Диалог теней наконец-то начал обретать смысл. Никита куда-то пропал в то утро. Что если он нашел какое-то убежище? Но здесь? В горах?! Плато. Мы с драконом летели в сторону плато. В один из рейдов он что-то заметил на склоне горы. Как же оно называется? Не помню. Среди бескрайних болот, черных от сгоревшего торфа. Летели на северо-восток. Плато. Метеорит. Что-то было связано с метеоритом. Не помню...

Выходим утром, сказал Никита. Александра подбросила хворост в костер и пошевелила веткой угли. Они молчали. Я уже почти задремал, когда Никита, посмотрев в ночное небо, громко сказал: всего лишь два перевала. Один видно отсюда, второй не пропустим — там двойная вершина. Александра покачала головой и угрюмо произнесла: у нас все равно не будет горючего. Самолеты не взлетят. А драконы? — возразил Никита. Если они захотят, ответила сестра. Захотят... эхом откликнулся брат.

Я затаил дыхание. База хранения. Они знают, где она находится. Благодаря восстановившемуся слуху и мнимой беспечности Никиты, теперь о ее местонахождении знаю и я. Храни меня, мой мерцающий бог. Хотя бы до завтрашнего вечера.

***

— Не суди строго мою сестру, — сказал мне Никита на прощанье, — она сумасшедшая.

— А ты? — задал я безмолвный вопрос.

Пилот улыбнулся, снял летную куртку и набросил на меня. Потом достал из кармана летного комбинезона рацию и кинул ее рядом со мной. «Держи связь с нами. Если удастся, мы скоро вернемся». И ушел на берег, где его сестра выламывала из ельника шест для переправы через вздувшуюся от таянья снегов реку.

Я проверил рацию. Она не работала. Открыл крышку батарейного отсека. Он был пуст, лишь проржавевшие контакты зеленели окислом меди. Отбросив бесполезную железяку в сторону, я принялся наблюдать, как двое родных людей поодиночке переходят по пояс в воде бурную реку. Драконы... Поток надо переходить, крепко держась друг за друга... Они знали об этом, но сделали по-своему. Драконья гордыня, чтоб ей...

***

«Люди — странные существа. В начале жизни они ищут любовь, не найдя ее, ищут справедливость, не отыскав правды, утонув во лжи, ищут смерти». Карлик сидел у изголовья моего каменного ложа и смотрел, как две точки ползут по противоположному склону каньона в сторону перевала.

— Время все-таки пришло? — улыбнулся я прозрачной тени у левого плеча. Тень рассердилась, расплескалась по скале и собралась у меня в ногах, скорбно понурив плечи и молитвенно сложив руки. Что-то прошептала насчет «упокой душу раба грешного», потом спросила, как меня зовут. Я назвался, тень приняла обличье карлика и представилась: Хрон

.

— Это ты меня спас, — спросил я, вспомнив, что видел его на уступе в тот момент, когда ущелье утюжили крылатыми ракетами.

Он не ответил, заворожено глядя на обгорелого лемминга, тушку которого, прокоптив на костре, мне оставил Никита. Я уже привык к тому, что еда бывает неприглядной, и мне показалось странным такое внимание к мертвому зверьку. Еду не надо боготворит, еду не надо оскорблять. Поневоле охотничья философия стала основой моей жизни. Хотя, я помнил еще вкус и запах довоенных яств. Но жизнь быстро научила меня не брезговать ничем, что можно было употребить в пищу. Я был рад всему, что могло хоть немного поддержать угасающую жизнь и дало бы силы для полетов и атак.

Пока Хрон

косился на мои запасы еды, я пытался выяснить, как ему удалось уничтожить ракету. Он предложил мне сделку: ответ на лемминга. Я подумал, что если поползать по разбомбленной излучине реки, то я могу найти себе пропитание. Видимо, божество не привыкло само искать пищу, поэтому питалось подаянием. После лекарства в голове звенело, и я не расслышал ответ.

