- В грудь, - вмешалась Мона, вспоминая сон о Кровоточащем.

- Да, в грудь, - сказал граф. - Вы знаете...

- Продолжайте. Расскажите мне все.

- Он быстро истек кровью, но прожил достаточно, чтобы выдавить последние слова ее отцу. Он сказал, "Если для этого мне придется продать душу дьяволу, я найду способ вернуться в постель Моны. Шлюха будет править как графиня Годвик. Вот увидишь...

Граф замолчал.

- Он умер, смеясь в объятиях Моны Блесси.

Мона повернулась к графу спиной. Она закрыла лицо руками и глубоко вздохнула.

- Преследуемая репортерами и очерненная в газетах, на следующей же неделе Мона Блесси уехала в Америку. Среди ее вещей была кровать, на которой умер мой дедушка. Я думал, что это было ужасно сентиментально для проститутки. Я должен был догадаться, что она использовала кровать, чтобы тайно вывезти произведения искусства из страны. Каким-то образом эта кровать оказалась в вашем распоряжении.

- Мама купила ее почти тридцать лет назад на распродаже имущества. Она сказала мне, что именно оттуда пришло мое имя - Мона - так звали женщину, которой принадлежала кровать. Мама говорила, что в молодости она была куртизанкой, но я ей не верила. Мама могла время от времени выдумывать. Но в данном случае она была права, не так ли?

- Правда, - ответил Граф. - И теперь вы знаете историю картины. Она принадлежит моей семье. Мне придется попросить вас вернуть ее.

- Нет, - сказала она, глядя ему в лицо.

- Нет? Нет - не вариант. Это картина моей семьи.

- Эта картина моя. Малкольм был полноправным владельцем и отдал ее Моне Блесси. Мона поместила ее в столбик кровати для сохранности. Моя мама купила кровать. Я была зачата на кровати, на которой умер ваш дед. Кровать по закону принадлежит мне. Картина лежала в кровати, и поэтому она моя и всегда будет моей. Ни один суд в Америке или Соединенном Королевстве не согласился бы с этим. И вы это знаете, - ответила она. - Иначе вы бы не спросили меня, за сколько я готова ее продать.

- Я надеялся избежать судебного разбирательства.

- Если хотите, я позволю профессионалу создать копию. Но картина - моя.

- Он мой дедушка, не ваш. Для вас он никто.

- Он не никто для меня, даже при всем желании. Вы с ним никогда не встречались.

- Как и вы.

- Я знаю его, - сказала она. Она подошла к портрету Малькольма и остановилась перед ним, глядя в его блестящие темные глаза. Он сказал ей об обещании, данном на смертном одре, и что она была его способом выполнить его. Откуда она могла знать, что обещание было его собственным? Ее мать назвала ее в честь Моны Блесси, шлюхи, которую он любил. Она была зачата на этой постели, спала на ней всю свою жизнь. Она потеряла девственность на этой постели, и годы спустя забрала девственность Райана. Все это время дух или душа Малкольма, или что бы то ни было, пережившие его смерть, были привязаны к этой кровати или, возможно, привязаны к картине в постели. Когда пришло время, когда она была в самом отчаянном положении, наиболее уязвима, наиболее готова продать себя, чтобы спасти «Красную», Малкольм пришел к ней во плоти, несмотря на то что он был мертв уже несколько десятилетий. Он пришел к ней во плоти, потому что продал свою душу дьяволу, чтобы сделать это. И дьявол ухмылялся, а не улыбался, потому что дьявол не улыбается.

- Малкольм... - выдохнула она.

Граф подошел и встал у нее за спиной. Она чувствовала себя неловко, ощущая его тело так близко от себя, его неуловимый жар, его возвышающуюся фигуру, его силу, едва сдерживаемую костюмом и хорошим происхождением.

- Вы знаете его, - сказал он. - Вы серьезно, не так ли?

- Да.

- Сны?

Она повернулся к нему: - Что-то вроде этого.

Он улыбнулся и кивнул: - У меня тоже. Иногда мне кажется, что я схожу с ума, настолько они яркие и мощные.

- Малкольм приходит в ваши сны?

