До меня стало доходить, что сказав «поединок», я всего лишь попросил убить меня.

– Кроммал, что у тебя тут? – рявкнул десятник.

Блондин ткнул копьем в мою сторону.

– Тут вот, меня на поединок вызвал…

– Ты из-за него меня позвал? – лысый лишь мельком глянул на меня, – Да это дерьмо нулячье!

«Берегись!»

Легко сказать! Я же связан, никакой свободы действий.

Я едва успел заметить движение руки, снимающей топор с пояса, и дернулся что есть сил, прижимаясь к торчащему лезвию, отвел голову…

Меня чуть не оглушило, с таким треском вошел в дерево топор у самого уха. Столб тряхнуло, и я почувствовал, как загорелось соленой болью плечо – лезвие топора надрезало кожу, и пот сразу смешался с кровью.

Было больно, но я еще жив!

– Ах, ты ж! – вырвалось у десятника.

Мое сердце гулко забилось, ударяя по ушам, и я, в очередной раз поражаясь своей глупости, крикнул:

– Бой!

Впрочем, другого выхода у меня не было. На поясе у Кроммала висел еще топор, и третий раз будет последним.

Воины стояли, пораженные тем, что их мастер промахнулся. Если Троргал еще мог списать все на везение, то тут, кажется, были уже знаки судьбы.

Кроммал покосился на небо и приложил на всякий случай два пальца ко лбу.

– Да не может быть, – сказал наконец десятник, – Это же ноль!

– Да, это вообще просва, – кивнул Троргал, – Их проповедник!

– Да ересь это! –десятник свирепо качнул головой и потянулся к топору на поясе Кроммала.

– Поединок священен! – раздался еще один голос.

Воины обернулись, я тоже скосил взгляд. К площади с моим столбом двигался еще один человек. Седые волосы, убранные в хвост, борода, и проницательный взгляд. Он не был одет, как воины, – пытаясь понять, кто это, мозг предложил мне слова «маг» или «знахарь».

Простая зеленая туника свисала до колен, под ней угадывалась легкая кольчуга. Убранные волосы украшал серебряный обруч, в руках он нес искривленный длинный посох, достававший ему до плеча. Посох был изогнут дугой, и заканчивался странным наростом в виде жала.

– Торбун, ты же не хочешь прогневать Небо? Давно меру свою не терял?

– Старый, это же просва! – в голосе лысого появилось оправдание.

– А скинешь меру, если Небо вдруг накажет? Из-за нуля готов рискнуть?

Торбун недовольно поморщился, потом кивнул Троргалу:

– Развяжи его.

Седой добавил, поглаживая бороду:

– Тем более, скорпионы, где вы видели «просветленного», который хочет драться?

Дорогие читатели, ваши лайки и комменты только приветствуются. Автору очень приятно видеть обратную связь, тем более, это помогает книге быть увиденной.

Глава 2. Жажда жить

Ну, ждать, что меня заботливо развяжут и подхватят на ручки, не пришлось.

Троргал подошел, вырвал свой топор, не заботясь, что острые края задели мою руку. От боли я прижался затылком к дереву. Воин скрылся из глаз, зайдя за спину, и тут столб тряхнуло так, что у меня зубы чуть не вылетели. Он перерубил веревки!

Мои руки разлетелись в стороны… Но ноги-то так и связаны.

Я полетел головой вниз, попытался поджать ноги, кое-как подставил локти, руки совершенно не слушались. Удар о землю оглушил, я сложился, и ноги страшно заломились, натянув веревки и жилы до предела. Сейчас сломаются.

Новый стук топора. Я с облегчением ссыпался на землю. Именно ссыпался, сил во мне вообще не было. Я часто задышал, в нос ударила сухая пыль.

Сколько я провисел тут? Я себя помню только пять минут всего.

«Этот проповедник висел тут два дня».

Два дня!!! От осознания этого ко мне сразу вернулись все чувства. Тело скрутило болью, занемевшие руки и ноги взорвались миллионами искр, будто прошило пылью из ружья.

Горло загорелось, иссохшее нутро стало долбить в мозг о своей жажде.

— Пить!

У меня вырвалось это непроизвольно, но сил терпеть больше не было.

— А пожрать не дать, просва сраная!

– Давно не отливал, сейчас я тебе помогу, – шаги зашаркали в мою сторону.

– Троргал! Небо оскорбить вздумал?

