Литмир - Электронная Библиотека
A
A

- Он все стены подряд размалевывает, тем и живет, - пожав плечами, заметил поэт Беллинчоли. - Мальчишки, что растирают ему краски, со смеху покатываются над этим "Распятием"!

- А я вот думаю, работа весьма изрядная, - сказал настоятель, который, составивши себе мнение, упорно за него держался. - И во всяком случае, она завершена. Особенно похвально у этого Монторфано умение сделать поверхность росписи рельефной, как бы отделить ее от фона, и здесь он тоже в этом преуспел.

- С одной оговоркой: вместо Спасителя он изобразил на кресте мешок с орехами, - вставил Беллинчоли.

- А вы что скажете, мессир Леонардо? Каково ваше мнение о "Распятии"? - спросила герцогская возлюбленная, которой очень хотелось привести знатока столь многих искусств в замешательство. Ведь он лишь с большой неохотой позволял себе судить о работах других художников, тем паче о таких, где не мог отыскать ничего хорошего. Как она и ожидала, мессир Леонардо попытался увильнуть от ответа на этот вопрос, особенно неуместный в присутствии настоятеля.

- Вы сами, мадонна, уж верно, разбираетесь в этом лучше меня, произнес он с обезоруживающей улыбкой.

- Ну нет! На попятный двор идти не дозволено. Мы желаем услышать ваше мнение, - оживленно воскликнул Мавр, сгорая от любопытства.

- Часто, - заговорил мессир Леонардо после минутного раздумья, - часто я думаю о том, как от поколения к поколению живопись все больше приходит в упадок, если художники берут за образец лишь уже созданные картины, вместо того чтобы учиться у природы и усвоенное...

- Ближе к делу! - перебил настоятель. - Мы хотим услышать ваш суд об этом "Распятии".

- Весьма богоугодное произведение, - сказал мессир Леонардо, тщательно взвешивая каждое слово. - Глядя на него, я чувствую все муки истерзанного Спасителя...

Фенхелева лира грянула веселыми звуками, которые можно было истолковать как задорный смешок.

- ...Столь правдиво они изображены, - продолжал мессир Леонардо. - Еще могу добавить касательно Джованни Монторфано, что он умеет артистически разделать зайца, либо фазана и уже в одном этом обнаруживается рука мастера.

Лира так и захлебнулась скачущей струнной дробью, а в приглушенный смех придворного общества вторгся сердитый голос настоятеля:

- Все, все знают, мессир Леонардо, языка злее вашего нет в целом Милане, а кто заводил с вами дела, непременно оставался в убытке и неприятности. Добрые братья Сан-Донато который год об этом твердят. Жаль, я их не послушал.

- Вы говорите, - невозмутимо произнес мессир Леонардо, - о том "Поклонении пастухов", что я начал писать по заказу монахов Сан-Донато и не завершил по причине содейства, каковое оказал мне в этой работе Великолепный2?

- Не знаю, о "Поклонении" ли речь и при чем тут был Великолепный, объявил настоятель. - Знаю только, что монахи понесли из-за вас урон. Но из собственных ваших слов как будто бы вытекает, что эту работу вам оплатили дважды - и монахи, и Великолепный - и что как те, так и другой в итоге остались с носом.

- А мне вот кажется, что в словах его кроется некая история, - заметил герцог, - или я плохо знаю моего Леонардо. Верно, мессир Леонардо? Тогда расскажите ее нам.

- Да, в самом деле, - подтвердил мессир Леонардо, - хотя и не очень веселая, но коли вы, государь, все же хотите ее услышать, мне придется начать с того, о чем изволил напомнить досточтимый отец настоятель: четырнадцать лет назад, в день святой Магдалины, я заключил во Флоренции с монахами Сан-Донато договор, в коем обещал им...

- Обещать вы всегда были горазды, - вставил настоятель.

- ...Написать для главного алтаря их церкви "Поклонение пастухов" и "Поклонение волхвов", и в тот же день, получивши от монахов в качестве задатка ведро красного вина, принялся за работу. Но в скором времени мне уяснилось, что изображение пастухов и волхвов, одному из которых я задумал придать черты Великолепного, не требует большого труда и глубоких размышлений; куда более важной задачей я полагал иное - показать на картине, как весь мир принимает тою ночью Благую Весть, как она настигает ремесленников, городских старшин, крестьян, мелочных торговок, цирюльников, возничих, носильщиков и подметальщиков улиц, как в трактиры, дворы, переулки и прочие места, где обыкновенно собираются люди, прибегает какой-нибудь человек с этой новостью, как он кричит в ухо глухому, что нынешней ночью родился Спаситель.

Эти последние слова Фенхель сопроводил мелодией простой и благочестивой, как песни, что поют крестьяне-горцы, когда в Святую ночь идут заснеженными тропами к мессе. И мессир Леонардо умолк, внимая этой мелодии, которая продолжалась и теперь, когда он молчал, и вскипела ликованием; он стоял и слушал, пока она не отзвучала с последним тихим радостным аккордом. Потом заговорил снова:

- Так вот, касательно этого глухого, коему тоже надобно воспринять Благую Весть, мне подумалось, что очень важно проследить, как меняется выражение его лица, как тупое равнодушие к происходящему вокруг, если оное не затрагивает его самого, сперва сменяется безотчетным покуда волнением, затем мукой от невозможности понять и страхом, что могло случиться нечто для него ужасное. А потом настает миг, когда он больше угадывает, нежели понимает, что и ему выпало счастье, но в чертах его отражается еще не радостная смятенность, а поначалу лишь нетерпение, ведь он жаждет поскорее все узнать. Однако чтоб запечатлеть все это рисовальным карандашом в моем альбоме, мне требовалось побыть некоторое время в обществе глухого. Но я такового не нашел...

- Ну, наконец-то, - послышался от окна голос да Корте, - они поладили. Немец кивнул.

- О нет. Отнюдь, - возразил Ландриано. - Видите, шталмейстер все еще его уговаривает. Когда речь о деньгах, эти немцы упрямо стоят на своем. Никак их с места не сдвинешь, евреи и те сговорчивей.

Вновь настала тишина. Ландриано и да Корте продолжали следить за торгом. От настоятельского кресла доносилось ровное спокойное дыхание. Кривелли жестом подозвала слугу, совсем еще мальчика, который принес блюдо с фруктами и хотел было тихонько удалиться, и, указав на гаснущий камин, шепотом велела ему подбросить дров.

3
{"b":"69711","o":1}