Помещение трапезной было разделено на несколько отсеков. В каждом стояли длинные деревянные некрашеные столы, а возле них с двух сторон лавки. Столы уже были накрыты. На каждом стояли кувшины, кружки, миски, возле них лежали куски хлеба и перья лука. Только на одном столе кроме этого, у каждой миски лежало по одному яйцу. За этот стол и посадили путников. В мисках оказался бобовая похлебка, в кувшине – вода.
За одними столами сидели священнослужители, за другими люди в обычной одежде, видимо те, кто работал при храме. Еда у всех была одинаковой. Прежде чем, все приступили к завтраку, Падре Бенито прочитал молитву и подал знак. В трапезной стояла тишина, нарушаемая только стуком ложек или кружек. Когда раздался звук колокола, все встали и вышли из трапезной. Со стороны кухни открылась дверь , вышла кухарка и стала убирать посуду. Кончита и Лаура стали ей помогать. Она этому нисколько не удивилась. Только показала куда нести.
Священник одобрительно улыбнулся и позвал Марко за собой. Они вернулись под своды собора.
– Продолжай, сын мой. Я слушаю тебя.
– Но счастье наше было совсем недолгим. Однажды вечером, когда мы только сели к столу, чтобы поужинать, пришел отец. Он был поражен, увидев, что дома чисто и на столе горячая еда. " Я вижу, вы хорошо живете. Но, все равно, завтра мы все уезжаем в Мексику. Я сговорился с капитаном шхуны "Палома". Собирайтесь!" "Зачем нам уезжать?" – спросил я его – " У нас все есть. Есть дом, еда, одежда. Есть работа. Нам и здесь хорошо. Мы никуда не поедем". "Хорошо!"– он зло рассмеялся – "Ты можешь оставаться, если тебе и здесь хорошо. Но Кончита и Лаура поедут со мной! Я все сказал. Кончита, собирай вещи!" Мама стала безропотно собираться в дорогу. Лаура заплакала. Я подошел к ней и сказал: " Малышка, не плачь. Пусть они уедут. А мы с тобой останемся здесь. Я никому не дам тебя обидеть. Я буду ухаживать за быками. Ты будешь шить. Проживем. Не переживай." Но она расплакалась еще сильнее:" Cariño Marcos. Mi vida, не бросай нас. Если я не поеду, он убьет маму. Ты же знаешь. Только тебя он боится. Поехали с нами!" Я не мог ей отказать. Действительно, чем старше я становился, тем меньше отец распускал руки. Кроме того, я хорошо помнил, как он отдал свою дочь на растерзание четырем мерзавцам. Так что я тоже пошел за своими вещами.
Шхуна "Палома", на которой мы должны были плыть в Мексику, мне совсем не понравилась. Особенно отвратительным показался капитан. Он так придирчиво нас разглядывал, а когда увидел Лауру, то сказал отцу: "Продай мне девчонку! Я тебе хорошо заплачу!" Я не видел выражения лица отца, он стоял за моей спиной, но по его голосу понял, что это предложение ему небезразлично. Я никому не доверял, особенно отцу. От него можно было ожидать чего угодно. На шхуне спрятаться невозможно, но я подошел к повару, мне он показался не таким мерзким, как капитан, дал ему денег, чтобы он не выпускал из камбуза маму и Лауру. Так они и просидели всю дорогу возле повара. Мне же пришлось выполнять всякую работу. За время долгого пути, пару раз пришлось доставать нож, успокаивая самых буйных. Однажды, уже перед самым концом нашего путешествия, я услышал разговор отца и капитана. Они опять говорили о Лауре, пришлось вновь применить свои навыки владения ножом, если бы это случилось раньше, то они, скорее всего, вдвоем расправились бы со мной. Но, хвала Господу, все обошлось. Мы прибыли в Мексику. Помню, день был жаркий, узкая полоска пристани почти утонула в море, и все синее: море, небо, даже воздух казался чистым, до синевы. Только мы поднялись на холм, сразу все окрасилось в желто-коричневый цвет: песок на дороге, выжженная земля, кое-где торчащие кактусы, как огромные деревья, хижины, крытые соломой или тростником. Только на вершине холма стоит деревянный дом с небольшим куполом и крестом. Как я узнал позже, это была католическая церковь, где проводил службы Падре Пио ди Кармона.
Отец привел нас к одиноко стоящей развалюхе. На чем держалась крыша, было непонятно, сквозь покосившиеся стены хорошо просматривалась вся округа. Внутри было не лучше. На полу лежало несколько циновок, сплетенных из тростника. Комнату разделяла грязная занавеска, скорее тряпка. Это было условное деление на женскую и мужскую части. Стол был, он стоял на улице под навесом. У меня появилось подозрение, что стол подпирает стенку, чтобы она не упала. Возле него стояли два плетеных стула с продавленными сидушками.