Я сжал пальцы от злости, и, скребя ими по земле, подтянул ноги. Сволочи, дайте только…

Еле подняв голову, я уткнулся взглядом в меч, лежащий у ног воина с копьем. Как его там, блондина этого? Кроммал? Зарычав, я выкинул руку вперед. До меча всего-то шагов пять.

– Пить! — снова вырвалось у меня.

— Вот же говно нулячье, и как осмеливается только?

Я с криком подтянул свое тело, упираясь коленками, и прополз несколько сантиметров. Земля была твердой, с мелким крошевом какого-то камня. Все это впивалось в локти, в колени, лезло в саднящие раны. Блин, заражение подхвачу.

— Вот же просва упрямая. Сдох бы давно, и ладно.

— А ну, зверье пустое, заткнулись! – это рявкнул десятник, кажется.

– Торбун, если доползет до меча, дашь ему воды.

— Хорошо, Старый.

Я попытался еще пару раз подтянуться, но силы быстро покинули меня. Уткнувшись лбом в землю, я задышал, вдыхая грязь и раздувая вокруг пыль. Надо еще тянуться!

Не могу…

Даже по сравнению с огнестрельным в живот эта боль была невыносима. Дали бы мне умереть там, под мостом…

Лежать просто так оказалось приятно. А что, если не двигаться, и спокойно помереть, отдать богу свою душу. Полететь навстречу родным. И мучения прекратятся.

Богу душу…

Воспоминания резанули слова о том, что мою душу заберут. И родных я там не встречу.

Я попытался подтянуть себя еще. Сил поднимать голову не было, и я просто повернул ее поудобнее. Меч поплыл перед глазами, стал расплываться.

«А твои жена и дочь? Как же они?»

Зарычав, я подтянул руку, сделал усилие. Тело дернулось и обессилено замерло. Не могу больше.

– Бесхребетный ноль!

Я усмехнулся. Посмотрю я на тебя, когда ты провисишь два дня на столбе под палящим солнцем. И тебя будут жрать мухи.

«Ты не висел! Ты тут десять минут всего!»

Я выругался. Вот же назойливая баба. Заткнись!

«Вставай, ноль! Я жить хочу!»

— Не, все, этот не доползет, -- послышался голос Торбуна.

– Может, добить? – с надеждой спросил Кроммал, – Небо одобряет милосердие.

Сраный копейщик! Я подтянул руку, она застыла на полпути. Простите, мои дорогие!

– Я тебе добью! Надо будет, сам сдохнет, не испытывай судьбу.

Снова уткнувшись носом в пыль, я… заплакал. Глаза жгло, влаги давно не хватало, но тело с болью содрогалось в приступах рыдания. Вокруг стояли несколько воинов, и наверняка с презрением смотрели. А мне все равно, я умираю.

«Папа!»

Я затих. Что? Это кто?

«Папа. Иди сюда! Смотри, что я умею!»

Эльза! Моя Эльза! Ты моя кровинка!

«Папа-а-а. Ну-у, что ты лежи-и-ишь?»

– Да иду я, иду! – вырвалось из пересохшего горла.

Новое попытка, я с огромным усилием поднял голову и уперся подбородком в грязь. Меч всего-то… ну, какого хрена? Он все так же в пяти шагах!

– А-а-а! – я закричал, раздирая пересохшие связки.

Тянем одну руку. Обдираем кожу до новых ссадин, я чувствую, как вырываются волоски с корнем. Прочертив локтем, будто по наждачке, я выкинул руку вперед, больно вонзив пальцы в пыль.

Вторую руку под себя. Опираемся на локти. Экономим движения. Ползем телом, помогаем уставшим рукам.

***

«Помогаем локтями, сраные вы шавки! Автомат в руках у вас будет, как ползти будете? Уро-о-оды! Понабрали говно всякое!! Куда ты, шваль, автомат в грязь опустил? Он у тебя блесте-е-еть до-олжен!!! Ты у меня за всю роту стволы чистить будешь!»

***

Голос нашего сержанта оглушительно прогудел из прошлого и будто поддал пинка по моему новому тощему заду. Я сразу согнулся, выпятив пятую точку к небу, и кинул себя вперед. Вернее, попытался, но все же продвинулся вперед сразу на два шага, прочертив подбородком борозду и набрав в рот земли.

– Вот же нулячий ноль!

– Настырный. Стихия духа в нем сильна.