Теодор СТАРДЖОН

НЕРАСТОРЖИМАЯ СВЯЗЬ

Баджи проскользнула в лабораторию как всегда без стука. Она порозовела и запыхалась, в се глазах сверкало нетерпение и любопытство. - Ну, что там у тебя, Мули?

Муленберг ногой захлопнул дверь покойницкой, не дав Баджи заглянуть внутрь.

- Ничего, - ответил он с напускным равнодушием. - А в списке тех, кого я не хочу видеть - сейчас это все на свете - ты стоишь первой. Уходи.

Баджи сунула перчатки в большую сумку, висевшую через плечо, и бросила ее на прозекторский стол в дальнем конце лаборатории:

- Меня не проведешь. Я же видела у ворот "мясницкий" фургон. И знаю, что в нем. Там были два трупа из парка. Эл рассказал.

- Этому Элу, который только и делает, что жмуриков по городу катает, не мешало бы заштопать рот, - с горечью буркнул Муленберг. - Нет, эту парочку ты не увидишь.

Баджи подошла к нему вплотную. Несмотря на раздражение, он не мог не заметить, какие мягкие и пухлые у нее губы. "Но всегда ли они такие?" подумал он и расстроился еще больше, вспомнив - Баджи запросто может прикинуться такой соблазнительной, что у любого мужика пар из ушей повалит. Ее чары и на него подействовали - за это он себя возненавидел.

- Отойди от меня, - проворчал Муленберг, - ничего не выйдет.

- Что именно? - промурлыкала Баджи. Муленберг заглянул ей прямо в глаза и промямлил, что предпочел бы Баджи, даже возведенной в двенадцатую степень, кусок сырой печенки.

Ее губы утратили мягкость, но и жесткими не стали. Она лишь добродушно рассмеялась:

- Раз обольстить тебя не удается, попробую убедить.

- Пустое, - отозвался Муленберг. - К тем двоим я тебя все равно не пущу, ничего о них не скажу и тебе не удастся накормить обывателя очередной порцией кровавой стряпни, которая у вас в газете именуется репортажем с места события.

- Как хочешь, - вдруг сдалась Баджи, прошла к прозекторскому столу и вытащила из сумки перчатки. - Прости, что оторвала тебя от работы. Тебе явно хочется побыть одному.

Муленберг уставился на нее молча - от удивления у него отвисла челюсть. Он стоял и смотрел, как Баджи вышла из лаборатории, как притворила за собой дверь, но тут же вновь се распахнула и обиженно спросила:

- Может, скажешь хотя бы, почему не хочешь говорить об этом убийстве? Он почесал в затылке.

- Ладно, скажу, - если будешь паинькой. - Муленберг умолк, затем продолжил:

- Не твоя это епархия, вот и все. Лучше, пожалуй, не выразишься.

- Двойное убийство на Лавер-лейн - не моя епархия? Да я только и пишу о том, как "вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана...".

- Баджи, на сей раз дело нешуточное. Оно ужасное. Попросту отвратительное. И очень серьезное - но по соображениям, совершенно отличным от тех, какие ты хочешь обрушить на читателей.

- Что же это за соображения?

- Медицинские. Биологические. Социальные.

- В моих статьях биологии всегда хоть отбавляй. И социального пафоса тоже: они пестрят банальностями о пороках общества - так я разбавляю сексуальные сцены. Или ты не знал? В общем, у нас остались только медицинские соображения. Что в них особенного?

- Уходи, Баджи.

- Брось, Мули. Меня уже не проймешь ничем.

- Знаю. В твоих репортажах больше клинических подробностей, чем в учебнике анатомии. Но все же, Баджи, об этом деле я лучше помолчу.

"Доктор Муленберг, подающий надежды молодой биолог и медэксперт городского полицейского управления заявляет: сам факт жестокого убийства двух человек и нанесения им тяжких увечий - мелочь по сравнению с теми ужасами, что таятся за этим преступлением. С медицинской точки зрения оно необъяснимо, считает Муленберг". Тут Баджи ему подмигнула:

- Ну как, звучит? - Она взглянула на часы:

- Успею вставить в утренний выпуск, если удачную "шапку" придумаю. Что-нибудь вроде: "Врач теряет дар речи от ужаса". И подзаголовок: "Медэксперт скрывает подробности двойного убийства". А внизу твоя фотография.

- Только посмей такое напечатать, - взревел Муленберг. - Да я тебя!..

- Ладно, остынь, - взмолилась Баджи, стремясь его успокоить. - Не стану. Правда, не стану!

- Обещаешь?

- Клянусь, Мули, если только...

- С какой стати мне с тобой торговаться? - воскликнул он. - Ну-ка вон отсюда! - Он хотел захлопнуть дверь у Баджи перед носом, но девушка сказала: "А что, если в редакционной статье поднять вопрос: "Имеет ли право мед-эксперт утаивать сведения о маньяке-убийце и его методах?". Произнеся эту тираду, она захлопнула дверь сама. Муленберг закусил губу - да так сильно, что чуть не вскрикнул от боли. С возгласом "Погоди!" он выскочил в коридор.

Баджи закуривала, прислонясь спиной к дверному косяку.

- А я и так, - резонно заметила она.

- Ну-ка, пойдем! - рявкнул он, схватил ее за руку, втащил в лабораторию и хлопнул дверью.

- Что за грубости? - пожаловалась Баджи, потирая руку и ослепительно улыбаясь.

- От тебя иначе, как все рассказав, не отделаешься.

Так?

- Так. Лучше всего будет, если ты дашь мне эксклюзивное интервью.

- А ты потом извратить каждое мое слово, - хмуро отозвался Муленберг и, взглянув на Баджи, буркнул:

- Ладно, садись.

- Слушаю и повинуюсь.

- Не отвлекайся. - В словах медика впервые промелькнула характерная ирония. Рассеянно закурив, он спросил:

- Что ты уже знаешь о случившемся?

- Совсем немного, - ответила Баджи. - Жертвы, что называется, общались без слов в парке, как вдруг на них напали хулиганы и убили - чуть более жестоко, чем обычно. Но, взглянув на трупы, санитар "скорой" распорядился отвезти их не в городской морг, а прямо к тебе.

- Откуда такие сведения?

- Если хочешь знать, я сама была в парке в момент убийства. Шла кратчайшим путем в музей и, пройдя по тропинке метров сто... - Баджи внезапно осеклась.

Муленберг учтиво ждал, когда она продолжит, но слова как будто застряли у нее в горле. Она сидела не шевелясь, с отсутствующим взглядом.

- Что было дальше? - не выдержал-таки медик.

- ., как вдруг услышала крик, - бесстрастно произнесла Баджи.., и разрыдалась.

- Вот тебе и раз, - вздохнул Муленберг, присел перед ней на корточки и положил руку ей на плечо. Баджи сердито отмахнулась и спрятала лицо в мокрый носовой платок. А когда убрала его, Муленбергу показалось, что она хочет посмеяться над собственной слабостью. Но попытка оказалась столь жалкой, что девушка отвернулась, дабы скрыть неподдельный стыд.