А в поймах между сопками небольшие болота, поросшие осокой, в которой тьма клюквы. Сама тайга очень интересное зрелище. Лиственные деревья в основном с южной стороны, а с северной и восточной тайга уже другая – темная, суровая, вот как в кино показывают: кедры, елки, пихты. Иногда тайга, особенно на высоких сопках, кончается, и начинаются настоящие заливные луга, точно такие же, как альпийские. Красивейшие, усеянные тысячами цветов фиалки, лилии, серый и белый мох. Трава совсем не высокая, и из-за этого кажется, что луга просто покрыты коврами из разных цветов, синих, желтых, красных, оранжевых. Лилий одних тут только десятки разновидностей. Местные жители и сектанты называют их жарки, потому что они оранжевые, и их так много, что складывается впечатление, что вся тайга горит. Но есть и темные, и синие, и желтые, даже светло-коричневые и кремовые с коричневыми и розовыми пятнами, и это одни только лилии!

А синие луга ирисов ни с чем не сравнить. То тут – то там много брусники, голубики. Везде видимо-невидимо кедровых шишек и бесчисленное количество белок, которые то и дело бегают с этими шишками и орехами и совсем не боятся людей. Местные жители собирают в тайге дикий лук, чеснок и черемшу и солят просто бочками. В каждой деревне, а в тайге только разбросанные небольшие деревни, пекут свой, ни с чем несравнимый хлеб, ватрушки с брусникой и еще много всяких вкусностей из всего того, что дает людям тайга. Хлеб вообще уникальный – здоровущие буханки сантиметров 25 в высоту и 50 в длину, кирпичиками. Батонов никаких городских нет.

Местные жители – они совсем разные, в самом Минусинске, конечно, больше приезжих, заезжих; местные – одни алкаши, работы сейчас там почти никакой. Как смешно и нелепо – богатейшая тайга, богатейший край, а работы никакой нет у основной массы населения, все только водку пьют. Но есть, конечно, и работяги нормальные, хозяйство ведут, в тайге промышляют, охотой занимаются, но таких меньшинство. В деревнях все по-другому. Общее впечатление – настороженно-приветливое. Войдешь, поздороваются обязательно выслушают, если могут, то помогут, но такое ощущение, что помогут в основном для того, чтобы побыстрей их оставили в покое. Не любят там по тайге шатающихся. Живут очень обособленно. Оно и понятно – старообрядцы, везде практически одни старообрядцы и много старообрядческих деревень, причем иногда очень уж радикальных. Оно и понятно, ведь это Сибирь, ведь сюда действительно еще с петровских времен и при всех режимах ссылали именно таких старообрядцев.

Удивляет другое. Как?! Именно тут, именно среди величайшей тайги, в окружении такого числа старообрядцев и сотен старообрядческих деревень, разбросанных по тайге, именно здесь и обосновалась секта Виссариона?! А с этими старообрядцами вообще шутки плохи. Мне Михаил рассказал, как он один раз случайно забрел в одну из таких деревень, Так у меня аж мурашки по спине побежали.

«Зайдешь, а там все мужики с длинными бородами, в длинных холщовых рубахах. Разговариваешь и думаешь, как бы чего лишнего не ляпнуть. Ходят слухи, Саша, что есть отдельные деревни, где за слово лишнее могут и на костре сжечь, за просто так. Я только одну такую деревню видел. Зашел, смотрю, мужик возле околицы ворота мажет, петли смазывает. Подхожу, спрашиваю:

–Хозяин, заночевать у вас можно?

А в ответ тишина. Опять спрашиваю:

– Ну а хлеба кусок дадите? (Вроде как уже с шуткой.)

А он так, только топориком бороду задумчиво почесал.

Я ему:

– Ну, понятно, мол, у самих, наверное, трудно? – А сам все на топорик смотрю. Думаю, ну его на хрен, от греха подальше, этого лешего в балахоне, пойду к лодке, там переночую. Наловлю рыбы да поем. Не в первый раз. Ну, вышел, спускаюсь к реке. Смотрю, девчушка мне вслед несется, босоногая, в холщовом платье. И кричит мне:

– Дядечка, дядечка!

Ну, я остановился, она молча мне сует пакет, разворачиваю, там хлеб и здоровущий кусок мяса отварного. Говорю ей:

–Спасибо!

