Их уединение прервал смотритель, что был ответственным за поведение солдат в вагоне. Он подошел к странной паре и нежно поглаживая рукоять дубинки поинтересовался происходящим.

Когда же их побеспокоили, громила с удивлением посмотрел на смотрителя вагона. Это был хрупкий парень в военной форме с шрамами на лице. Его украшала чистая форма и аккуратная фуражка, которая прикрывала черные волосы. Генрих же, имея минимальную заинтересованность, отвёл взгляд и смотрел в окно. Его взгляд по прежнему цеплялся к массивной фигуре, что держала его.

Осмотрев нарушителей, смотритель обратился к рядом сидящим новобранцам:

– Господа, что здесь произошло? – с переутомлением в голосе произнёс он.

Вся картина замерла во времени. Громила вместо того чтобы отпустить Генриха и хоть как-то облегчить видимую проблему, продолжал крепко сжимать его воротник. Сидящие же рядом парни, собравшись с мыслями, сообщили, что всё это началось неожиданно и видимых причин для начала конфликта не было.

– Отпусти его, – произнёс смотритель, пристально смотря в глаза громиле. – и будь добр объясниться.

Громила убрал свои грязные, потные руки и сел на своё место. Он виновато смотрел снизу вверх на смотрителя, пытаясь подобрать нужные слова, но, не найдя их, опустил свой взгляд.

– Как я вижу, ты здесь ведёшь себя слишком агрессивно и непредсказуемо. Твоё имя! – смотритель достал из-за пазухи блокнот с карандашом, и был готов заносить новые записи.

Блинднар. Именно так звали этого агрессивного мужчину. “Ему подходит это имя” – слегка усмехнувшись подумал Генрих. Смотритель внёс информацию о нарушителе в свой блокнот и предупредил, чтобы это больше не повторялось, затем он поспешил удалиться.

Дальше Блинднар сидел тихо. Периодически он сверлил взглядом Генриха и это было заметно. Генрих на себе ощущал взгляд своего соседа без прямого зрительного контакта. Чувствовал как жар ненависти поглощает его. Дурак сам виноват, но виноватым видит другого. Чем дальше, тем лучше.

Приходилось терпеть эту жуткую обстановку еще долго. Только ближе к вечеру они добрались до точки назначения. Тогда поезд остановился, а смотритель приказал всем встать в строй. Каждый неуклюже, отсидев всё, что только можно, поднялся со своего места и встал посередине вагона. Эта огромная очередь тянулась от начала до конца.

Смотритель открыл дверь наружу и приказал всем выйти. Он оставался в вагоне, и проходя мимо него, можно было поймать презренный взгляд. Особенно им был вознагражден тот громила Блинднар. Генрих надеялся, что не окажется с ним в одной комнате. Неизвестно, что он может с ним сделать, если рядом не будет надзора.

Выйдя на улицу, Генрих оказался в странном месте. Это была маленькая деревня с осевшими домами, церковью и большими палатками. Эта картина с первого взгляда была ясна – военные оккупировали деревню, и устроили здесь свой лагерь. За всё время что люди высаживались, Генрих не увидел ни одного из жителей деревни, только солдат.

Здешний воздух был грязным по сравнению с тем, что был в огороде Генриха. Здесь что-то витало. Что-то незаметное окутало это место – едкий запах, что прожигал нос. Огромная толпа стояла у поезда и никто не знал, что делать. Смотрители не выходили из вагонов, но к ним наоборот присоединилась пара солдат. Судя по звукам, они проверяли вагоны. Уже не было активных бесед и рассуждений вслух. Все молча ожидали того, что будет дальше.

Из вагона послышались крики и шум. Все, кто смог его уловить, обернулись посмотреть, что случилось. Голосов из вагона было больше, чем человек, что туда заходили. Там был кто-то еще.

К выходу из вагона подходили солдаты. Они вытаскивали оттуда новобранца в униформе. Он не выходил в общим строю, а оставался дальше в вагоне, пытаясь спрятаться. Солдаты просто проверяли вагон на наличие “таких” людей. Когда его поднесли к краю, то просто швырнули вниз. Бедолага пролетел полтора метра, и рухнул на твердую землю. После приземления, он начал истошно орать. Его крики были громкими и душераздирающими. Это явно была не симуляция. Он сломал себе ключицу при приземлении. Когда к нему спустились солдаты и начали его поднимать, он падал снова и снова, его ноги подкашивались от боли. В конечном итоге его унесли в другую от общего сбора сторону.

