Женька Афанасьева стояла и смотрела на сапоги. Сапоги же на нее не смотрели. И не только потому, что у них не было глаз. Такие сапоги таких, как Афанасьева, не видели в упор. Таких дамочек они презирали. Сапоги были невозможные – модные и баснословно дорогие. Женьке, секретарю жилищной конторы, и ее мужу, мелкому инженеру, не по карману. Обувь, сшитая из гладкой нежной кожи и приехавшая в Сибирь из далекой Италии, не для таких, как Афанасьева. Женька это понимала.
Она приходила в обувной магазин, чтобы просто посмотреть на сволочные сапоги, которые никогда не сможет купить и надеть. К ним бы прекрасно подошли кашемировое пальто кремового цвета, платок из золотистого японского шелка и сумочка из кожи крокодила. Афанасьева представила, что все это сейчас уже на ней, кроме сумочки, разумеется, она осталась в лексусе. Спина молодой женщины выпрямилась, веки томно прикрылись, тело стало невесомым от ощущения благополучия и достатка. Если бы итальянские сапоги, ждавшие на прилавке некую леди в шубе из меха шиншиллы, могли говорить, они бы уже не выдержали и непременно сказали: «Иди домой, дурочка! Нам с тобой не по пути!»
Через минуту Женькино наваждение улетучилось, и она вспомнила, что стоит в старенькой искусственной дубленке и недавно приобретенных сапогах, которые ненавидела. Обувь ей по дешевке уступила знакомая. Черные полусапожки из искусственной грубой кожи на микроскопическом каблуке-рюмке с узором в виде крыльев бабочки, выбитым стеклянными стразами. Безвкусица и самый страшный кошмар иконы стиля из телевизора Эвелины Хромченко! Зато цена доступная. Для представителей среднего класса.
Женька посмотрела на часы – нужно было уходить. Олежка должен со школы прийти, а мальчик не любил оставаться дома один. Боялся.
Первоклассник Олег был приемным сыном Афанасьевых. Два года назад супруги его усыновили или, как говорят, взяли из детского дома. Олег заикался, а один глаз мальчика косил. На оформление бумаг у Женьки и ее мужа Михаила ушло полтора года, но другого ребенка – не такого ущербного – они не хотели. Когда увидели Олежку впервые, сразу решили – наш!
После детского дома Женька несколько месяцев занималась с мальчиком по различным, в основном скачанным из интернета методикам. Олег стал меньше заикаться, и глазик чаще возвращался на орбиту. Денег на дорогих специалистов и тем более операцию, которая гарантировала полное выздоровление Олега, у Афанасьевых не было.
Раньше Евгения работала в крупном научном институте бухгалтером, но когда наконец-то стала мамой, гордо уволилась и решила посвятить себя сыну. Но не рассчитала. Михаил один вытянуть семью не смог. Зарплата у Афанасьева была скромная и фиксированная, а дополнительных денежных поступлений извне не намечалось. Супруги погрязли в долгах и кредитах. Когда Женька поняла, что с увольнением поторопилась, оказалось – обратной дороги в институт для нее нет. Тепленькое место уже занято, а найти работу женщине, которой слегка за тридцать, было непросто. В стране грянул кризис, а в городе, где жила семья, – безработица.
Практически каждый день женщина пекла лепешки и варила постные супы. А в мечтах видела, как вонзает зубы в копченый куриный окорочок. Но из курицы семья могла себе позволить разве что спрессованный бульонный кубик. Да и вряд ли в том концентрате было что-то от мяса домашней птицы.
Но однажды Женька его все-таки купила. Окорочок! Получила на почте детское пособие, зашла в магазин и выбрала самый крупный – понажористее. Покупка обошлась практически в половину «детских денег».
