Патрульный "джип" выехал из-за поворота. Трое сарджанцев выскочили из машины, подбежали к горящему автобусу и, выломав дверь, начали вытаскивать детей на воздух. Радист раз за разом вызывал оперативный штаб, оттуда наконец ответили, уловив слабый, искаженный горами сигнал.

...В городе был комендантский час. Редкие прохожие пугливо прижимались к серым стенам домов, окоченевшие за ночь патрули кутались в плащи. Дождь, холодный, беспрестанный, сыпался от горизонта до горизонта. Ветер свинцовой дробью бросал этот дождь в лица, загонял в подворотни, в тесные квадраты дворов-колодцев. Брусенс видел, как шевелятся побелевшие губы Квашнина, сидящего на переднем сиденье. Автолог словно бы молился. Питер разобрал в конце концов: "Только бы успеть..."

Мимо иссеченных водяными иглами окон фургона проносились грязные с обсыпавшейся штукатуркой стены, поваленные и разбитые мусорные баки, закопченные и смятые в лепешку остовы автомобилей. И снова стены, но теперь уже заклеенные грубыми трехцветными плакатами, черно-белыми кляксами воззваний и декретов. Машина мчалась на военный аэродром, где уже ждал взлета большегрузный армейский вертолет.

Наконец фургон миновал КПП, выехал на летное поле и резко затормозил у трапа. Автологи бегом вкатили Трансформатор в грузовой отсек, закрепили рядом с реанимационным комбайном. И вертолет тут же оторвался от земли. Он устремился к Харасским горам, форсируя мощность двигателей. Машину бросало в воздушные ямы, стены и пол пассажирского отсека ходили ходуном.

Квашнин только сейчас смог оглядеться. За четверть часа главврач успел собрать шестерых автологов и дюжину врачей. Мрачнолицые, они сидели, вцепившись руками в петли предохранительных ремней. Лишь немногие пытались переговариваться. Квашнин расслышал приглушенный голос сидящего неподалеку Августа Кройцера:

... - Словно бы и не люди, а биологические автоматы. Все у них: и организм, и сознание - подчинено одному-единственному. Превратили самих себя в инструмент...

Геннадий подумал с тоской: "Господи, до чего же надоело..." Кройцер спорил с Цойбаленом, без малейшего сомнения отметал все его аргументы.

- Какой тут, к черту, гуманизм, если эти здоровые, ни в чем не виноватые парни должны страдать от чужой боли? Вы не автолог, вы не отдаете своего здоровья, вам легко говорить! Да, эти эскулапы- самородки сами рвутся лечить. Но они же по сути своей дети, их кредо - непосредственность, игра в большом и малом! А мы, люди трезвые, обязаны остановить это издевательство над собой!

- Да почему же издевательство?! - не выдержав, все-таки подал голос Геннадий. - Мы получаем огромное удовольствие, когда видим плоды своего труда. В восторг мы приходим - не в ужас! Никакая другая профессия не способна дать столько радости: ведь лишь автолог чувствует, как в другом человеке живет часть его силы, здоровья, его самого... Это чувство можно сравнить разве что с материнством. А вот вы всего лишь операторы перед пультом машины, расстреливающей болезнь!

Кройцер смотрел на него, как на ребенка, кивал. Цойбален отвернулся. Он понимал всю бесполезность спора.

Летчик, едва не промахнувшись, посадил вертолет на дорогу. Возле автобуса пахло гарью и кровью.

Отборные головорезы низложенного год назад шейха Карифа все чаще и чаще перебирались через границу и наносили предательские удары в спину. Спускаясь с перевалов, они устраивали засады и убивали всех подряд не разбираясь. Шейх мстил за то, что народ не захотел больше терпеть кучку истязавших его палачей. В годы правления Карифа "священная гвардия" со зверской жестокостью карала за любое проявление недовольства, а теперь эти вторжения не давали стране вернуться к нормальной жизни. Убийцы уже не в силах были повернуть историю вспять, но обескровить Кара- Сарджо еще вполне могли.

Медики хватали носилки, выскакивали из вертолета, мимо черного остова машины бежали к распластанным на камнях обгоревшим и окровавленным фигуркам, бережно укладывали их и бегом несли к Трансформатору и реанимационному комбайну, спущенным на дорогу через грузовой люк вертолета.

"Вот этот еще дышит", - сказал Питеру Брусенсу патрульный. Невесомое тело мальчика положили на носилки.

Комбайн был раскочегарен на полную. Насосы закачивали в сосуды искусственную кровь, инъекторы с камфарой целились в раскрытые грудные клетки, сердца содрогались в конвульсиях электрических разрядов, пальцы автоматических манипуляторов ритмично двигались, проводя открытый массаж. И сердца начинали биться, и возобновлялось дыхание.

Вытащенных с того света детей предстояло теперь долгие недели выхаживать в больницах, борясь с ожогами и ранениями. По- другому лечили автологи. Выстроившись в очередь, они сменяли друг друга у Трансформатора. Худой мускулистый торс в единый миг покрывался страшными ранами. А ничего не понимающего выздоровевшего ребенка уводили в тень вертолета. Не дожидаясь самоизлечения, парня оттаскивали в сторону. Освободившееся у Трансформатора место тут же занимал следующий автолог.

...Автологи сделали все что могли. Трансформатор встал. А к комбайну вслед за ранеными продолжали приносить и недавно умерших. Большинство из них было уже не спасти, но все равно пытались, пока оставался хотя бы один шанс из тысячи. Здесь была и маленькая девочка с редкими для сарджанцев голубыми глазами. Она лежала у самых ног Брусенса. Волосы ее спеклись от крови, а тельце было едва прикрыто ошметками синенького платьица в белый горошек. В глазах девочки отражалось солнце. И они искрились, блестели, словно продолжая жить.

Брусенс всего насмотрелся за свою жизнь, но смириться с тем, что умирают дети, никак не мог. Убить же ребенка... Это было выше его понимания. А ведь убивали, и едва не каждодневно. В Кара- Сарджо нашлось достаточно людей, способных убить ребенка. Шейх Кариф умел воспитывать убийц, ничего не жалел для них. И теперь "священная гвардия" добросовестно отрабатывала его щедрую плату. Питеру хотелось ринуться в самую гущу работы, но нейрохирург без своей чудодейственной техники был сейчас совершенно беспомощен. Он мучился, стоя без дела, потом побрел по дороге, сам не зная куда, и снова вернулся к комбайну.