Данное зрелище не внушало покоя в души всех присутствующих, никто даже не заметил того, что к толпе из палаты вышел офицер в черной форме. Он встал на гору из ящиков, что стояла в нескольких метров от железной дороги, и начал громко говорить, чтобы все присутствующие могли его услышала.

– Добро пожаловать, салаги, в ваш новый дом! Это лагерь Керхёф, и тут вы переродитесь в солдат! Сейчас я буду называть имена, а вы по очереди будете подходить к рядом стоящему со мной офицеру! Так вас разместят в отряды, которые будут вам братьями до конца! – долго говорив, мужчина на ящиках сделал паузу. Минуту отдышавшись он достав список из-за пазухи, он начал зачитывать имена новобранцев.

Тогда каждый, кого он называл, выходил из толпы и уходил куда-то вдаль, где находились большие зеленые палаты. Генрих думал, что один человек с таким важным делом, будет долго разбирать и сортировать людей. Но у “того” на ящиках отлично всё получалось.

Среди всех имён, что были названы, Генрих услышал то, которое надеялся услышать с самого начала – Вольфганг. Он медленно вышел где-то сбоку толпы и, после непродолжительного разговора, ушел в палату справа от центра. Генрих пытался запомнить её. Палата напротив маленькой церквушки. Оставалось только надеяться, что Генрих тоже будет направлен в неё.

Генриха вызвали одним из последних. Его ноги устали за столь длительное ожидание, всё это время он нигде не мог даже присесть. Юноша был рад заняться хоть минимальной активностью.

– Будешь принадлежать к седьмому отряду! Иди в барак номер тринадцать и занимай свободную койку. – распорядитель говорил коротко. Он также устал, как и все, кто стоял рядом с ним. После выполнения своего долга, он указал Генриху направление нужного барака. Не имея никого рядом, кто мог бы помочь ему в поисках, Генрих был вынужден в одиночку идти через весь лагерь, выискивая злополучное строение.

После пары минут безмятежного передвижения от одного здания к другому, Генрих наткнулся на строение, на котором красовалась красная табличка, с нарисованной цифрой “13”. Остановившись перед дверью, Генрих огляделся вокруг. Барак находился позади церкви, которая разделяла его от Вольфганга. “Жаль что не вместе, но хотя бы не так далеко друг от друга” – подумал Генрих. Эта мысль его успокаивала, ведь его старый друг находился рядом. Всего лишь в паре минут ходьбы.

Дверь барака скрипела при открытии. Внутри бурлила жизнь: новобранцы метались, занимая свободные кровати, кто-то уже лежал на завоеванной койке. Маленькое поле боя, где никому не было суждено пострадать, где также договаривались, побеждали и проигрывали. Жаль что настоящая война не такая же невинная.

Пробираясь через своих новых товарищей, Генрих медленно проходил вглубь барака. Ближе к концу людей почти не было. В основном занимали места посередине и у входа. Генрих же выбрал для себя свободную койку, рядом с которой никто не стоял и не претендовал на неё. Она была жесткой, было ощущение что Генрих лёг на доску, но даже такой доски было достаточно, чтобы отдохнуть. День был долгим. Тяжелым. У новоприбывших не хватит даже пары дней для отдыха и реабилитации. Завтра их скорее всего будут обучать искусству войны.

3.2 Отчаяние

Тихие закоулки города, люди бегут в разные стороны, бросаются друг на друга и роняют на землю. Некогда красивые здания разлетаются в пыль, земля взмывает в воздух от приземлившихся снарядов. При взгляде на небо видно тьму. Надвигающиеся тучи соединяются с дымом. Гигантская воронка закрывшая Солнце, царит высоко над всеми. Улицы, покрытые обломками и телами людей, высокие баррикады из мебели и мусора. Лабиринт, в котором крысой был человек, а небо с угрозой смотрит на всех, вкушая конец. Нет запаха, нет звука. Только визуальная картина ада, что породил человек. В центре этого мифического места кто-то мирно идёт по центру улицы, ступая по телам, перешагивая огонь. Черная фигура несла в руке мешки и приветливо махала свободной. Сколько бы она не проходила мимо огня, свет не мог озарить её; она все оставалась черной, словно туча, царящая выше птиц. Пытаясь к ней приглядеться, можно было смутно разглядеть очертания лица, что держало рот открытым. И чем ближе была фигура, тем четче можно было услышать странный, издаваемый ею звук. Крик? Отец?