Как только они пошли через кладбище, остальной мир будто перестал существовать. Он схлопнулся, уступив место миру другому: тихому, безмолвному, холодному и неподвижному, как стоячая вода в болоте.

Это был мир надгробий различной формы и размера. Надгробия лезли друг на друга, переплетаясь своими голубыми, черными, белыми и ржавыми заборами. Мир плит из гранита, мрамора, стали, бронзы, известняка, песчаника, плитняка, мыльного камня, дерева, цемента, чугуна и сланца с выбитыми на них именами и датами, которые где-то стерлись до гладкого, а где-то были нанесены буквально вчера.

Это было застывшее безжизненное поле; поле, обреченное гнить, все больше и больше зарастать высокой травой, сорняками и деревьями.

Надежда повернула голову и встретилась взглядом с улыбающейся молодой блондинкой. Из-за моросящего дождя фотография надгробия, будто плакала: маленькие капельки стекали по овальному черно-белому снимку, текли по граниту, а потом впитывались в землю.

Отвернувшись, Надя подумала о том, что хороня кого-то, все стремятся подобрать фотографию усопшего, где он счастлив и улыбается. Это значит, что в дождь на кладбище тысячи фото, которые улыбаются и плачут. От этого девушке стало жутко, хотя и до этого она чувствовала себя не лучше – Надя не любила кладбища, ненавидела их.

– Долго нам еще идти? – спросил Любим, долговязый парень в черной куртке и букетом цветов в руке.

Нотки недовольства не ускользнули от чуткого уха жены.

– Нет. И я хочу здесь быть не больше, чем ты, уж поверь.

Надежда, придерживая живот, переступила через давным-давно поваленное ветром дерево.

– Твоя мать – очень беспокойный человек, – продолжил Любим. – Ее постоянно что-то беспокоит. В этот раз ей ударила в голову эта година родственников: «съездите, повидайте, гвоздички положите…» Я к тому говорю, что из-за ее дурной головы, уж прости, покоя нет в первую очередь нам. Вот то, что ее дочь беременна и ей лучше поменьше гулять по кладбищам, маму почему-то не беспокоит. Ее больше заботят мертвые, чем живые.

– Сейчас-то об этом что говорить? Мы уже здесь. А ребенку небольшая прогулка не повредит, даже наоборот. Будем считать, что это первое знакомство маленькой Веры со своими предками.

– В утробе она много не запомнит. На первое знакомство ее можно будет вести, когда ей хотя бы лет пять исполнится… Хотя и тогда не стоит. Лучше просто рассказать про прадедушек и прабабушек, чем приводить в это место и показывать, где зарыты их трупы.

– Могу посоветовать вот что: делай как я, думай о том, что после мы заедем в торговый центр, поедим и, возможно, сходим в кино. Короче, думай о хорошем.

Любим старательно переступал и перепрыгивал лужи и грязь.

– Уже начал, – сказал он.

Дождь продолжал моросить пыльцой. Влага ложилась на ветки тополей, берез и кленов, в изобилии растущих здесь между могил. Пожелтевшие листья от этого становились будто покрытые лаком: они тяжелели и начинали блестеть перламутром. А надгробия наоборот, в большинстве своем еще больше серели и чернели.

Оба пробирались по узкой тропинке, сдавленной с обеих сторон оградами и памятниками. Такие тропки сетью оплетали всю территорию кладбища, и вряд ли у кого-нибудь получилось бы с уверенностью назвать хотя бы их количество. Возможно троп – тысячи, а общая протяженность их достигала десятков километров. На карту были нанесены лишь асфальтированные дороги для машин. За ними худо-бедно ухаживали, где надо стояли мусорные баки и указатели, была нанесена разметка. Остальное представляло собой настоящие дебри. Даже если тебе повезло и нужная тебе могила находится недалеко от проезжей части, ты мог легко не найти места захоронения. Есть такой фразеологизм: «Сам черт ногу сломит». Поэтому, возможно, на наших кладбищах и царит такой бардак – чтобы черт не прошел.

Надежда остановилась.

– Погоди. Знакомое место. По-моему, мы где-то рядом. Да и идем уже довольно долго, должны были дойти. – Светлая прядь ее волос опускалась вдоль щеки и впитывала в себя дождевые капли.

