– Ну, раз девушка думает о своей внешности, значит, действительно всё будет хорошо, – невесело усмехнулся я. – Вы её как-нибудь успокойте, Павел Васильевич. Она просто не понимает, что чудом осталась жива. Шрам на лбу – это такая мелочь…

– Сделаю всё, что в моих силах, да и Машенька поможет. Так что, надеюсь, всё будет хорошо. Но лучше пару дней вам не встречаться, чтобы не стать вредным раздражающим фактором. Ранение в голову, пусть и по касательной, может разные осложнения вызвать. Мозг человека пока самая неизученная часть его тела. Кстати, как вы сходили в разведку? – Бутягин с интересом посмотрел на меня.

– Сходили, Павел Васильевич. Два орудия захватили, в Верхнем Сахаляне импань на роту солдат штурмом взяли и уничтожили потом в нем склады и всё, что можно взорвать и сжечь. Два казака и сотник Резунов погибли. Китайцев больше полусотни положили.

– Боже ты мой, Владимир Михайлович. Как же так-то?! – Бутягин истово перекрестился.

– Во время атаки пуля прямо в сердце попала. Война, что поделаешь. Все под Богом ходим.

Я также перекрестился и надел потом фуражку.

– Ладно, пойду я. Мне ещё отчет военному губернатору готовить. Сейчас денщика отправлю за медом и маслом. Он у меня мастер на все руки и проныра – в хорошем смысле этого слова. Думаю, через пару часов всё доставит.

– Мария Петровна, а он всегда такой бесцеремонный? – едва за мужчинами закрылась дверь, спросила девушка свою более старшую подругу. – Неужели не мог постучать, перед тем как войти!

– Мария Аркадьевна, это он просто переволновался за нас. До этого не помню, чтобы он переходил в общении какие-то границы. – Бутягина внимательно посмотрела на Беневскую и с улыбкой спросила: – Или у вас что-то произошло?

– Да нет, кажется, – ответила девушка и залилась румянцем. – Просто я не была готова встретиться с ним. Это ранение. Мой внешний вид. Боже мой…

– Машенька, позвольте, так назову вас сейчас. Поверьте, Тимофею Васильевичу было всё равно, как вы выглядите. Если бы вы сидели не с закрытыми глазами, то увидели, как он искренне был обеспокоен нашими ранениями, когда ворвался в комнату, и успокоился, узнав, что ничего страшного не произошло.

– Да, не произошло. Только вот теперь шрам будет, – Беневская шмыгнула носом.

– Машенька, не волнуйтесь. Зарастёт всё и следа не останется, – Бутягина улыбнулась. – А по шрамам – это к Тимофею Васильевичу. Вот уж у кого их много, и каких только нет.

– А вы откуда знаете? – в голосе девушки промелькнула ревность.

– Машенька, я к ним в станицу пришла восемнадцать лет назад, так что Тимофея ещё десятилетним пацанёнком помню, а его братов – когда они на прутике верхом скакали. Почти все через мои руки прошли. Но Тимофей Васильевич всех обогнал.

Женщина посмотрела на девушку своими завораживающими черными глазами и, увидев искренний интерес, продолжила:

– Первый раз он ко мне попал, когда во время джигитовки с коня упал и на сук бедром напоролся, а тот в ране обломился. Это ему лет двенадцать было. Затем через два года в бою с хунхузами ему бок да правое плечо насквозь прострелили и по голове рубанули. Шрам, если присмотреться, под челкой виден.

– Мария Петровна, а как так получилось, что он в четырнадцать лет с хунхузами воевал?

– Понимаешь, Машенька, так иногда случается в жизни. Жила-была в Ермаковской пади недалеко от станицы Черняева большая семья Алениных. Афанасий Васильевич с супругой, трое их сыновей, жена старшего сына да внук с внучкой. – Бутягина тяжело вздохнула. – Сначала на службе в бою с хунхузами погиб младший сын дядьки Афанасия, потом среднего сына на охоте тигр задрал…

– Нам об этом Тимофей Васильевич рассказывал, – перебила рассказчицу девушка.

