На носу корабля я обнаружила большую карту, лежащую на столе в окружении чрезвычайно сложной машины. Суставы и руки создавали впечатление кружева, когда я пыталась проследить за соединениями с несколькими различными инструментами и датчиками. Справа находилось большое колесо. Я медленно повернула его, когда угасающий свет сумерек наконец-то исчез.

Альбрехт присоединился ко мне и зажёг лампу, висевшую на аппарате. При свете я разглядела очень подробную карту Великобритании. Альбрехт осмотрел машину, сделал несколько регулировок, затем навёл шарик указателя, крепившегося к руке машины, на точку на карте.

— Мы здесь, — его тонкий палец коснулся карты. — Пока мы летим, эта машина будет отслеживать наше продвижение. Если всё пойдёт хорошо, к утру мы доберёмся до Литейного завода, — он указал на второе место на карте. Лох-Несс. Оно казалось таким далёким, и столько всего могло пойти не так.

Вскоре мы привели корабль в совершенно рабочее состояние.

Я услышала жужжащий, пыхтящий звук, похожий на звук паровоза, и огромные лопасти винтов в задней части корабля медленно начали вращаться.

Альбрехт радостно водрузил очки на тонкий нос и потянулся к большому рычагу в центре палубы. Он потянул его, и я ахнула, когда палуба накренилась. Верёвки, протянутые вдоль перил, разом отвязались и упали на землю, как умирающие змеи. Альбрехт прыгнул на сиденье рядом с картой и ловко повернул каждое из четырёх колёс, окружающих его. Я подбежала к поручням, главным образом, чтобы за что-то уцепиться, когда палуба резко накренилась к небу, и мы поднялись. Тёмная сельская местность исчезла под нами.

Мое сердце бешено колотилось, а в горле пересохло, когда я вцепилась в перила, наблюдая, как тёмные тени и мерцающие огни из окон домов внизу уходят все ниже и ниже подо мной. Мы дрейфовали мимо, как будто плыли по очень чистому озеру. Деревья были ничем иным, как камушками в глубине, а огни — отражениями золотых звёзд в воде.

Я никогда не видела ничего столь прекрасного и ужасающего одновременно.

Глава 30

Как только мы достигли головокружительной высоты, палуба корабля выровнялась, и мы поплыли среди облаков. Я отказалась отпускать поручень и вцепилась в него так крепко, что побелели костяшки пальцев, пока я смотрела на огни и тени, движущиеся под нами.

— Мы идём со скоростью тридцать пять узлов, Onkel, — крикнул Дэвид с заднего сиденья. — Давление всех систем в норме.

— Хорошо, хорошо, — Альбрехт напевал себе под нос какую-то мелодию, снова сверяясь с картой, затем поправил одно из двух колёс поменьше.

Огромные вентиляторы крутились позади нас, ловя остывающий туман, тянувшийся от воздушного шара. Распущенные пряди волос касались моего лица, когда на нас обрушился туман. На ветру было довольно холодно, несмотря на большое, тяжелое пальто, которое я надела. Я задрожала.

Дэвид появился рядом со мной и накрыл мои плечи одеялом. Я видела зарево Лондона, похожее на огненное покрывало на темной сельской местности.

— Красиво, правда? — сказал он, опершись локтями о поручни, как будто плыл на корабле, а не висел в тысячах футов над землёй под действием горячего газа.

Глядя на Лондон, горящий в ночи, словно какой-то великолепный маяк, я вынуждена была признать, что он прав. В последний раз, когда я летала, у меня не было ничего, кроме пары крыльев на спине с тонкими кожаными ремнями, удерживающими их, и горячей молитвы, чтобы не упасть с неба.

Это совершенно другой опыт. С прочными перилами под моей рукой и твёрдой палубой под ногами, казалось, мир вокруг меня бросал вызов всему, что было возможно. Облака плыли над нами, достаточно близко, чтобы коснуться, и я задавалась вопросом, были ли они мягкими, или, как призраки, ускользали от таких земных связей.

— Это прекрасно, — призналась я, плотнее укутывая одеялом шею. — Поистине прекрасно, — я видела, как моё дыхание превратилось в туман перед моим лицом. Я не чувствовала здесь никакой опасности, никакого волнения за свою жизнь. Все было тихо и очень холодно.

