Петровна снова опустилась на корточки и стала приводить мальчишку в чувство. После четвертой пощечины тот наконец открыл глаза, мутным взором уставился на Петровну и прошептал: «бабуля». После чего попытался отползти, но ему не дали – встряхнули, посадили, привалив к стене и учинили допрос.

* * *

Поняв, что сжирать его заживо никто не собирается, Алмус немного успокоился – возможно, ему все-таки повезло, и существо, которое он извлек из чужого мира, это не беталисса. Несмотря на двойку по морфологии, он точно помнил, что беталиссы к разговорам не склонны, разве что после обеда и с сородичами. Он помнил, что захватил арканом только одно существо, и при нем оно ничего не ело. «А вдруг штуковина, которую она притащила с собой – это метаморф, сейчас он разинет пасть, и они с «бабулей» меня сожрут?»

«Бабуля» и впрямь потянулась к своему мешку, дернула за веревочку и запустила руку в раскрытую пасть.

Алмус издал вопль ужаса, снова попытался отключиться, но ему не позволили, крепко тряхнув за плечо.

* * *

«Совсем плох, – подумала Петровна, запуская руку в сумку. – Может, его голодом морили? Вон какой тощий». И принялась выискивать под овощами пакет с бутербродами. Что в овощах толку, одна вода. Достав заветный сверток, развязала пакет и, отлепив кусок хлеба с маслом и сыром, протянула мальчишке. «На-ка, пожуй».

Взгляд у мальчишки сделался дикий. Переводя его с бутерброда на Петровну и обратно, он слабо пискнул и робко протянул руку к подношению. Взял, понюхал, а затем осторожно откусил.

«Ешь, не бойся. Не отравлено».

Мальчишка поперхнулся.

«Бедняга, – с жалостью подумала Петровна, хлопая его по спине, – беспризорник, наверное. Сирота. Ни кола ни двора, спит под забором, питается на помойках». Сама Петровна с подобным не сталкивалась, зато одна из детсадовских нянечек, которая прежде работала в детском приемнике, много успела порассказать. Тогда Петровну ее рассказы не трогали, мало ли у кого какая жизнь, но сейчас, когда один из бедняг сидел перед нею, стало не по себе. Захотелось отдать ему и второй бутерброд, но включился здравый смысл, и весь стратегический запас Петровна решила не разбазаривать.

Мальчишке и одного бутерброда хватило – откусывая осторожно, по чуть-чуть, он съел его и немного успокоился.

– Ну что, – произнесла Петровна, – давай, рассказывай, кто ты такой, что это за место, и как я здесь оказалась, – парень смотрел настороженно, не горя желанием отвечать. – Ладно, – решилась Петровна, – расскажешь – и я угощу тебя помидоркой. Она извлекла из сумки сочный мясистый плод, нарочно выбрав самый крупный. Мальчишка отпрянул, на лице отразился ужас.

– Расскажу! Я все расскажу! – воскликнул он, не сводя взгляда с помидора.

* * *

Это был конец! Уж лучше бы это оказалась беталисса, они сжирают своих жертв сразу. А вот гортеры любят поедать по частям, оставляя в живых на долгие месяцы. Для этого у них есть помощники-симбионты, которых они таскают с собой и скармливают тем, кого хотят съесть. Картинка из учебника с красным шарообразным симбионтом и раздутым телом жертвы тут же возникла перед глазами Алмуса. У «бабули» симбионтов был целый мешок. О, небеса, притащить в свой мир гортера – большее несчастье трудно вообразить! Алмус не знал, кого жалеть больше – себя или других людей, которые даже не догадываются, что скоро им всем придет конец.

– Ну? – произнесла «бабуля»-гортер. – Я жду.

Красный шарик по-прежнему находился в ее руке, и Алмус прилип к нему взглядом, не в силах вымолвить ни слова.

Бабуля вздохнула и… впилась в симбионта зубами, откусила, брызнув алым соком себе на подбородок, и принялась жевать. Сочно, с удовольствием.

Этого разум Алмуса вынести не смог и снова отключился.

* * *

«Да что же такое с этим мальчишкой? – в сердцах подумала Петровна. Она доела помидор и, вытерев руки о бриджи (все-равно грязные), принялась приводить беднягу в чувство. – Это ж надо, так уморить ребенка, что он все время в обморок падает!»

