Чуть подавшись вперёд - что в санях делать, как выясняется, не очень удобно, - коснулся руки извозчика:
- Любезный! Здесь где-нибудь продаются чертёжные принадлежности?
- Цто пан хце? Не вем, цо естем жертежные?
- Ну, карандаши, линейки, бумага...
- А, то пан мувит про галантерею! Сию хвылынку! - Уяснив, наконец, куда везти странно ведущего себя пассажира, извозчик радостно хлопнул вожжами, лошадь ускорила шаг - не знаю, как там называется, рысь или аллюр - и санки рванули так, что ветер снова чуть не приморозил мои щёки к зубам.
Всё-таки Августов - городок маленький. Уже через три минуты (вместо одной, как обещал извозчик) - мы лихо прокатили мимо строящейся базилики - уже сейчас было видно, что это будет прекрасное архитектурное сооружение - и остановились у дверей с вывеской на двух языках 'Галантерейныя товары I. Бунши. Открыто ежедневно'. Мне сразу вспомнилось всенародно любимое 'У всех трудящихся два выходных дня в неделю. А мы, цари, работаем без выходных'. Интересно, однофамилец или родственник? Тьфу, что это я! То ж булгаковский персонаж, личность в реальности не существовавшая!
- Подожди пока тут, - обратился я к предку таксистов, вылезая из саней. Если найду нужное - так чтоб покупки в руках не нести. Тот же кульман в карман не спрячешь. - Сейчас присмотрю себе кое-что, да и поедем.
- А за простой, пан, пенёнзов надбавить надо. А то ведь на месте стоять - седока не видать.
М-да... Точно предок таксистов: 'счётчик тикает'.
- Хорошо. Сколько там выходит вместе с тем, что уже накатали?
- Тринадцать копеек, пан. Мы люди честные, нам лишних денег не нужно.
Хорошие деньги. Не думаю, что он извозом каждый день зарабатывает столько. Ну да не до того, чтобы торговаться: уже подзамёрз порядком.
- Хорошо. Вот тебе четырнадцать, чтоб потом сразу в гостиницу отвёз.
- Дзенькуе, мосцьпан! Я вон туда, к углу отъеду, потому как фараон всё равно с середины квартала погонит. Не велено. Вы как выйдете, так помашите, мне, сразу подкачу!
Ну, бог с ним. Подождёт - хорошо, нет - так не разорят меня эти копейки.
По канонам архитектурной науки ещё девятнадцатого века, нужное мне здание было выстроено в два с половиной этажа. 'С половиной' - это считая цоколь, за занавешенными окошками которого, прямо на уровне заснеженного тротуара, угадывалось какое-то шевеление. Увы, такова жизнь: кто-то живёт в президентском палаце, кто-то ютится в полуподвалах. Но если эти люди вдруг разом выйдут из подвалов, то обитателям палацев станет весьма неуютно!
За счет наличия цоколя первый этаж здания оказался заметно приподнят над уровнем мостовой и для того, чтобы попасть в магазин Бунши, требовалось сперва подняться на железное крыльцо почти метровой высоты. Создавший его мастер был настоящим художником кузнечного дела. Плавно изогнутые перила в виде виноградных лоз со свисающими спелыми гроздьями, где в каждом колечке 'ягодки' веселой зеленью поблёскивали вставленные стёклышки, длинные неширокие ступеньки, гладкие сверху, в вертикальной своей части, обращенной к улице, были украшены орнаментом в виде переплетенных трав. А прямо у порога на всю придверную площадку раскинулось изображение сказочного дерева. Ствол его обвивало странное существо, имевшее змеиное тело, но мордой больше всего смахивающее на злобного японского демона из театра 'кабуки'. Из пасти монстра свисало на черешке здоровенное яблоко размером с мужскую голову. Поверх кроны дерева в виде полукруглой арки были выложены слова 'Cum virtute Deus superatur diabolus'.
Понять, что это латынь, я сумел, но смысл изречения так и остался для меня загадкой. Одно ясно: кузнец-художник в давние времена воплотил в этом крыльце своё - или же заказчика - представление о райском саде. Вот только Адама с Евой на месте не оказалось: то ли они еще не подошли к Древу Познания, больше смахивающему на дуб, чем на яблоню, задержавшись в каком-то ином уголке Эдема, то ли уже совершили грехопадение и были изгнаны? Так сказать, чтобы добывать пищу в поте лица, а в остальное время активно плодиться и размножаться. А что? Весьма приятный процесс, слава Всевышнему! Он ведь под горячую руку мог бы и размножение делением устроить, как у нимфозории в туфельках...