Между домом, где жили Афанасьевы, и магазином небольшая рощица. Женька шла по тропинке и бережно несла сумку, где находилось долгожданное угощение. За женщиной увязалась бродячая собака: почуяла запах копченого мяса. Евгения остановилась. Вечерело. Впереди и позади никого, в лесочке только голодная Афанасьева и не менее голодная собака. После секундного замешательства Женька решилась и достала из сумки окорочок, упакованный продавцом в пакет. Даже сквозь полиэтилен от свертка исходил головокружительный аромат. Он заполонил собой все вокруг, стал воздухом на планете. Собака радостно завиляла хвостом, предвкушая пир на весь мир. Афанасьева осторожно высвободила курицу, словно бомбу с часовым механизмом. Окорочок был коричневый от копчения и лоснящийся от желтого жира. В тот вечер Мишка и Олег мяса не только не попробовали, но и не увидели. Стоя меж берез, Женька рвала треклятую курицу зубами и поспешно, словно кто-то мог отобрать, глотала аппетитные куски вперемешку с собственными слезами.
Плакала Афанасьева от жалости и жадности. Дома она могла бы отделить мясо от костей и сварить наваристый бульон для супа, которым семья поужинала бы сегодня и пообедала завтра. Но вместо этого Женька давилась на улице холодной курицей, жалея себя и ненавидя. Наконец собака получила долгожданные кости, быстро их сгрызла и убежала. Женщина вытерла губы и пальцы носовым платком. Платок Афанасьева выбросила, его ткань пропиталась запахом только что совершенного злодеяния. Женьке показалось, что она и сама насквозь провоняла копченостями, и когда пришла домой, приняла душ. Потом отправилась колдовать на кухню. На ужин у Афанасьевых были лепешки, замешанные на воде, и тушеный кабачок.
Через пару месяцев подвернулась работа секретаря в ЖЭКе. Зарплата в конторе почти втрое меньше предыдущего заработка Афанасьевой, но выбирать уже не приходилось. Нужно брать, что давали.
Афанасьевы кое-как сводили концы с концами, зато радовали успехи сына. Олег шел на поправку, рос покладистым и послушным ребенком. По вечерам супруги садились на старенький проваленный диван, а Олежка вытягивался перед ними по стойке смирно и заикаясь читал выученные в детском саду стихи. Родители аплодировали и утирали слезы. А потом за круглым обеденным столом они втроем пили чай, шутили и играли в карты.
Собственных детей у Женьки не было. Два аборта по молодости, и в итоге – роковой вердикт врачей.
С Михаилом девушка познакомилась позже. Миша – сосед по даче Женькиных родителей. Сначала просто здоровались, потом хвастались и обменивались урожаем, затем приглашали друг друга в гости. Приятный, воспитанный и застенчивый Михаил понравился и родителям, и Женьке. Девушка записала в его телефонную книжку свой номер, и однажды вечером Миша ей позвонил. Они встретились за пределами огорода, сходили в музей, затем в театр, где от души посмеялись над одним артистом из балетной труппы. Балеруну было на вид лет пятьдесят, его поредевшие волосы на голове окрашены в каштановый цвет, и вдобавок на пожилом лице танцора имелись густые черные усы. Ну какой артист балета с усами?!
Спустя какое-то время Михаил предложил Женьке стать его женой. Дикой страсти между молодыми людьми не случилось. Может, оно и к лучшему, ведь когда утихает буря, остываешь потом долго и болезненно. Вместо этого возникли симпатия и уважительное отношение друг к другу. Этого оказалось достаточно для заключения брака. Жили Афанасьевы хорошо, без резких перепадов в минус или плюс. Ровненько. Но не было у пары детей, а Мишка очень хотел сыночка. И Женька тоже хотела. Через два года совместной жизни супруга призналась, что забеременеть не сможет. Про аборты, правда, умолчала, объяснила только, что бесплодна. Патология какая-то.
Женька у мамы с папой получилась хорошенькая. Русые волосы, стройная фигура, правильные черты лица, большие глаза с длинными ресницами. Такова природная основа. Но если в нее вложить средства, которые направить, к примеру, на отбеливание зубов, стрижку и укладку у крутого парикмахера, качественный макияж, дорогие украшения и модную одежду из бутика, то из симпатичной секретарши вполне могла бы получиться гламурная красотка. Сама Женька в этом была уверена на все сто. Наверное, в прошлой жизни она была дамой из высшего света или даже королевских кровей. Зрело что-то на душе. Протест. Вызов! Афанасьеву в старомодных сапогах и застиранной водолазке постоянно не покидало чувство, что она достойна чего-то большего.