- Раз в год. Максимум два раза. Мы разговариваем. Он… наставляет меня, полагаю, так можно это назвать. Он говорит, что я похож на него. Я не должен воспринимать это как комплимент, но это так. Два года назад я чуть не женился, и мне приснилось, что старый граф запретил мне это делать. Мы расстались, и позже я узнал, что она только притворялась, что любит меня. Ей нужен был титул, а не я. Он спас меня от неудачного брака - все из-за сна.

Мона вспомнила, как Малкольм рассказывал ей, что любил только своего младшего потомка, того, кто пошел в него. Это должен был быть граф. Спенсер Артур Малкольм Фицрой, самый младший ребенок в его роду.

- В другой раз... - Голос графа затих. - Я почти ничего не помню из того сна. Но там была девушка с волосами рыжими, как огонь и яблоки. Как у вас.

Так вот почему он казался таким знакомым. Граф Годвик - этот высокомерный мужчина - был ее любовником во сне, мужчина с синими глазами. Он выглядел иначе без бороды, но это был он. Прямо перед ней, во плоти, и глаза такие темно-синие и холодные, что она вздрогнула, как будто погрузилась в самый глубокий и холодный океан.

- Это всего лишь сны, - продолжил он, и это прозвучало так, как будто он говорил это самому себе, что ему нужно верить, что это всего лишь сны, хотя понимал, что это не так.

- Не только, - ответила Мона. - Не только сны.

- Не говорите так, - рявкнул он.

- Если настаиваете. - Она могла бы рассказать ему больше. Она могла пересказать их совместный «завтрак на траве»; она могла рассказать ему о других своих вечерах с Малкольмом и о слишком реальных пятнах на простынях на следующее утро. Но нет. Такой серьезный и суровый человек, как граф, вероятно, сошел бы с ума, узнав, что жизнь и смерть не так абсолютны, как кажется.

- Мне нужна картина, - сказал он. – Я просто обязан ее получить. На стене есть пустое место, которое с 1938 года ждет возвращения деда. Я не уйду отсюда без него.

- Вам придется это сделать. Картина принадлежит мне. Он хотел, чтобы она была у меня.

- Говорите эти сны, больше, чем сны? Скажите мне тогда, почему в моем последнем сне он заставил меня пообещать, чтобы я сделал все, чтобы вернуть ее домой? Все.

- Боюсь, Малкольм решил сыграть с нами последнюю маленькую шутку. - Она сочувствовала графу, но Малькольм велел ей сохранить картину, несмотря ни на что.

- Любая цена.

- Я не продам ее, - ответила она. - Она моя. Она будет всегда со мной и точка. Мне очень жаль, но мое решение окончательное. Если вы хотите подать на меня в суд из-за картины, пожалуйста. Я выиграю, но, если чувствуете, что должны, значит должны.

- Вы даже не представляете, сколько денег я могу заплатить за эту картину.

- Дело не в деньгах. У меня есть Пикассо, который был оценен в тринадцать миллионов долларов. И теперь, когда вы дали мне безупречное подтверждение происхождения, она принесет еще больше.

- Я могу дать вам больше тринадцати миллионов долларов за картину моего деда.

- Говорю же, дело не в деньгах. Никакие деньги в мире не выкупят эту картину у меня. Она не для продажи. Как мы говорим в этой стране, сэр, нет, значит нет.

Граф, казалось, размышлял над этим довольно долго. Мона имела в виду каждое слово. Если бы он вытащил бумажник и выписал ей чек на сто миллиардов долларов, она разорвала бы его на мелкие кусочки и разбросала по полу, как конфетти.

- Она всегда будет с вами, - сказал граф.

- Как я уже сказала, я не расстанусь с картиной, пока жива. А я планирую прожить долго и счастливо.

- Понимаю. - Он снова положил руку на бедро, а другую руку на подбородок. Он пристально посмотрел на Малькольма, и тот ответил ему тем же. - В нашей семье о нем рассказывают историю, которую мы никогда не предавали огласке. Мона Блесси не была проституткой. Она была порядочной дочерью семейного управляющего - порядочной, пока мой дед не проявил к ней интерес. Однажды ночью ее отец проиграл все за карточным столом, разрушив семью и перспективы Моны выйти замуж. Мой дед предложил сделать ее своей любовницей. Она предупредила его, что отец убьет его, если их поймают вместе. Мой дед все равно похитил ее и увез в Шотландию.