А вот дверь, к которой вело всё это великолепие, кроме своей трёхметровой высотищи, ничем особенно не выделялась. Стандартная филёнчатая, как и большинство в это время, из крепкого дерева, пропитанного морилкой, чтобы видны стали узоры фактуры дерева, с простой бронзовой ручкой. Тугая и тяжёлая. Это я понял, попытавшись по привычке из двадцать первого века потянуть её на себя. Впустую.
Что за... Потянул снова, сильнее. Опять не открывается. Холера ясна! Чуть отшагнул, глянул... А где петли? Ну, строители, муху им в ухо! Кто ж входные двери петлями вовнутрь ставит? Госпожарнадзора на них нет!
Досадуя на установщиков двери, а больше - на свою несообразительность, в сердцах с силой толкнул дверь от себя.
Бом-бдзень!!!
- А-ах!!!
Да что ж такое сегодня творится???
Что называется, 'картина маслом': прямо за дверью испуганно застыла стройная девушка в светло-кремовом пальто с орнаментом из нашитых золочёных кружев - или как там эти штуки называются - и белой кроличьей шапочке. Рукой в перчатке ухватилась за другую: похоже, я умудрился треснуть дверью по тоненьким пальцам. У ног невинно пострадавшей - нечто, явно бывшее раньше аккуратным свёртком: порванная обёрточная бумага, рассыпавшаяся от удара об пол чёрная коробка то ли из фибры, то ли из картона, судя по виду, пара разбитых бутылок, от разлившегося содержимого которых в ноздри шибало знакомым с детства запахом фотофиксажа и много чёрных конвертиков, часть из которых при ударе раскрылась, являя взгляду лопнувшие стеклянные квадратики. Когда-то в детстве, на дедушкином чердаке я находил такие же в ящике со старым коробчатым фотоаппаратом и десятком брошюр по фотографированию, изданных частью в двадцатые годы, когда мой дед ещё бегал в школу, частью - вообще до революции. От нечего делать, помню, я их тогда перечитал: уже в то время мне были интересны всякие технические знания. Жаль, не всё запомнил: 'теория без практики мертва', как сказал кто-то из великих. Так что уверенно распознал в стёклышках архаичные фотопластинки. Впрочем, архаичными они были бы там, у нас, в двадцать первом веке. Может быть, даже антикварными. А в это время такое - если и не последняя новинка, то уж во всяком случае - хайтек.
Да... Нехорошо получилось.
- Прошу прощения, прекрасная пани! Это моя вина, что так случилось. Мне так неловко. Разрешите, я компенсирую ущерб. Вам больно? Позвольте взглянуть, что с рукой: я умею оказывать первую помощь.
- Отнюдь! Я абсолютно здорова! Но извинения ваши принимаю.
О, как осаночка-то изменилась! Голова вздёрнута, лицо такое неприступно-гордое... а в глазах всё равно слёзы стоят... Обиделась девонька.
Из-за прилавка к нам подбежал продавец: то ли приказчик, то ли тот самый I. Бунша собственной персоной. Бейджиков сейчас носить не принято, а на лбу, как говорится, не написано. Засуетился, захлопотал, недовольный беспорядком в торговом помещении, зачастил делано-сочувственно:
- Ах, какая неприятность! Да как же можно так неосторожно с дверями! И вы, шановна паненка, - надо же крепче держать! Такая дорогая покупка - и вдребезги! Ах-ах! Но за поломку магазин ответственности не несёт: хрупким предметам падения возбраняются, фирма ни в чем не виновата! Вы уж извините, но из-за случившегося магазин временно закрывается. Ах, какой убыток торговле! Прошу вас, шановна паненка, прошу шановного пана покинуть помещение! Магазин закрывается!
- Погодите, уважаемый! О каких убытках для торговли вы говорите? Единственные убытки от моей неловкости понесла только пани. Пани...
- Домбровская! - Осанка девушки становится ещё горделивее, лицо торжественное, как у статуи в костёле.
- Да, пани Домбровская. И я готов по мере сил компенсировать эти потери. А вы-то что теряете? Не пойму.