© Е. Я. Курганов, 2020

© А. Н. Архангельский, предисловие, 2020

© Издательство АСТ, 2020

Как Журден у Мольера не знал, что разговаривает прозой, так обыватель пользуется разнообразными устными жанрами, даже не догадываясь об этом.

Поднимая бокал во время застолья, он не заботится о том, как будет строить речь, чем начнет, чем закончит; за него работают законы жанра. Он просто говорит – и как-то так само получается, что в начале весело (или торжественно, зависит от случая) указывает на повод. Потом переключается на героев тоста. Если они живы и здоровы, рассказывает об их мечтах и целях, если тост поминальный, описывает прекрасные качества и (не)осуществившиеся надежды. Затем, немного привирая, вспоминает яркий эпизод. И наконец произносит заклинательную формулу, без которой тоста не бывает: «Так выпьем же за то…» Она и превращает заздравную или заупокойную речь в тост.

Вечер продолжается. Приходит время анекдотов. Все по очереди соревнуются в заемном остроумии, и снова вместо человека действуют безличные законы жанра, смешной истории с обманчивым финалом. Законы эти формировались долго, как в высокой дворянской культуре, так и в низовой, мещанской, деревенской. Перемешавшись, высокое с низким дало великолепный результат, получился мощный речевой купаж. И мы с легкостью пользуемся этим результатом.

Между тем иные русские писатели как будто бы нарочно жили так, чтобы к ним «прилипали» анекдоты. Не в нашем современном смысле, а в старинном, когда под анекдотом понимался забавный случай, произошедший с реальным человеком. Или приписанный ему. Скажем, поведение Ивана Андреевича Крылова – яркий пример; обыгрывая собственную полноту, неряшливость и злое остроумие, он отстаивал право литератора быть свободным даже при дворе. Пускай комически, пускай через насмешку. И в прямом смысле слова стал «ходячим анекдотом». Если вдуматься, то и памятник Крылову на Патриарших прудах в Москве анекдотичен во всех смыслах. И по некой нелепости, и по тому, что превращает скептического разочарованного философа в забавного детского автора. То есть использует неожиданную развязку. Как и полагается в анекдоте.

Анекдот развлекает. Фиксирует острую мысль. Иногда освобождает от царящего страха, дает короткую юмористическую передышку среди ужаса жизни. Он живет и в сталинские времена, и в брежневские; он сопровождает перестройку. Сейчас «поставки» новых анекдотов резко сократились. Но пока возникла небольшая пауза в процессе производства анекдотов, самое время прочесть книгу о них – и разобраться в жанровых законах. Ефим Курганов, который всю жизнь занимается этой темой, берет читателя за руку – и ведет за собой в пространство анекдота, что в жизни, что в литературе, что в высокой дворянской культуре, что в советском быту. И раскрывает в нем порой не анекдотические смыслы.

Александр Архангельский

Русский анекдот представляет собой явление крупное и самобытное. Беда лишь в том, что, как жанр открытый, свободный, злободневный, он целые столетия внушал опасения властям и начальствующим лицам в области культуры. Зачастую анекдот не столько игнорировали и принижали, сколько вообще отрицали его существование, делая вид, что русского анекдота просто нет и никогда не было.

Эта пагубная инерция сохранялась долго. Уже во второй половине XX века (в 1984 году) великий фольклорист В. Я. Пропп в своей книге «Русская сказка» утверждал, что никакого русского анекдота нет и это всего лишь разновидность бытовой сказки.

Между тем русский анекдот – совершенно самостоятельный жанр, имеющий свои законы, особенности построения, традиции, и обладающий своим репертуаром сюжетов. Его совершенно законные права на существование очень долго не решались признать по вполне понятным причинам: этот мобильный, предельно динамичный жанр внушал опасность. Время от времени отдельные тексты анекдотов печатались в составе сборников ранних русских сказок, но крайне выборочно, с исключительной осторожностью.

Поклонники этого самобытного жанра часто побаивались даже составлять собрания анекдотов, а уж публиковать – тем более. Так, например, драматург А. Н. Островский, автор пьес «Гроза», «Бесприданница» и других шедевров, долгие годы собирал анекдоты, но не мог даже и подумать, что они когда-нибудь появятся в печати. Какие-то крохи из коллекции драматурга в 1961 году были включены в состав сборника «Русские сказки в записях и публикациях первой половины XIX века» (М.-Л., 1961).

То, что произошло с коллекцией анекдотов А. Н. Островского, отнюдь не случайно. Это связано с общей весьма грустной тенденцией: корпус русского народного анекдота до сих пор не собран и не систематизирован.

Однако помимо народного существовал еще и анекдот литературный, историко-биографический. Вокруг него в русской культуре второй половины XVIII – первых десятилетий XIX века образовалась богатая и разветвленная традиция.

Были созданы целые циклы текстов, возник и утвердился круг блистательных рассказчиков и острословов. При этом надо иметь в виду, что народный анекдот принципиально анонимен, он не имеет и не может иметь авторов. Литературный же (исторический) анекдот, несмотря на устную форму бытования, практически всегда имеет автора и располагает целыми авторскими стилями.

В 1820–1830-е годы было предпринято несколько попыток запечатлеть в письменной форме феномен русского литературного анекдота. Первым это сделал А. С. Пушкин в записках, названных им «Table-talk» («Застольные разговоры»). Это первый опыт фиксации русского литературного анекдота. Причем А. С. Пушкин, как завзятый фольклорист, после каждого анекдота указывал, от кого он был им услышан.

Пушкин, как видно, готовил эту коллекцию к публикации в своем журнале «Современник», поэтому он стилизовал тексты анекдотов, сглаживал «острые углы».

Еще в 1812 году начал записывать анекдоты П. А. Вяземский, создавая попутно и портреты рассказчиков и острословов. Через несколько десятилетий работы появилась его монументальная «Старая записная книжка». Собирая громадную коллекцию анекдотов, Вяземский явно имел в виду ее публикацию, редактируя накопленное. Во всяком случае, анекдоты, вошедшие в «Старую записную книжку», во многом лишены остроты и своей первозданной грубости.

Была также предпринята еще одна попытка закрепления на бумаге русского литературного, историко-биографического анекдота. Это коллекция Н. В. Кукольника, поэта, драматурга, романиста. Благодаря своим трагедиям, исполненным верноподданнического духа, он был официально признан самим императором Николаем I. Одновременно с этим Кукольник составлял коллекцию анекдотов, хотя на публикацию их никоим образом не рассчитывал, и анекдоты у него представлены в их первозданном виде: живые, точные, сочные, подчас грубоватые. Поэтому коллекция Кукольника имеет особую историко-литературную ценность. Она включена в настоящую антологию почти целиком, с отдельными купюрами во второй части.

В пушкинскую эпоху анекдот пережил на русской почве, пожалуй, высочайший расцвет. В самом деле, он запечатлевал целый срез дворянского быта, и при этом весьма значимый, поднимался до высокого литературного ряда, непосредственно проникал в ткань художественных текстов и, наконец, чрезвычайно ценился как особый род исторического свидетельства.

Братья Гонкуры некогда образно заметили, что анекдот есть мелочная лавка истории. Сказано очень метко.

Анекдот всегда представляет частное событие, случай (безымянен ли он или связан с известным лицом – это в общежанровом плане принципиального значения не имеет), который оказывается барометром, указывая на «температуру» общества, выступая как показатель нравов.