Марина достала крем, купленный в их прошлый приезд к бабушке, - собрание нескольких французских трав, составленное известной в тех местах травницей, которая ловко обращается с 50-тью наименованиями одновременно, и щедро натерла покрасневший уральский нос.

Расстроенный мальчик присел к ней на колени. Уже смеркалось. К вечеру люди становятся совсем нереальными, вот и сидевший у нее на руках человек шести лет казался каким-то мерцающим, словно сквозь него можно было при желании увидеть совсем по-другому устроенные структуры. Марина знала за собой это наваждение. Привычная мысль спокойно расположилась в ее голове, но одно из слов в этом предложении, предложенном ей как куски хлеба на блюде, оказалось на этот раз больше других по размеру. «Желание» – этот кусок был гораздо больше остальных.

- Марин, собери мне сменку, я через час на вокзал! – отзвонился муж.

- Мам, сказку… - плаксиво-устало попросил Миша.

Марина открыла ту книжку, с мальчиком на обложке. Сердце ее взволнованно забилось.

«Когда я был маленьким, - неторопливо прочла она, - мы вместе с сестрой деда по отцовской линии, тетей Мартиной, мирно жили на краю деревни в маленьком доме, бывшей ферме, одиноко стоявшей среди полей.

Тетя Мартина одевалась старомодно, носила набивные чепцы, платья в складку, на поясе у нее всегда висели серебряные ножницы. Она командовала всеми на свете: людьми, собакой, утками и курами. Меня же она распекала с утра до вечера. Между тем я был тихий, и, наверно, воспитывать меня было легко...»

А там, за поворотом, река. Марина покосилась на сынишку. Уставший Миша заснул мгновенно. Марина встала, положила книжку ничком, и с тем же бьющимся сердцем стала собирать в сумку немного одежды для командировки. Она не боялась, что забудет, о чем собиралась подумать. В ее голове по-прежнему лежали куски огромных слов на тарелке, они занимали все пространство, и ни одна новая мысль не могла бы туда попасть.

Это произошло три месяца назад.

***

Над дачным домиком вставала полная, яркая, светящаяся Луна.

«Говорят, это корабль пришельцев…» - сказал Миша из кресла. Спать ему не хотелось, и он пытался заболтать родителей, чтобы не отправили в постель.

«Глупости!» - отозвался папа.

«А еще говорят, что Луна всегда повернута одной и той же стороной к нам», - подначила Марина.

«Все спутники планет всегда повернуты к своим планетам одной стороной. Ни с Марса, ни с Юпитера, ни с Сатурна нельзя увидеть обратную сторону их спутников», - внес ясность муж.

«А с другой стороны можно увидеть?» - сообразил Миша.

«В смысле?»

«Ну если с одной планеты смотреть на спутники другой….»

Разговор увлек всех, и Марина, взбивая подушки, думала благодарно: «Не хочу забывать это мгновение! Не хочу забывать этих близких и дорогих мне людей и наши прекрасные разговоры! Не хочу забывать эту жизнь!» В каком-то необъяснимом порыве она подняла руки к небу и попросила жарко: «Пожалуйста, я хочу помнить! Я хочу, чтобы моя память была всегда со мной!»

Порыв внезапно иссяк, и она замерла, оглушенная произошедшим. Что-то она явно натворила сейчас, но что именно, ей было самой не понятно.

***

Сначала ее стал мучить запах. Откуда-то все время доносился запах жареного мяса. Запах делился на ингредиенты – тут лук, пассированный в сливочном масле, тут сладкий перец, добавленный позже, тут умопомрачительные специи – и тушеная баранина, которая много часов томилась в какой-то высокой конусообразной посудине.

«Душа моя, ты же вроде вегетарианка?» - ласково спросил ее муж, когда она в ресторане вдруг заказала мясо в горшочке.

«Не знаю, что со мной происходит», - рассеянно отозвалась Марина, глядя на принесенное блюдо.

Вкус, цвет и запах тушеного мяса был не тот.

Тогда она накупила баночек со специями и принялась добиваться того, прилетевшего на каких-то неведомых ветрах запаха и вкуса.

На форумах она искала рецепты.