Подумав о том времени, когда я летала на крыльях, я вспомнила ощущение света умирающего солнца на моей коже и прикосновение рук Уилла к моему лицу, когда он целовал меня, горячий, отчаянный и такой живой.

Я парила.

Теперь я дрейфовала.

Некоторое время мы плыли в дружеском молчании, прежде чем Дэвид снова заговорил.

— Что в нем такого? — спросил он. Повернувшись ко мне, он больше ничего не сказал. Луна сияла позади него, освещая его волосы серебристым светом и превращая его голубые глаза в неуловимую ртуть.

Мне не хотелось отвечать. Я не была уверена, что знаю. У Уилла ничего не было, и все же он был готов отдавать. Он был осторожным и в то же время готов противостоять опасности. Он был весь в шрамах, но все же познал радость. В моем сердце горел его дух, и он наполнял меня теплом каждый раз, когда мои мысли обращались к нему. Когда мы с Уиллом были вместе, я чувствовала, что могу быть более собой.

Дэвид принял моё молчание и снова уставился на тёмный горизонт. Дэвид был загадкой. Я сомневалась, что знаю, что скрывается за этой холодной маской. Он был человеком не обмана, а иллюзии. Именно эта тайна поймала меня в свои сети, но тайна так быстро исчезает.

— Что во мне такого? — прошептала я.

Он взглянул на свою руку, лежащую на поручне, на перстень с печаткой на пальце, но ничего не ответил.

Я повернулась и пошла прочь от него, присоединившись к Альбрехту за пультом управления.

— Прекрасная ночь для полётов, — сказал он. Я не могла видеть его глаза сквозь очки, но улыбнулась тому, как его брови взгромоздились над ними, словно гусеницы очень большого мотылька. — Очень романтично.

Я смотрела, как указатель на карте медленно движется на север.

— Вы когда-нибудь были женаты? — спросила я, гадая, что за женщина взяла бы дорогого Альбрехта в супруги.

Он издал резкий лающий смешок.

— Жениться? Нет, нет, нет. Нет, я никогда не был женат.

— Полагаю, в молодости вы выглядели весьма эффектно, — сказала я, стряхивая капельки конденсата с края навигационной машины.

Альбрехт поднял очки и посмотрел мне в глаза.

— В моей жизни была только одна страсть, — он набрал полные лёгкие воздуха, выпятил грудь и с гордостью огляделся. Он похлопал по одному из колёс перед собой, затем взялся за вертикальное колесо у бедра и повернул его. Нос воздушного корабля поднялся к облакам, и он улыбнулся. — Некоторые призвания требуют слишком многого.

Мне казалось, что я должна была бы испытывать некоторую жалость или печаль к одинокому старику, но, наблюдая за ним там, у штурвала его корабля, я не видела ничего, что могло бы вызвать жалость.

— Но оно того стоит?

Он не отвёл взгляда от небес.

— Всегда.

Я шагнула на нос гондолы и посмотрела на воздушный шар, который поднимался в облака. Я протянула руку и ухватилась за одну из верёвок, привязывающих нас к шару. Она дрожала в неподвижном воздухе.

Где-то в океанских водах Уилл тоже двигался на север. Я не могла позволить ему умереть. Это убьёт часть меня навсегда. Я слегка сжала верёвку. Мы должны были успеть вовремя.

***

Ночь тянулась бесконечно. Мы с Дэвидом по очереди обслуживали топку и спускались в трюм, чтобы сгребать топливо в приёмник, который подавал его в устройство тяги. Оттуда механизированный двигатель заправлялся топливом и весело пыхтел милю за милей.

Каждый раз, когда я проверяла стрелку, скользящую по карте, она, казалось, совсем не сдвинулась по сравнению с прежним положением, и все же она медленно ползла прочь от Лондона и неуклонно двигалась на север.

Чтобы скоротать время, дядя Альбрехт принялся распевать оперы. У него был грубый, но приятный голос, но даже он не мог заполнить долгие часы скуки. Это оставило меня наедине с моими мыслями. Я наблюдала за Дэвидом, пока он обслуживал двигатель, спускаясь в трюм, чтобы нагребать истощающееся топливо в приёмник.