Над входной дверью до самого фронтона, занимая собой почти весь фасад, переливалась и сияла смальтой из натурального стекла мозаика, изображающая саму Пресвятую Гермиону Заступницу. Гермиона неслась под облаками на спине лошади белой масти, из боков которой, взрезая голубое небо, вырастали огромные орлиные крылья. Левой рукой Гермиона обнимала лошадь за шею, а правую вскидывала высоко над головой. В ней она сжимала нож с длинным обоюдоострым клинком. Сжав пальцами остриё ножа, Гермиона с грозным видом готовилась метнуть его, видимо в тех, кто делает девочек сиротами.

Как всегда, надев синюю сутану и покрыв голову накидкой с белой вуалью, скрывающей некрасивое, покрытое крупными родинками лицо, сестра Ангелина вышла навстречу солнечному, наполненному пением птиц и шелестом листвы, утру.

Единственная дверь, связывающая монастырь с миром, находилась в келье Пресвятой Гермионы Заступницы. Доступ в келью, кроме самой наставницы, имели только две старшие сестры да пара тройка доверенных. Рядовым же монахиням побывать здесь случалось, только раз в жизни, во время ритуала посвящения.

В правой руке, сестра Ангелина держала лёгкую раскладную лестницу-стремянку, а в левой пластмассовую ёмкость, полную голубого пенящегося раствора. На поверхности в шапке белой пены плавала оранжевая синтетическая губка. Но не успела сестра Ангелина сделать и шагу, как, почувствовала что‑то под левой ногой, оступилась и полетела вперёд, едва не уткнувшись своим мясистым носом в тротуар.

Послышался грохот рухнувшей на крыльцо стремянки. Ёмкость с раствором опрокинулась, и её содержимое разлилось по ступеням. Пропитанная раствором губка шлёпнулась в метре от лица сестры Ангелины. Брызги раствора, смешавшись с тротуарной пылью, покрыли белоснежную вуаль мелкими серыми пятнами.

С полминуты сестра Ангелина лежала в полном неведении о происходящем вокруг, и разглядывала тротуарную плитку.

– Прости меня, Пресвятая Гермиона Заступница, вечно у меня всё не так, – прошептала сестра Ангелина. Наскоро перекрестившись, она поднялась на ноги.

Кряхтя и похрустывая суставами, она внимательно осмотрела себя. Не обнаружив на теле видимых повреждений, она, для верности, похлопала пухлыми ладошками по слишком раздавшимся вширь плечам, по колышущемуся животу, по рыхлым бёдрам, и развернулась посмотреть, за что же это она так зацепилась.

Бросив взгляд на крыльцо, сестра Ангелина обмерла. Чуть присев на толстых коротких ногах, и отставив широкий зад, она прижала ладони к обвисшей груди, да так и осталась стоять похожая на большую синюю курицу.

На крыльце, у самой двери стояла зелёная, накрытая куском ткани пластиковая коробка. В таких коробках, обычно, утилизируют отходы и ими забиты все свалки вокруг мегаполиса. А ещё в таких вот коробках под двери приюта подбрасывают младенцев.

Трепетное сердце сестры Ангелины возликовало.

– Ох! – Только и смогла произнести она вместе с глубоким шумным выдохом. Её руки дрожали, а увлажнившиеся глаза сияли счастьем.

Все младенцы, попадавшие в монастырь, проходили строгий медицинский осмотр и, если требовалось, помещались на некоторое время в пункт по восстановлению здоровья. Потом для каждого из них назначалась мама. Монахини, получившие разрешение после наступления совершеннолетия остаться в монастыре для служения, лишались многого, в том числе и материнства. Потому, каждая из них жаждала исполнить свой материнский долг, и каждый младенец воспринимался ими, как собственный. Материнство в монастыре, как и выходы в мир, тоже считалось привилегией, и любая провинность отодвигала кандидатку в мамы в конец очереди. Сестра Ангелина была первой и потому коробка, появившаяся сегодня под дверью произвела на неё такое впечатление.

Сестра Ангелина с превеликой осторожностью подошла ближе, будто коробка могла в любую минуту вновь броситься ей под ноги и опрокинуть на тротуар. Оказавшись рядом, она неуклюже нависла над находкой и, повернув голову набок, приблизила к ней ухо.

