В то время граница еще не была обозначена, и мы не знали, где мы находимся – в Канаде или в США. Да нас это и не заботило. Когда мы строили свой пост – большой, из пяти комнат, с длинными стенами –из компании Гудзонова Залива к нам послали человека, с поста на Кривой реке, чтобы поставить нас в известность о том, что это их территория, и что здесь мы не имеем права селиться и торговать. Ответ отца был таким:
– Ваш агент не может доказать, что мы находимся в Канаде. Скажите ему, если он сможет это доказать, пусть придет и запретит нам здесь торговать.
На деле, как потом оказалось, мы находились на четыре мили к северу от границы.
А теперь об Энди: чудаковатый, добрый как ребенок, старый Энди, так странно появившийся в нашей жизни, и к которому мы и наши индейские друзья скоро стали относиться как к тому, кого нужно опекать и защищать.
Как-то в конце холодного дождливого апреля Одинокий Бизон пришел к нам с отцом, в комнату, которая служили и кухней, и столовой и спальней, и сказал, насколько я понял:
– Он приближается, уже близко, всадник, пьяный, с двумя вьючными лошадьми.
Мы выбежали наружу под дождь как раз вовремя, чтобы подхватить промокшего, грязного, что-то бормочущего старика, с трудом державшегося в седле, и отец, положив ладонь ему на лоб, сказал нам:
– Мат атваци. Айоктокос. (Не пьян. Болен).
Старик сопротивлялся, когда мы заносили его в дом, раздевали его, снимая промокшую одежду, клали на мою койку, укрывали одеялами и заставляли пить горячее питье. Он с трудом дышал, его тело было очень горячим, и отец сказал, что это воспаление легких. Его взгляд был диким – казалось, он не видел нас, когда мы проходили мимо него, он все время что-то говорил, но так неразборчиво, что мы его не понимали. Наши индейцы принесли его вещи – постель, мешок с едой, маленькую палатку, ружье, топор, две кирки, две лопаты, два лотка для промывки золота и прочие вещи, сказавшие нам о его профессии. Апаки принесла две седельные сумки, висевшие на луке его седла, и сказала, обращаясь к отцу:
– Они маленькие, но очень тяжелые.
Они были такими тяжелыми, что выскользнули из рук отца, ударились об пол, завязка одной из них порвалась и из нее выпала пара мешочков из оленьей кожи, крепко завязанных, каждый примерно восьми дюймов в длину и три дюйма диаметром. Он поднял из, взвесил на руке и сказал нам:
– Золотой песок. Стоит сотни долларов.
Он положил их на стол, достал еще шесть мешочков из порвавшейся сумки и восемь из другой.
Одинокий Бизон взял один из них, ощупал и произнес:
– Ха! Ерунда. Надо быть безумным, чтобы таскать это с собой.
– Не ерунда, а желтый металл, камешки и песок, который все время ищут белые и выкапывают его из земли. Один такой мешочек стоит как сотня одеял, – ответил отец. И сказал мне: – сын мой, в этих мешочках золота на четыре или пять тысяч долларов.
– А! Теперь я понял. Я видел, как белые выкапывают эти камни в долине Колючих Груш, и южнее, у одной из рек Много Встречаются Вместе1– сказал Одинокий Бизон. – Однажды, когда я ходил на юг в набег на табуны Змей, я видел белых, которые там копались; они копали и копали, наваливали кучи камней и земли, которые потом промывали в маленьком ручье, который сами и сделали. Никогда я не видел людей более грязных; казалось, они никогда не мылись и не стирали свою грязную одежду, а воняли они так, что я не мог пройти рядом с ними. Я рад, что вы не такие как они.
– Странно, очень странно ведут себя белые люди, – начала Апаки.
Потом, с коротким криком, она подбежала к больному, чтобы помешать тому подняться с койки и дотянуться до лежавших на столе мешочков с золотом. Мы вернули его на место, накрыли одеялами и некоторое время удерживали его.
Когда, наконец, он впал в ступор, отец положил мешочки с золотом и седельные сумки в наш сундук, запер его и сказал:
– Здесь все будет в безопасности. Удивительно, что в соседних лагерях столько негодяев, а его за это золото не убили.
Сутками напролет мы ухаживали за больным, сперва ожидая, что он скончается в любой момент. Мы поили его крепким бульоном, понемногу за раз, а Апаки лечила его своими отварами из трав, которые, как она хорошо знала, хорошо помогают при лихорадке. Наконец наши усилия и его сильный организм стали одолевать болезнь; на пятый день мы увидели, что его лихорадка стихает, а на десятый день он стал нормально смотреть и говорить.
Обращаясь к отцу, он спросил:
– Я направлялся в форт Бентон. Я туда попал?
– Нет. Это озеро Кутенаи, далеко от форта Бентон.
Старик долго упорно смотрел на него, а потом сказал:
– Но ты же Джон Саржент, я тебя знаю. Я покупал у тебя табак. Я помню твою жену; она хорошо ко мне относилась. А ты был еще мальчиком, тебя звали Дик.
– Да, все так, – сказал отец, указывая на меня. – Но я тебя не помню. Моя жена умерла, я закрыл лавку в форте Бентон и несколько лет торгую с индейцами.
– Нет, меня ты помнить не можешь. Я спустился туда из Ольхового ущелья, чтобы сесть на пароход и отправиться в штаты. Я провел в форте Бентон месяц, но пароход так и не пришел, так что я вернулся в Ольховое ущелье и забил еще один участок. Скажи! Как я здесь оказался? Где моя добыча? Ты не видел пару седельных сумок, довольно тяжелых?
В ответ отец достал сумки из сундука и положил перед ним.
Старик радостно улыбнулся, погладил сумки и сказал:
– Ей-богу, ты человек честный. Да ты всегда таким был. У тебя и в форте Бентон была хорошая репутация, все хорошо о тебе говорили. Так что я хотел бы, чтобы ты убрал это обратно в свой сундук; кто-то может войти.
Сказав это, старик провалился в глубокий освежающий сон.
Я вышел к нашим индейским друзьям и сказал им, что Белая голова, как они прозвали Энди, оправился от болезни, что он нормально поговорил с нами и теперь спит. Новость им понравилась, и они сказали, что хотели бы видеть его, когда он проснется.
Скажу об этом несколько слов. За три года до этого, когда мы были на Среднем ручье (Коровьем), который течет между горами Медвежьей Лапы и Волчьими горами (Малыми Скалистыми) и впадает в Миссури, мой отец однажды поехал на целый день на охоту, и, выехав из оврага на равнину, обнаружил там Одинокого Бизона – тот лежал рядом со своей застреленной лошадью и отбивался от пятерых конных ассинибойнов, окруживших его и постепенно к нему приближавшихся; ему посчастливилось первым же выстрелом убить одного из них, после чего остальные убежали.
За это Одинокий Бизон был ему более чем благодарен. Немного позже он сказал:
– Ты спас мою жизнь. Теперь я попробую сделать так, чтобы ты сохранил свою. Не езди больше в Много Домов (форт Бентон) с грузом шкур и мехов в одиночку, не возвращайся один, чтобы привезти нам товары. Теперь я всегда буду тебя сопровождать, охранять тебя как смогу. Удивительно, что ты еще не был убит одним из военных отрядов наших врагов.
С этого времени Одинокий Бизон, его жена и сын и старый отец со своими женами постоянно были с нами вместе. Когда мы изредка уходили, чтобы торговать с другими племенами конфедерации – черноногими или Кровью – они шли с нами. А когда мы решили обосноваться на озере Кутенаи, они тоже поселились с нами рядом. Апаки стала мне настоящей матерью, а ее сын, Амуни Сиксинум (Черная Выдра), стал моим ни тукам (другом), что на языке черноногих значило намного больше, чем на английском. Друзья-черноногие – это друзья навек.
Все мы присутствовали при том, как Энди проснулся после освежающего сна, с ясными глазами и голодный. Он был поражен, когда мы сказали ему, как долго он болел, и как тяжело. Мы сказали ему, что в немалой степени своим выздоровлением он обязан отварам Апаки, и он знаками сказал ей, что она хорошая женщина, протянул ей руку и погладил ее, и вытер несколько слезинок, как и она. Он совершенно не помнил, как оказался здесь. Все что он помнил – это то, что совсем немного поспал в последнем своем лагере, и почувствовал, что его сжигает жар, когда укладывал вещи и продолжил путь на север.
