке, ведавшая комнатами и койками, была его хорошей знакомой; она сказала, улыбаясь: "А-а! Товарищ Пискарев!" - и протянула ему в окошечко, за которым сидела, тонкую смуглую руку.
- Послушайте, я спецкор, я приехал из Москвы по командировке... Вот моя командировка, читайте! - пробовал подействовать как-нибудь на эту, красноголовую, от которой зависели койки в общем номере, спецкор Прудников. Однако та, неумолимая, не стала даже и читать командировочной бумажки; она сказала коротко и сильно:
- Коек нет!
- Тогда дайте комнату, - тем лучше будет, а то я с ребенком...
- Ком-на-ту?.. Что вы это, товарищ? Ком-на-ту! - и татарка, поглядев на Пискарева, вдруг рассмеялась такой наивности спецкора.
- Где же мне ночевать? На дворе, что ли?
- Можете ночевать на лестнице, - сказала неумолимая.
- Вот тебе на! На лестнице!
- Что же тут такого?.. Пока еще не так холодно... Ночуют же люди!
- Вот так конец света! - сказал Костя. - На лестнице!
Но товарищ Пискарев отозвался на это степенно:
- На лестнице, на диване... Приходилось и мне как-то так тоже... Кто спать захочет, уснет, конечно... А разве есть такой человек, какой чтобы спать не хотел?
Прудников чувствовал, что ему неудержимо хочется спать. Он сказал примиренно Косте:
- Ничего не поделаешь, брат! Все-таки ведь диван дадут, а не то чтобы прямо на ступеньках... Давай будем платить и располагаться... А то кабы и лестницу кто не занял!
Диван, очень ветхий, ошарпанный и вонючий, оказался на лестнице на втором этаже под аркой, как раз против общей комнаты, в которой счастливый Пискарев нашел себе место. Едва прикрыли этот диван простыней, как тут же бойко пополз по простыне проголодавшийся клоп, за ним другой, третий...
- Смотри-ка, смотри! Это что? - закричал Костя.
- Вижу, - сказал Прудников. - Однако пока только три... И ты знаешь, что я тебе скажу? Похоже на то, что больше тут и во всем диване нет клопов: только три на наше счастье...
- На твое счастье - два, на мое - один, - распределил Костя.
Пискарев, устроившись у себя, тоже вышел на лестницу. Насчет клопов он сказал:
- От клопа какой же может быть вред? Вот сыпная вошь если, это уж действительно! И даже у нас в рыбном цехе был один недавно случай с рыбаком: доктор признал так, - сыпную вошь где-то схватил...
- Простите-ка, это где у вас в рыбном цехе? - встрепенулся Прудников.
- А это где я в поезд сел, возле деревни Ташлыяр... Мы относимся к тресту "Союзрыба", а я этого рыбного цеха заведующий...
- Вот тебе на! Что же вы мне раньше не сказали? Ведь я, выходит, именно к вам-то из Москвы и ехал!