Коробка молчала.

Тогда сестра Ангелина осторожно двумя пальцами ухватила кусок ткани за самый краешек, и потянула на себя. Ткань свалилась, и сестра Ангелина ахнула, отшатнувшись и зажмурившись. Тряхнув головой, она снова открыла глаза и её взору представилась следующая картина.

Изнутри коробка была выстелена грязной жёлтой салфеткой. На салфетке мирно спал голый младенец.

Девочка. Год от силы. Казалось, что её не мыли с рождения. Правильной формы, будто вылепленную принтером, головку, покрывали бело-золотистые, скатавшиеся в колечки волосы. Пухлые щёчки. Маленький аккуратный носик. И если бы не, покрывающая эту нежную кожу грязь, ребёнка вполне можно было принять за ангелочка. На тоненьком запястье девочки, периодически вспыхивая светодиодом, был закреплён браслет-идентификатор. Спроецированная браслетом, на детском предплечье периодически появлялась надпись: «Анна. 08.07.2266.»

Сестра Ангелина снова перекрестилась. Девочка поёрзала, прижала ручки к груди, пару раз чмокнула розовыми губками и улыбнулась во сне.

– Дар божий! – Прошептала сестра Ангелина.

Она присела у коробки, и снова стала похожей на курицу. Она осмотрелась по сторонам, будто желала убедиться, что те, кто оставил коробку на крыльце не передумали и не решили вернуться за ребёнком. Убедившись, что этого не произойдёт, она снова склонилась над коробкой. И в этот момент девочка открыла глаза.

На сестру Ангелину полыхнуло синим пламенем. Она ахнула, отстранилась слишком поспешно, и опять потеряла равновесие. На этот раз, она приземлилась на тротуар широким задом. В тишине отчётливо прозвучал короткий детский смешок. Девочка улыбнулась розовым ротиком. Она прижала к животику маленькие кукольные ручки, согнула в коленях крошечные ножки и сделала лужу на салфетке, которая, впрочем, тут же без следа впиталась в пористую ткань.

Лицо сестры Ангелины расплылось от умиления.

– Дар божий! – Вновь вырвалось у неё, и две слезинки двумя крупными каплями скатились по рыхлым щекам сестры Ангелины.

Спешно поднявшись, она многократно осенила себя крестом.

– Дар божий! – Повторила она, подхватила коробку и, раскачиваясь из стороны в сторону, бросилась обратно в раскрытую дверь, забыв про карниз, лестницу, губку и голубиный помёт. Она оглашала коридоры ещё спящего монастыря воплями и бухала по полу слоновьими ногами.

На крики из келий начали выскакивать монахини. Растрёпанные, в мятых рубашках и со спутанными волосами, они моргали расширившимися от удивления глазами, не зная, что предпринять. Две сестры держали в руках капсулы для тушения огня. Некоторые из них поспешили навстречу сестре Ангелине, что бы узнать причину охватившего её беспокойства.

Через минуту в коридоре образовался плотный круг из оттопыренных девичьих и женских попок. Головы монахинь были опущены, а взгляды устремлены к центру круга. Коридор наполнился щебетом и восторженными ахами и вздохами.

Всем не терпелось взглянуть на чудо. Все старались дотянуться до девочки и потрогать, кто щёчку, кто пяточку. На всё это девочка реагировала на удивление спокойно и только крутила головкой, как птичка, да полыхала на монахинь синевой больших глаз.

Ещё через минуту в коридоре появилась матушка Тереса.

– А ну, расступитесь, бесстыдницы! – Матушка Тереса нашлёпывала по упругим задам монахинь и бригантиной продвигалась к центру круга. Матушка Тереса была велика телесами, и потому её широкая сутана напоминала один сплошной синий парус.

Завидев настоятельницу, монахини расступались, опуская головы и пропуская матушку Тересу вперёд. Улыбки исчезали с их лиц. Взгляд становился настороженным.

В центре круга стояла пустая коробка, а рядом с ней прямо на полу сидела сестра Ангелина с младенцем на руках.

– Сестра Ангелина?! – матушка Тереса, наконец, достигла центра круга и воззрилась на девочку. – Это что же здесь такое происходит?

– Ах, матушка! – Глаза сестры Ангелины были полны слёз и тревоги. – Это же просто ангел.