– Все так. Смерть – лишь конец жизненного пути.

– Но я не узрел дальнейшую дорогу. Не было на той стороне ничего. – Я начал злиться. На самого себя, потому что хочу верить в шанс на Спасение и Прощение, но тут же доказываю инквизитору, что после смерти лишь пустота.

– Если после смерти ничего нет, то не было бы греха и добродетели, – ответил церковник. – Не было бы ни Бога Отца, ни Бога Сына, ни дьявола.

Лицо монаха исказилось. Упоминание сатаны доставляло ему вполне ощутимые, настоящие муки.

– А ты, Гард, убедился на собственной шкуре, что Люцифер существует.

– Вы, наверное, правы, святой отец.

– Не смей! – Инквизитор напустился на меня, схватив за рукав. – Не поддавайся слабости и неверию! Нельзя сомневаться ни в едином слове, начертанном в Священном Писании! Не смей усомниться в существовании Бога Отца и Бога Сына! В их благости! А еще в Преисподней! Нельзя! Особливо тебе, Гард!

– Но почему я ничего не увидел?

– Не понимаешь? – Монах окинул меня укоряющим взглядом. – В самом деле?

– Не понимаю. – Я был искренен в своих сомнениях.

– Да потому, глупец, – Велдон отпустил рукав моего камзола и ткнул пальцем в грудь, – что твое время еще не пришло! Божий суд над делами твоими еще не назначен!

– Либо приспешники дьявола ему неподсудны.

Церковник зашипел. Почти так же яростно, как недавно на Люцифера. Монах дернулся и повернулся ко мне спиной, чтоб убраться. Но не сделал и шага прочь.

– Уходите, Велдон? А кто, как не представитель конгрегации Вселенской инквизиции, должен помочь заблудшей душе?

Церковник обернулся. Лицо его было мрачным, серым.

– Твоей душе помогут только молитвы и раскаяние, но это не для тебя, Гард.

– Всего лишь молитвы и раскаяние?

– Не всего лишь, святотатец, но молитвы и раскаяние! Не каждому дано.

Что-то черное или даже прогнившее внутри требовало оставить последнее слово за собой и как можно сильней уязвить монаха.

– Но вы-то не оставите меня, отец Томас? Или бросите в лапы сатане?

– Ты и так там!

Я выругался. Церковник прав, чтоб ему пусто было!

– А я рад бы уйти, да не могу, – произнес Велон. – Я тоже грешен и пал почти на самое дно!

У монаха задергалась, задвигалась челюсть. Неистовство инквизитора, направленное на меня, теперь обернулось на самого церковника.

– Не так, как ты, Гард! Глубину твоего греха невозможно описать людским языком. Но и моя душа во тьме! Прокляты наши души!

Монах воздел к небесам обе руки. Капюшон спал с головы, открыв небу обезображенную половину лица.

– Я тоже пал! Не могу отказаться от воспоминаний Неакра, от его черной магии! – Инквизитор посмотрел на меня. – Знаешь, Гард… Скоро во мне ничего не останется от святой магии. Называй меня тогда чернокнижником!

Томас Велдон тихонечко взвыл. Спрятал лицо в ладони и низко согнулся, потом рухнул на колени и припал к снегу руками, что так и не отнял от лица. Казалось, он сошел с ума. Я пребывал в растерянности, глядел на монаха и не понимал, что предпринять. Потом услышал молитву, что шептал Ведон.

– …в Спасении Твоем! Аминь.

Монах поднялся, стряхнул с рясы снег и лесную ветошь. Лицо Велдона успокоилось, он вновь натянул капюшон, спрятав ужасный старческий лик Неакра.

– Ты слуга дьявола, – сказал он.

Меня удивила будничность тона инквизитора.

– Добровольный приспешник сатаны, – продолжал Велдон.

Я бы напомнил святоше, почему я принял Люцифера. Ради спасения Алисы, но не только. Хотел вытащить и его вместе с дочерью. Проклятый пепел! Освободил лишь Томаса Велдона, который сейчас поучает.

– Ты сделал осознанный выбор!

– Да, святой отец! Да! – не выдержал я. – Что дальше?

– А то! – выкрикнул инквизитор, но лик его не переменился, не исказился в ярости. Неистовым огнем горели только глаза. – Я тоже добровольно и осознанно делаю выбор. В пользу черной магии Неакра! И в пользу тебя, Гард! Потому что только рядом с тобой исчезает власть Низверженного над моей дочерью. Сатана покрывает тебя своим плащом, а заодно и меня, коль я рядом. Но без тебя да запретной магии Лилит не спасти!