А она мне:

–Дядечка, там внизу сарайка есть, там ночуй, там все

ночуют, ага. – И назад поскакала.

Интересно они там, в конце каждого предложения почти, это свое ”ага” вставляют. О чем бы ни ГОВОРИЛИ, почти в конце каждого предложения ставят «ага».

Есть в этих краях и большие деревни – по сто домов и больше, народ уже более раскрепощённый, с бородами и в холщёвых балахонах не ходят.

Много различного зверя. Есть практически все. Как Ноев ковчег. Медведей очень много, настоящих, Русских, бурых. Множество диких кабанов, оленей. К медведям в тайге, местные жители относятся так, как в городе и в обычных деревнях к коровам. И мясо едят и заготавливают на зиму, и шкуры выделывают, и желчь медвежью на спирту настаивают, говорят, от всех болезней помогает. Мясо медведя я там попробовал, конечно. Вкусное, без всяких привкусов, похоже на что – то среднее между курицей и молочным поросёнком. Мясо Оленя тоже попробовал, но оно оказалось очень жёстким, больше одного куска съесть не возможно. Соболя очень много, его там добывают. Росомаху несколько раз видел. Ну и много обычного зверья, зайцы, белки, лисицы. Только, этого зверя различного там очень много. Есть и совсем редкие виды, кабарга, марал. Косуль много. Марала тоже много. Волков много. Есть очень редкий вид, так называемый красный волк, водится только там, но я не видел его, как не видел и снежных барсов, они там тоже есть, в предгорьях.

Среди всей этой красоты возвышалась огромная гора Сухая. Около километра в высоту. Это и была, по сути, эта секта. Сама гора имела много плоскостей и уступов, по величине небольших площадей. На этих сравнительно ровных пространствах и расположились деревянные дома. Вся гора оказалась разбита на секторы. Бараки внизу в первой нижней зоне горы для простых смертных, и красивые современные коттеджи на самом верху, для главарей этой организации. Странно это видеть. Проповедуют высокие учения, якобы движимые высокими мотивами и материями, а когда на это в реале посмотришь, то такая же классовая разница, как и везде. Дико видеть шикарные коттеджи Виссариона и его прихлебателей и нищету простых адептов, живущих где-то внизу, на земле.

У подножия горы было много простых мужчин и женщин, которые, горбатясь, разбивали тут цветники, убирали территорию, работали, в общем, не разгибая спины. А совсем рядом слышались звуки электропил, пиливших вековую тайгу. И то и дело с другой стороны горы выезжали огромные тягачи, груженные самым дорогим в мире лесом, самой лучшей русской таежной древесиной. Я сразу отметил для себя, что по виду самые стандартные и настоящие сектанты. Одетые в длинные холщовые балахоны, подпоясанные какими-то кожаными веревочками. На лице отсутствие любых мыслей, кроме как о своем Боге – Виссарионе. В глазах пустота… Такое впечатление, что из этих людей просто все стерли, как из компьютера, и оставили только один-единственный файл, который называется Виссарион. Жуткое зрелище.

Я обратился к Михаилу:

– Михаил, на это ведь невозможно смотреть. Кто все эти люди?

– Это, Александр, самая несчастная и самая многочисленная прослойка этой секты. Это паства. Они их даже называют цинично – трудниками. Представляете? Трудники… От слова «трудно»!

– Я не могу понять! Ну не могу я понять, почему все эти люди сознательно на это идут. Почему они едут сюда, рушат всю свою жизнь, бросают детей, семьи, продают все что имели, и все это для того, чтобы быть тут трудниками?! Для того, чтобы горбатиться на этого Виссариона? Чтобы

рубить ему ценнейшую тайгу? Я не нахожу другого объяснения, Михаил, как то, что многие люди едут сюда из-за своей душевной пустоты. За последние пятнадцать лет у наших людей столько этой пустоты образовалось, полстраны этим страдают. А, как известно, пустоты в природе не бывает, любая пустота рано или поздно чем-то заполняется. А когда её заполнить нечем, то она заполняется вот таким мусором дерьмом, как этот Виссарион. Просто смешно и одновременно страшно!

– Вы правы, Саша, многие едут сюда от пустоты душевной, от вакуума, оттого, что, как ни жестоко звучит, привыкли быть овцами, которым нужен пастух. Неустроенность городской жизни, неумение перестроиться, кризис среднего возраста.