Она перебирала, как перчатки, кухни разных стран и народов.

Марина будто бы превратилась в собаку-ищейку, которой дали понюхать улику, но собаку, которая не видела того, кто протягивает ей эту самую улику, и не знает, куда ведет ее запах – к жизни или к смерти.

***

Вслед за запахом стали накатывать волны красок – насыщенные, яркие цвета – полно-красный, глубокий бордовый, раскаленный песочный.

Городская мэрия чудила и устроила на эспланаде – огромной пустующей площади посреди города – фестиваль разных культур. После прыгания по деревянным чуркам, передвигания гигантских шахматных фигур и пускания пенопластовых кораблей по построенным вкруговую каналам семейство завалилось во времянку ресторана африканской кухни.

Марина утопла в подушках и, перебирая шерстяные кисточки привычным жестом левой руки, заправски пила чай со специями из серебряного стаканчика. Серебряные подносы, запах зеленого кардамона, настоянного в воде, от которого вкус воды становится как будто мягко-молочным, - все это доставляло ей удовольствие, давно забытое. В этот момент она вдруг сказала себе: стоп!

Ее голова разделилась на две – одна повернулась к другой и спросила: что это? Почему тебе тут так привычно? Ответа не было.

***

Потом пришла музыка. Певец на неизученном языке приносил свою высоко взлетающую песню в дар любимому городу. Далекий город, построенный легендарным царем, вот уже больше 1,5 тысяч лет продолжающий свое круговращательное движение, - раскинулся в волнах этого гимна так, будто Марина в нем родилась и выросла, глазея на неподвижных сфинксов. Ей захотелось присоединиться к этому улетающему вверх голосу, потом распластаться по земле, раскинув в стороны руки и ноги, стать знаком звезды, потом вскочить и начать кружиться – сбрасывая с себя слой за слоем пыль, ограниченность и грязь, за века налипшие на этом прекрасном имени.

Песня звучала как прощание, несмотря на то, что она навечно оставалась в твоем сердце.

Эти два чувства – обретение и потеря – как бы спорили между собой и разрывали на части Маринино существо. Как будто с сумасшедшего расстояния неведомая, давно забытая мать тянула к тебе руки, желая прижать тебя к сердцу.

Марина, не зная, как сбросить с себя наваждение, принялась переписывать текст песни. Значки когда-то как будто ведомого языка, ставшего на 30-40 лет родным, казались также желанными, написание их доставляло странное удовольствие, но смысл не возвращался, оказавшись один раз утерянным. Этот язык был частью флакона, который Марина, видимо, по своему желанию вскрыла той ночью, когда она захотела не забывать.

Обладать памятью.

Вспомнить все, что раньше хотелось забыть.

***

Кем она была тогда? И что она так тщательно старалась забыть?

Была ли она преступником, который обязательно, в «конце концов» - во времена апокалиптические для него - вернется на место преступления? Или жертвой, которая виновата не меньше, чем преступник, раз уж попала в этот узел хитросплетений?

Она знала теперь, что однажды уже возвращалась туда. В облике писателя-одиночки, чудака-француза, который, получив ранение, не стал лежать на больничной койке, ожидая окончания Первой мировой, а кинулся вдогонку за остатками александрийской библиотеки. Писателя, который и во времени, и в пространстве переместился, чтобы разгадать самого себя.

Ей уже было знакомо это чувство – напряженного поиска и приближения скорой разгадки.

Но вскоре за нахождением разгадки следует новая загадка – и полной картины так и не удается достичь. Ее опыт подтверждал, что вселенная не голограмма, иначе бы в маленькой части ответа содержался бы весь ответ. Или то пространство, в котором все происходило, уже не работало по законам известной нам вселенной?

***

Иногда, чтобы привести человека к чему-то сохраненному забытому, но которое он силится вспомнить, приходится что-то другое разрушить – если человек развил чувствительность, то разрушений достаточно маленьких – перегоревшая лампочка, упавший на пол стакан. И вот он идет в кладовку за новой лампочкой – и натыкается на альбом с фотографиями или нужную книгу. Поднимает осколки стакана и глазами упирается в напоминающий нечто развод на обоях.