Хрон

повторил: «Стрела, летящая в тебя, в любой момент времени занимает всего лишь одно положение — и потому она не движется. Сумма «покоев» не дает движения. Если летящая стрела не летит в каждое отдельное мгновение, то она находится в покое всегда, то есть не движется, и ты можешь делать с ней все, что хочешь».

Я задумался и, вспомнив старика Зенона, о котором мне рассказал дракон, расхохотался, держась за бок со сломанным ребром. Проклятая трещина в кости, ох, как больно! Божество, знающее философские притчи и изъясняющееся как заправский физик, вывело меня из ступора отчаянья.

«Ты моя галлюцинация!» — сказал я тени, которая медленно подбиралась к тушке лемминга.

«Я — галлюцинация вашего мира» — сказал Хрон

и стал вгрызаться бесплотными зубами в обугленное тельце зверька. Потом вгляделся в надвигающийся снизу из долины туман и продолжил. — «И весь мир — моя галлюцинация. Выдумка мерцающего божества».

Он облизнулся и принялся деловито обсасывать косточки лемминга, ворча о недостатках белкового питания. Я с ужасом наблюдал за ним. Он почувствовал мой взгляд и осклабился.

«Твое время еще не пришло — подмигнул мне карлик, и быстро подошел к изуродованной ноге. — Аджа

Экапад

— сводный брат Шивы, одноногий козел, похожий на молнию, однажды мне сказал — не бойся драконов. Их можно победить, они глупы, надменны и пугливы. Опасайся тех, кто носит их в голове. Даже он не ведал, как убить человека, в котором живет дракон».

Я ответил, что очень просто — надо дать ему истечь кровью посреди выжженного плато. Или оставить умирать от холода и голода без надежды на то, что хоть кто-нибудь придет на помощь. И если учесть, что осколок в моей ноге находится около артерии, то даже Время не сможет меня излечить.

Хрон

, выругался, что-то прошептал и с усилием выдрал железку, величиной с палец, из ноги. Тут же хлынула кровь, забрызгав поросшие мхом камни. Мне стало дурно, и перед глазами залетали белые мушки. Только через некоторое время я понял, что это снег. Метель сменила туман на снежный заряд. Я уже с трудом различал карлика, который колдовал над моей ногой. Его силуэт стал медленно удаляться, а тело мое все росло и росло, пока не заполнило собой половину мира, но как мне показалось перед забытьем, это мое сознание проваливалось в глубокую кроличью нору. Я застонал и заскреб от раскаленных игл боли по земле и мне опять попался под руку выщербленный камень моего дракона, который я выронил, потеряв силы. Я пытался бросить его в маленького инквизитора, но не мог. Мир запорошило ледяной крупой. Днем наступила ночь.

***

— Что-то ты, как барышня, всякий раз в обморок грохаешься?

Хрон

сидел на корточках и пытался приладить камень с заключенным в него драконом мне на грудь. Камень, словно раскаленный уголь, обжигал меня даже сквозь две куртки. Я непроизвольно опять скинул его на землю.

— Вот ведь шалопай какой, ты пойми, сейчас тебя может спасти только чудо или твой дракон. Не буду же я с тобой вечно нянькаться! — Хрон

встал и, замерцав, исчез.

Камень быстро пульсировал, постепенно входя в резонанс с биением моего сердца. Замедляя стремительный стук, отдававшийся эхом в висках, сердце екнуло и начало биться ровнее.

Я полежал еще немного, прислушиваясь к ощущениям, и все никак не мог понять, жив я или мертв. Организм сопротивлялся дракону, который вливал в него жизненную силу и постепенно накачивал ненавистью и злобой. На мои вопросы дракон не отвечал. Сознание, жившее, как мне казалось, отдельно от тела, отчаянно боролось за выживание. Битва с драконом, который собирался полностью поработить меня, пока я беспомощен, была жестока. Наблюдая за этим безобразием из подсознания, моя душа радовалась каждому удачному выпаду сознания и огорчалась, когда дракон брал верх. Так, выдерживая на своей территории бои местного значения, я провалялся до вечера.