Когда мальчишка открыл глаза, она, решив больше его не мучить, протянула ему помидорку. Тот взвыл и отдернулся, впечатав затылок в стену. Раздался глухой удар, и парень снова обмяк.

Нет, это ни в какие ворота не лезло! Петровна решила оставить мальца в покое. Она встала, еще раз обошла комнату, подергала дверь… И тут ей в голову пришла интересная догадка. Подойдя к лежащему без чувств парнишке, она проверила его карманы. В кармане куртки удалось найти только огрызок бумаги с какими-то каракулями. Зато в кармане штанов обнаружился ключ от входной двери.

Приоткрыв ее, Петровна выглянула наружу.

За дверью оказалась лестница с вытертыми от времени ступенями, которая вела наверх. И оттуда, сверху, шел свет.

Стараясь не шуметь, Петровна ступила на лестницу. Ступени скрипели, подниматься тихо оказалось непросто, но она старалась. Наверх она вылезла, дыша так, словно с полными сумками до автобуса пробежалась. Подождав, пока перестанет шуметь в ушах, она на цыпочках подошла к приоткрытой двери и прислушалась – снаружи не доносилось ни звука, словно дом был необитаем.

Петровна приоткрыла дверь пошире. Взору предстал обшарпанный коридор с тумбочкой, на которой стоял засохший цветок в уродливом глиняном горшке. Дальше по коридору находилась комната, разглядеть которую было сложно, как и понять, есть ли в ней кто-нибудь. Чутье, которое Петровну обычно не подводило, утверждало, что комната пуста, как и остальная часть дома. Выглядел дом заброшенным, словно хозяева давно его покинули. На цыпочках выйдя в коридор, Петровна отправилась на разведку.

Предусмотрительность оказалась излишней – дом действительно оказался пуст. Но обитаем – в раковине на кухне обнаружилась грязная кружка с остатками какой-то жидкости, а на подоконнике – пучок травы в щербатой, наполненной водой кружке. Судя по бардаку и пылище, мальчишка жил здесь один. «Странно, – подумала Петровна, – куда смотрит опека?» Стоило выглянуть в окно, как этот вопрос вытеснился другим, более актуальным – «где я?!»

Петровна считала себя женщиной бывалой, с крепкими нервами, но от увиденного ей стало не по себе. Срочно захотелось присесть, и она грузно плюхнулась на табуретку, переводя дух. Отдышалась, а затем вновь уставилась на странный мир по ту сторону стекла.

Окно выходило в заросший травою дворик. За забором лошадь тянула повозку, доверху груженую горшками. Двухэтажные каменные дома по ту сторону дороги выглядели какими-то средневековыми. «И помои из окон выливали» – всплыло в голове Петровны. Вот показались две женщины в чепцах и с кошелками. Темные юбки, кофты с длинными рукавами и жилетки, из-под которых торчали фартуки, сразили Петровну наповал. Мужик, который прошел следом, тоже выглядел допотопно. Только кошка оставалась кошкой – мелкая серая «дворянка», вскочив на забор, бросила равнодушный взгляд на Петровну и потопала по штакетнику дальше, задрав хвост. «Может фильм исторический снимают?» – мелькнула спасительная мысль. Ответа у Петровны не было, а единственный, кто мог его дать, валялся без чувств в подвале.

Она почти решилась за ним спуститься, когда мальчишка, сопя и морщась от света, сам появился в дверях кухни. При виде гостьи застыл, но опомниться ему не дали.

– А ну-ка иди сюда, паршивец! – рявкнула Петровна. – Садись и рассказывай, что за чертовщина тут творится! – она указала на окно.

Мальчишка разрывался между желанием бежать и приказом остаться, но образ суровой нянечки сделал свое дело: перешагнув порог, мальчишка присел на край табурета. Вместо ответа осторожно спросил:

– Вы кто?

– Конь в пальто, – ответила Петровна и пожалела – на лице мальчишки обозначился испуг пополам с озабоченностью. – Зинаида Петровна я, – утешила она страдальца и неожиданно для себя добавила: – Можешь звать меня баба Зина, – никому из детей она не позволяла такой вольности, а тут само вырвалось.