Повернувшись спиной, инквизитор вдруг отошел на несколько шагов. Оперся высоко вытянутой рукой о дерево и обреченно поник головой.

– Мы грешники, Гард, – произнес он, – каких не видывал белый свет.

– Я пожертвую всем и заплачу любую цену, чтоб спасти Алису!

Больно думать о моей любви. Она снова в тенетах Возвратившегося бога.

– Знаю, Гард. Я это знаю.

– Я это уже сделал, – добавил я.

Не только преклонился перед сатаной и стал его ключом к нашему миру, но пожертвовал самим мирозданием, когда призвал помощь дьявола. Он помог, явив всадников апокалипсиса – начались Последние дни.

– Все знаю, Гард, а также то, что я с тобой, – монах горестно вздохнул, – и, значит, с твоим господином.

Мы замолчали. Что еще сказать?

– Прокляты наши души!

Велдон обернулся, чтоб пристально посмотреть мне в глаза. Что хочет там найти? Я не отвел взор, хоть выдержать взгляд инквизитора по-прежнему тяжело.

– Прокляты! Но буду ежедневно и еженощно молиться за наши души! – пообещал монах. – Верь мне! Я буду просить о Спасении и Прощении не только за нас, Лилит и Алису! Я не брошу молитв ни за Ирменгрет, ни за Брана!

– Молиться за вампиршу и предвестника? – поразился я. – Но они же не люди!

– Были когда-то. Была у них душа, и я хочу спасти и их.

– Что ж, – пробормотал я, удивленный неожиданной добродетелью инквизитора, – воля ваша. Но вряд ли им нужно Спасение.

– Всем нужно! Не богохульствуй!

– Не буду. – Я пожал плечами. Без разницы, четверо нас с проклятыми душами или двое.

– Пора возвращаться, – произнес Велдон. – Я сказал и услышал все, что хотел.

Мы двинулись обратно по следам на снегу.

– Надеюсь, – проронил я, когда почти добрались до фигуры в черном орденском плаще, что грелась у костра, – вампирша вправила предвестнику мозги. Чтоб на людей больше не кидался.

– А где она?

Велдон завертел головой. Ирменгрет исчезла.

– Идите к огню! – Предвестник поднялся при нашем появлении. – Здесь теплее.

Плащ всадника апокалипсиса, обратившегося в обычного человека, распахнулся. Куртку предвестник застегнул на все пуговицы, и рубахи с испачканным в крови воротом почти не видно. Штаны такого же темно-коричневого цвета, как куртка, и черные кожаные сапоги, уже без шпор. На черном поясе в потертых серых ножнах шпага.

– Подходите ближе! Не бойтесь!

Монах присел у огня на ствол поваленного дерева, протянул к костру озябшие руки. Он чуть ли не шипел на дьявола, да и на вампиршу тоже, однако близость предвестника Конца времен внешне нисколько не будоражила его.

Я же остановился в пяти шагах от огня, Велдона и Брана. Ведь так его представили нам?

– Где она? – спросил церковник.

Предвестник махнул рукой в сторону леса.

– Была – и нет. Не могу сказать, куда запропастилась, но давайте поговорим о другом.

Война протянул мне раскрытую ладонь и попытался улыбнуться. Получилось не очень, он скорей оскалился.

– Должен извиниться, что меж нами едва не завязалась драка. Был не в себе. Я знаю и помню, кто я. Помню, что прожил сотни жизней в тысячах миров, которые потом ввергал в войны… Каждый раз то была жизнь воина. Я воевал за правое и неправое…

Предвестник ненадолго замолк.

– Но это почти все, что сохранилось в памяти. В голове ни одной подробности, а сейчас я снова смертен и начинаю жизнь с чистого листа. Почти, все ж не младенец. Поэтому нет и не может быть к вам неприязни. Предлагаю пожать друг другу руки.

Я и Велдон переглянулись. Монах мрачнел с каждым ударом сердца – он снова принимает слугу дьявола. Снова отворачивается от Бога Отца и Бога Сына. Только что поделать? Все ради дочери! Проклята его душа!

Мы обменялись рукопожатиями, произнесли свои имена. Предвестник просил называть себя только Браном и забыть о его предназначении.