– Тогда что рассказывать. Остались в семье Алениных живыми двенадцатилетний Тимофей и его дед, которому уже шестьдесят лет минуло. Землю свою поднять они не могли, поэтому пошли работать пастухами. – Мария Петровна посмотрела на девушку влажными глазами. – Тебе, девочка, не понять, как это унизительно для них было. Ну, да не об этом речь. Если кратко, то банда хунхузов переправилась через Амур и хотела угнать станичный табун и косяк лошадей, которых пас Тимофей. Вот он и вступил в бой.

– И как? – из глаз Беневской ушла муть, и они горели любопытством.

– До сих пор, наверное, в станице удивляются, как мог четырнадцатилетний мальчишка убить двадцать одного бандита и живым остаться.

– Ой, господи… – девушка прикрыла ладонью рот.

– Потом он ко мне после драки с раненым плечом попадал. Затем его китайские солдаты в спину подстрелили. Они тогда с Ромкой Селивёрстовым, что теперь хорунжим в четвертой сотне служит, корейского деда-лекаря с внучкой от неминуемой смерти спасли. Шрам от той пули у Тимофея в половину спины остался. А потом он собой цесаревича от пули закрыл. Только чудом он тогда живым остался и отметину на всю левую грудную мышцу получил. Дальше и не знаю. Разошлись тогда наши пути. Может, и ещё какие-нибудь отметины, зная его, получил, но я об этом не слышала. Может, поумнел, когда офицером стал, на рожон теперь не лезет, – Бутягина хмыкнула, недоверчиво покрутив головой.

В это время открылась дверь, и в комнату вернулся Бутягин с мрачным выражением лица.

– Паша, что случилось? – супруга напряжённо смотрела на лицо мужа.

– Сотник Резунов и двое казаков погибли во время разведки. Уже второй офицер за время осады. Завтра похороны.

Женщина и девушка взволнованно переглянулись.

Моё нахождение в резиденции губернатора, куда я направился после больницы, затянулось. Сначала подготовил отчёт по разведке и наградные листы. Грибский, пробежав глазами представления на награждение, отложил их в сторону, а познакомившись с отчётом, направил меня к начальнику штаба Благовещенского отряда капитану Генерального штаба Самойлову. Михаил Константинович был постарше меня на пять лет, на столько же раньше закончил академию и по выслуге должен был через пару месяцев получить подполковника. Из наград одним из немногих офицеров в Благовещенске имел ордена Станислава и Анны третьей степени.

До этого мы с ним пару раз пересекались, но длительно и по существу общаться как-то не приходилось. А теперь пришлось больше шести часов, и я понял, что представляет собой настоящий генштабист, и то, что мне до этого далеко, как до Пекина раком. Я хоть в том времени и дослужился до помощника начальника штаба по службе войск сто семьдесят седьмого отдельного отряда спецназа двадцать второй бригады, но по сути как был «группёром», то есть командиром группы или, можно сказать, взвода, если на общевойсковой манер, так им и остался. И здесь, в этом времени, пытался протащить именно тактику действия группы спецназа. А сегодня столкнулся с планированием операции на уровне дивизии или больше. В академии выполняли такие учебные задачи, но это учебные. Здесь же завтра или послезавтра за наши ошибки будут платить жизнями нижние чины и субалтерн-офицеры.

Как довёл до меня Михаил Константинович, военным губернатором Грибским принято решение нанести удар по Сахаляну и Айгуню с помощью войск, которые будут переправлены на правый берег Амура у станицы Верхнеблаговещенская. В боевой части отряда будут задействованы стрелки и артиллеристы отрядов полковников Фримана и Шверина, которые должны подойти в станицу сверху по реке завтра, девятнадцатого числа. И их прибытие должно остаться скрытым от китайского командования. На усиление и для разведки им будет придана третья сотня Амурского полка. Общее командование этой боевой частью войск будет осуществлять генерал-майор Суботич.

Таким образом, для атаки на Сахалян предполагалось задействовать по правому берегу пятнадцать рот, шестнадцать орудий и сотню казаков. Для их переправы было запланировано привлечь пароход с самоходной баржей, пятнадцать паромов, более пятидесяти лодок и двухсот гребцов. Две сотни амурцев и сотня нерчинцев под командованием полковника Печёнкина должны были самостоятельно переправиться на лошадях через реку вплавь и пройти по пути нашей разведки через плохо проходимую Безымянную падь, чтобы прикрыть правый фланг ударного отряда.