– Вспоминай-вспоминай. Не хочется бродить здесь вечно.

– Я помню вот этот вот памятник, – она указала на одно надгробие рядом. – И вон та белая оградка мне знакома.

– Есть предложение. Давай положим гвоздички здесь. У любой могилы на выбор и пойдем обратно к машине. Формально мы желание твоей матери выполнили, на кладбище побывали, а остальное ей знать не обязательно.

– Но она ведь будет расспрашивать! – воскликнула Надя. – И мне тогда придется врать! А я не хочу врать! И это не гвоздички, а георгины. Мы же в магазине вместе были.

– С продавцом-то ты разговаривала, и выбирала ты…

– Подожди. Я думаю. Не мешай.

Она постояла какое-то время в молчании, внимательно оглядывая все вокруг. Любим выжидающе смотрел на нее. Потом спросил:

– Ну, есть успехи?

– Кажется, да. Нам туда, – она указала пальцем направо.

– Точно?

– Нет, не точно. Кажется. Сейчас проверим и узнаем.

Они свернули на другую тропинку, затем сошли и с нее, протиснулись между двумя заборчиками и, пройдя под сильно пригнувшимися к земле ветками клена, вышли на третью тропу.

– Вот! Оно! Говорила же, что мы где-то рядом!

– Хорошо, что у моей жены нет топографического кретинизма, – выползая из-под клена, проговорил Любим.

Они провели на могилках родственников около десяти минут. За это время успели протереть фотографии и таблички. Постарались отчистить все от влаги, налипших опавших листьев, «вертолетиков» кленов, и «сережек» берез. Потом выжали тряпки, которые Любим захватил с собой, и, убрав их обратно в пластиковые тубусы, направились назад к машине.

– Дождь все еще моросит. Толку от нашей работы – чуть, – ворчал Любим. – Там уже все снова в воде и листьях.

Надежда вновь вспомнила про «плачущие» фотографии.

– Главное, что теперь мне не…

– Да-да, главное, что теперь тебе не придется врать, я понял, – закончил он за нее. – Хоть твоя мама теперь будет довольна. Хоть кто-то останется доволен после этого мероприятия.

– Поверь мне, она будет.

Они шли, и шли уже довольно долго, но все еще продолжали пробираться сквозь кладбище к дроге. Странно, но Надя поймала себя на мысли, что перестала узнавать местность. Будто они решили возвращаться каким-то другим путем и здесь не проходили. Кладбище словно полностью обновилось: другие лица смотрели со старых фотографий; другие деревья изламывали свои ветки над могилами; другие тропы пересекали ту, по которой шли они.

– Блин, я уже заколебался идти… Этот холод вдобавок…

– А мне еще и пассажира приходится тащить.

– Тоже верно… Ты вообще как, нормально? Можем остановиться и немного передохнуть, если хочешь.

Надя махнула рукой:

– Обойдусь. Хочется побыстрее оказаться перед куском пиццы на столе… Нет! Перед двумя кусками пиццы!

– Я думал ты хочешь суши. В машине говорила.

– Хотела. Теперь пицца.

– Что ж, тогда и я не откажусь от той же пепперони например.

Они прошли мимо огромного гранитного креста, у которого мок еще свежий венок с надписью «СПАСИ И СОХРАНИ». Надя нахмурилась. Не помнила она ни этого креста, ни этого венка. А должна была запомнить. Неужели они как-то оказались на другой тропе? Нет, такого точно не могло случиться! Они шли назад тем же путем, той же тропой, что и сюда. И это совершенно точно! Но откуда тогда этот крест и венок? Да и не долго ли они уже идут?

Смутная тревога заволокла душу женщины. Нехорошее предчувствие кольнуло в сердце. Надя попыталась отвлечь себя мыслями о пицце, попыталась думать о хорошем, как еще недавно советовала мужу, но ничего не вышло – тревога не хотела уходить.

Тем временем, они продолжали идти.

– Видишь дорогу? Проглядывает? – спросила Надежда в спину Любима.

Тот стал вытягивать шею, будто это могло ему чем-то помочь.