– Мы должны здесь жить?– спросил я отца.
– Это лучшее, что здесь есть! А не нравится, можешь убираться ко всем чертям!
– Мне все равно, но мама и Лаура не могут жить в этой дыре! Зачем ты привез нас сюда? Чего ты хочешь?
– Я хочу, чтобы ты, щенок, стал, наконец, мужчиной! На днях мы с тобой вступим в береговое братство! И уйдем к берегам Колумбии за несметными сокровищами! А твоя мать и сестра будут нас ждать, как и положено всем женам моряков!
–Я не собираюсь быть пиратом!
–Тогда ты просто сдохнешь с голода! Работы здесь нет! А если я не привезу золота, то продам твою сестру! Ха-ха-ха!
Я сдерживал себя из последних сил. Не знаю, что больше жгло мне сердце: обида? Злость? Отчаяние? Зайдя в хижину, я увидел, что Лаура и мама сидят на полу на циновке и, обнявшись, горько плачут.
– Не плачьте! Не надо доставлять ему удовольствие! Раз здесь живут люди, значит, есть и работа. На кусок хлеба, я смогу заработать! А при первой же возможности, увезу вас обратно. Здесь вам делать нечего!
– Прости меня, Марко! Это я во всем виновата! Я не нашла в себе силы сопротивляться Хосе. Вот к чему это привело! И, знаешь что, не называй меня больше мамой. После всего, что с нами случилось, это еще больше разрывает мне сердце. Зови меня просто Кончита. – Мама смотрела на меня такими несчастными глазами, что я не выдержал, и ушел.
До ночи я ходил по округе, пытаясь разузнать, есть ли где-нибудь работа или другое жилье. Но, встреченные мною люди, меня не понимали. Мы говорили на разных языках. Тогда я решил утром пойти в деревянный дом на холме, может быть там я найду человека, способного мне помочь. Ночь я провел под навесом во дворе, если его можно так назвать. Уснуть мне толком не удалось, тучи насекомых не давали мне покоя. Едва первые лучи солнца окрасили небо в розовый цвет, я ушел. Как провели ночь Лаура и мама, я не стал спрашивать. Итак было понятно.
Еще на полпути к церкви, я увидел человека в темном одеянии и широкополой соломенной шляпе, видимо какого-то священнослужителя. Я прибавил шагу и быстро догнав его, учтиво поздоровался:
– Здравствуйте, сеньор! Скажите, Вы говорите по-испански?
– Здравствуй, сын мой! Конечно. Ты наверное, только приехал? Откуда?
Священник оказался совсем немолодым, я бы даже сказал, старым человеком. Но очень крепким, он шел таким быстрым шагом, что я едва успевал за ним. Помню, что меня тогда поразили его глаза. Лицо и руки были смуглыми до черноты, а глаза светлые и лучистые. В них было столько доброты и участия, что я не задумываясь, рассказал ему всю свою жизнь без утайки. Он внимательно выслушал меня, не порицая и не соболезнуя. Но после этого разговора мне, вдруг стало спокойно. Я сам понял, что нужно делать. Падре Пио ди Кармона, это был он, пообещал научить меня местному наречию, и рассказал обо всем, что творилось вокруг. Я узнал, что неподалеку местные индейцы ныряют за жемчугом. Что иногда удача им улыбается, и торговцы могут заплатить за крупные жемчужины очень неплохие деньги. А дальше, примерно в двух днях пешего хода, живет один испанец, который разводит быков особенной породы, для корриды, которая ежегодно проходит в столице. Возможно, там я найду себе хорошую работу. У меня появилась надежда. Я, как мог, поблагодарил Падре. Он же сказал, что постоянно находится при церкви, за исключением тех случаев, когда посещает заболевших. Врачей здесь нет, вот он и исполняет одновременно обязанности пастора и врача. Я еще раз поблагодарил его за заботу, и пообещал заходить как можно чаще, а сам отправился по берегу моря в поисках ловцов жемчуга. В этот день мне не повезло, но, зато, я как следует изучил местность. Нашел на пристани небольшой рынок, где купил немного энчилады с сальсой и чимичанги. И сразу вернулся домой. Лаура уже не плакала, они с мамой пытались создать хоть какое-то подобие уюта в жалкой хижине. Отец, раздобыв где-то спиртное, храпел на циновке. Я отдал женщинам незнакомую еду. Это их обрадовало, словно я принес что-то невообразимо вкусное. До этого времени они сидели голодными. Глядя на них, я дал себе слово, что завтра обязательно найду работу. Мои скудные денежные запасы подошли к концу. Ночью я опять устроился под навесом на циновке. Вновь налетели комары и какие-то жалящие насекомые. Я надел куртку, но было так непривычно жарко, что хотелось снять даже кожу. Думая, что в эту ночь, мне, скорее всего, опять не уснуть, я увидел как вышла Лаура. Она подошла ко мне и села рядом:
