Агата вернулась к рисунку. Нервными штрихами закрасила волосы валькирии. Грифель сломался. В ход пошёл вынутый из ящика стола перочинный ножик. Агата точила карандаш с остервенением, ведь мать, которая и не думала отходить от двери, снова талдычила о Колюне:

– …Он бы сделал из этой коровы человека… его все уважали… а Агатка, дрянь такая, ненавидела моего Колюнечку… сгубила моего милёночка… она всегда на него зубки точила… уж я-то знаю… уж я-то всё помню…

Лезвие ножа, срезав крупную стружку, полоснуло по пальцу. Агата несколько секунд глядела на ранку, а потом злобно скривилась и измазала кровью меч валькирии. Вот теперь рисунок стал просто отличный!

– …уж я-то всё помню… ничего не забываю…

Агата тоже ничего не забывала. Особенно то, что касалось Колюни. Она этого урода до сих пор видела в ночных кошмарах.

Ей было тринадцать, когда мать, тогда ещё симпатичная ухоженная женщина, отыскала себе очередного любовника. «Ничего так мужик, – говорили о нём соседи. – Жаль только, что пьющий».

Агата не могла припомнить дня, когда бы он ни выпивал, но никогда не видела его сильно пьяным. У него был какой-то талант держаться на стадии «поддатый», и не срываться в крутое пике. Мать души в нём не чаяла, а Агата относилась к нему со сдержанной симпатией – ненависть и страх пришли много позже.

Ей нравилось, что весельчак и балагур Колюня – крупный, улыбчивый, с пышной шевелюрой и щедрый на мимику мужчина – постоянно дарил ей подарки: то пачку печенья, то конфеты, то пакетик с чипсами. В сравнении с прошлыми любовниками матери, этот был вполне себе ничего. Даже постоянный запах алкоголя не раздражал. А ещё он настоял, чтобы Агата называла его Колюней. Вот так вот, запросто, и к чёрту огромную разницу в возрасте.

Через месяц после знакомства с Зинаидой, он переехал в их двухкомнатную квартиру, а ещё через полгода они сыграли свадьбу. Агата хорошо помнила, как Колюня отплясывал на свадьбе – красный от алкоголя и весёлого задора, расслабленный до предела. Рубаха – парень. Сорок пять лет, а энергии как у молодого. Когда некоторые гости уже на ногах не могли стоять от выпитого, он всё ещё был бодр и полон сил, хотя залил в себя немало водки.

– Ну что, Агатка, мы теперь настоящая семья! – махнув очередную рюмку, сказал он.

– Я рада, Колюня.

На самом деле особой радости она не испытывала. Ну, женился он на матери, и что? Ничего же не изменится. В телесериалах, которые так обожала мать, частенько звучали фразы: «Мы одна семья!» или «Главное – это семья!» и действительно казалось, что семья это что-то надёжное, как крепость, которую не разрушить, то у чего есть интересное прошлое и стабильное будущее. В сериалах. Где люди постоянно обнимались и плакали от счастья. А что в жизни? Весёлый Колюня, слегка блаженная мать, которой до Агаты и раньше всегда было мало дела, и она, не слишком общительная девочка. Ненадёжная какая-то семейка, временная. Скоро начнутся проблемы, ругань. Так ведь всегда бывает. И строить иллюзии на этот счёт Агата не собиралась.

А мать была счастлива. Она всё делала, чтобы угодить Колюне. Ботинки ему чистила, готовила только то, что он любил, постоянно покупала ему всякие мелочи, вроде бритвенных принадлежностей, одеколона, красивых зажигалок. Эти мелочи она дарила ему с каким-то лукавым пафосом, который в скором времени начал Агату раздражать: «А ну-ка, Колюнечка, догадайся, что я тебе сегодня купила?» Будто бы прятала за спиной не очередной бритвенный станок или дешёвый флакон одеколона, а золотой слиток. При этом, не понимая, насколько глупо выглядит. Но Колюня ей всегда подыгрывал – делал вид, что безумно рад.

Ужинали теперь вместе, и на столе неизменно стояла бутылка водки. Мать сама наливала Колюне в рюмку, а когда он произносил очередной банальный тост, поднималась со стула и стояла с торжественным видом. А потом садилась и с умилением следила, как он закусывает. Его тарелка и наполовину не успевала опустеть, а она уже подкладывала ему ещё. На дочку даже внимания не обращала. Зато обращал Колюня – то подмигнёт, то наградит сальной улыбкой.

Утром он всегда был помятый, мрачный, сам на себя не похожий. Едва проснувшись, Колюня сразу же брёл на кухню, выпивал рюмку водки, разбивал в стакан три яйца, добавлял чёрный перец, соль и проглатывал этот коктейль с жадностью. А потом уже и обычную воду хлебал как лошадь. Похмелившись, он преображался: а вот и я, всеми любимый весельчак Колюня! К работе готов!

Работал он грузчиком на производстве по изготовлению одноразовой посуды. Постоянно таскал домой пластмассовые стаканчики, тарелки, вилки, ложки. Говорил, что в хозяйстве всё пригодится. А мать его за это не уставала нахваливать: «Как же мне с тобой повезло, Колюнечка! Настоящий хозяин!»

На самом же деле, хозяин он был никакой. По дому вообще ничего не делал. Устранить течь в кране? Отнести грязную посуду в раковину? Поменять перегоревшую лампочку? Ну нет, это всё не для него. Агата с каждым днём всё больше убеждалась: этому лентяю скорее была нужна служанка, а не жена. А мать ничего не желала замечать, ей нравилось жить в мире иллюзий.

Он по-прежнему покупал Агате конфеты, чипсы, шоколадки. А однажды подарил настоящие духи. Колюня тогда по обыкновению подмигнул и произнёс заговорщицки: «Только матери не рассказывай, хорошо? А учует запах, скажи, подружка дала подушиться. Хочу, чтобы ты хорошо пахла».

Агата была не настолько глупой и наивной, чтобы после его слов и такого подарка не насторожиться. Духи она взяла, но лишь затем, чтобы потом всучить флакон матери: «Вот, нашла в подъезде на подоконнике». Колюня при этом присутствовал, и Агата с некоторым злорадством заметила на его лице растерянность. Мать же заставила духи выбросить: «Мы не подбираем всякую гадость. Мы что, нищие, чтобы подбирать? Правда, Колюнечка?»

Он всё больше и больше раздражал Агату. Но больше всего злило то, что отчим взял привычку разгуливать по квартире в одних трусах.

«Скажи ему, пускай штаны наденет!» – не единожды говорила она матери. А та лишь отмахивалась: «Дурёха! Он же теперь папка твой. Пускай ходит, как хочет. И прекрати постоянно ныть!»

Агата всё реже выходила из своей комнаты. Школа, комната, краски, карандаши – вот и весь быт. Колюня теперь не просил у матери приготовить то-то, или сбегать в магазин и купить бутылочку пива, а требовал. Мать с радостью готовила, бегала, покупала и продолжала хвастаться соседям, какой у неё Колюнечка замечательный.

Однажды, когда мать работала в ночную смену, Колюня, как обычно, не удосужившись надеть штаны, зашёл в комнату Агаты.

– Чем занимаешься?

Глупейший вопрос, учитывая, что он прекрасно видел, что падчерица лежала на кровати и читала.

– Ничем, – буркнула Агата, напряжённо глядя на него поверх книги. Она чуяла запах алкоголя и одеколона.

Колюня, улыбаясь, подошёл к столу, на котором лежали рисунки.

– А ты настоящая художница, – похвалил он. – Ты скажи, может тебе краски новые купить?

– Не нужно.

Он повернулся на месте, осматривая комнату. Вид у него был рассеянный, но Агата подумала, что рассеянность эта – притворство. Как бы невзначай, он приспустил трусы и принялся чесать пах.

– Уйди! – задыхаясь от смущения и злости, выкрикнула Агата. – Уйди из комнаты!

– Да ты что? Ты что, доча? – с недоумением он захлопал глазами. – Я что, чем-то напугал тебя?

– Уйди!

– Да ты не бойся, я же твой папка! Я не обижу тебя!

– Пожалуйста, Колюня, уйди!

– Ладно, ладно, ухожу, – обиженно сказал он. – Не понимаю, и чего ты так испугалась?

Когда Колюня вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь, Агату затрясло. На глаза навернулись слёзы. Ей было страшно. Она слышала, как отчим громыхает на кухне посудой, слышала его обиженный голос: «А что я такого сделал? Просто зашёл. Поговорить хотел. А она испугалась чего-то…»

Матери Агата ничего не рассказала – всё равно не поверит и как обычно отмахнётся. Да и какие подобрать слова, чтобы рассказать такое? Оставалось надеяться, что Колюня сам прошлым вечером испугался её реакции. А если он всё же надумает ещё раз приспустить перед ней трусы, она будет орать во всю глотку, пока всех соседей не переполошит.