– Да отцепись ты от него! – вдруг раздался тонкий, насмешливый, спокойный и совершенно трезвый голос.
Коля повернул голову. Возле Сани Вяткина сидела девушка. Или девочка? У нее были короткие прямые волосы, русые с красивым рыжеватым отливом. Небольшие серые глаза с длинными темными ресницами. Светлая нежная кожа с легким румянцем на щеках. Тонкое лицо, тонкая шея. И вся она, хотя и сидела, показалась Коле стройной и тоненькой и, скорее всего, была совсем невысокой. Сейчас она смотрела прямо на здоровую Боброву с мальчиком в когтях и насмешливо улыбалась.
– Отцепись от него, – повторила она тише, – он же тебе во внуки годится.
– Мне восемнадцать, – буркнул полузадушенный мальчик, тем не менее выбираясь из ослабших объятий Бобровой.
– Джентльмен, – коротко засмеялась соседка Вяткина и отвернулась. Взгляд ее встретился с Колиным взглядом.
– А тебе сколько лет? – улыбнувшись, спросил он.
– Тоже восемнадцать, – ответила она. И добавила: – Папочка.
– Почему папочка?
– Смотришь свысока.
Коля слегка смутился. Да, он знал за собой это: смотреть на молодых девушек свысока, точно сам-то уже много повидал в жизни и при случае может поделиться с ними опытом. Этой, похоже, опыта самой было не занимать. Она смотрела на него спокойным прямым взглядом, не робко и не вызывающе, а так, как надо. Коля для себя никогда еще не пробовал определять, как же должна смотреть девушка, а сейчас, увидев, понял сразу – вот так.
– Лю! – визгливо произнесла Анжелина. – За твоим стулом бутылка. Давай ее сюда.
Соседка Вяткина мимолетно улыбнулась Коле, повернулась и наклонилась за бутылкой.
– Лю? – тихо, сам себе сказал Коля, и немного по-актерски приподнял одну бровь.
– Да, – услышав, сказала она. Потом передала бутылку Анжелине и снова посмотрела на Колю. – Лю. Или Люба. Как угодно.
– А я Коля.
– Я знаю.
– Да, правда, Портнов же говорил…
Вяткин, сидевший между Колей и Лю, вдруг протянул к стакану с водкой большую волосатую руку, схватил его, выпил с каким-то яростным напряженным выражением доброго толстого лица, и без предупреждения завопил песню. Все вздрогнули. Лю чуть поморщилась и откинулась на спинку стула. Теперь из-за огромного Вяткина Коле ее снова не было видно.
Проорав первый куплет, Вяткин имел наглость повторить две последние строчки. «Так он будет петь до бесконечности», – подумал Коля и вздохнул. Но Вяткин уже увлекся. Вяткину уже было наплевать на вздохи. Напрасно Портнов пьяным голосом вякал со своего места что-то насчет распоясавшихся Шаляпиных. Напрасно Боброва саркастически похохатывала, поглаживая своего мальчика по плечу. Вяткин пел, и это было ужасно.
– Ну, хватит, Саня, – миролюбиво сказал Коля. – Люди выпить хотят, а ты мешаешь.
Коля не в первый раз находился в одной компании с Вяткиным, а потому знал, что делал. Такое обвинение для Сани было сродни оскорблению.
– Я? – тут же переключился Вяткин. – Вот уж выпить я никогда и никому не мешал. Давайте быстренько по пять капель и я допою.
– Потом допоешь, – отрезала Боброва. – Время стихов пришло.
– Время стихов уже кончилось, Ира, – сказал Коля. – Пей водку.
Боброва обиженно засопела и встала из-за стола. Растрепанная Анжелина тоже. Они вышли из комнаты, плотно прикрыли за собой дверь.
– Ну, Коля, не ожидал я от тебя, – печально качая головой, проговорил Саня Вяткин. – Я думал, ты искусству сын, а ты его пасынок, выясняется.
– Я его дядя, – ответил Коля и выпил.
– Портнова я не поволоку, учти, Коля. Я отсюда на вокзал прямо поеду, посылку встречать.
– Что в посылке? – насторожился Портнов, который слова «еда», «водка» и «посылка» даже не слышал, а чувствовал в любом шуме и гаме.
– Консервы, – ответил Вяткин. – Я поесть люблю, вот мне бабушка и собирает узелочки. С пенсии, родимая, с пенсии, голубушка…
Вяткин собрался пустить пьяную слезу, но Коля был начеку.
– Спой, Саня.
– Что? – не поверил своим ушам Вяткин.
– Спой, – повторил Коля. – Вот, на будильнике сейчас без трех минут девять. У тебя три минуты. Ровно в девять ты должен заглохнуть.
– Будет сделано, – повеселел Вяткин и, не теряя зря драгоценного времени, затянул песню «Ой да то не вечер…»
– Издеваешься? – негромко спросил Портнов, в упор глядя на Колю мутными глазами. – Над птичкой Божией? Грешно.
Коля и сам знал, что грешно, да не удержался. У них с Портновым как-то был серьезный разговор на тему насмешек – где грань между шуткой и издевательством? Произошел он после одной сцены, свидетелями которой они стали: блаженный и в трезвом виде Ванюша Смирнов, напившись, опрокинул на себя тарелку с супом из пакетика. Поэт Кутиков принялся издевательски насмехаться над бедным облитым Ванюшей. Шутки его были изощренными и гадкими, да к тому же Кутиков не знал меры. Ванюша и сам поначалу хихикал над собой, щуря свои вечно слезящиеся, чуть раскосые блеклые глазки, а потом вдруг заплакал. Вот тут уж ирония Кутикова достигла апогея. Он наслаждался видом плачущего блаженного и это было так противно, что Коля не выдержал и ударил его в ухо. Кутиков рассердился и замолчал, и молчал до тех пор, пока не обнаружил, что суп, пролитый Ванюшей, был из его тарелки, так как свой собственный Ванюша давно съел.
Рассвирепевший пьяный Кутиков, горя мщением, быстро и сильно несколько раз пнул Ванюшу. Тот упал и, жалко улыбаясь, прислонился спиной к стене. Тогда встал Портнов и одним точным ударом выкинул Кутикова за дверь. История получилась некрасивая, мерзкая. Коля, наблюдавший тогда такое впервые, долго потом испытывал тяжелое, гадливое какое-то чувство, и с Кутиковым с тех пор избегал всяческого общения.
Вот после того вечера и произошел у них с Портновым, более опытным человеком, долгий разговор. Они поняли друг друга и, наверное, именно в тот вечер, и стали уже не просто соседями и приятелями, а друзьями. Впрочем, к слову «друг» у Коли было пока особое, юношеское, можно сказать, мушкетерское отношение и он не любил вообще его произносить.
Вяткин беспрепятственно допел песню, уложившись в две с половиной минуты. Для него вечер уже удался и Портнов, видя его широкую удовлетворенную улыбку, отвернулся от Коли, перестал сверлить его строгим взором.
В комнату вошли Боброва и Анжелина. Они принесли еще две бутылки водки. Компания оживилась. Вяткин захлопал в ладоши, подпрыгивая на стуле; Портнов взял одну бутылку, зубами сорвал пробку и стал разливать зелье. Остальные просто издавали нечленораздельные отрывистые звуки, но все равно понятно было, что они водке рады. Правда, несколько гостей были уже совсем пьяны и едва сумели сфокусировать взгляд на своих стаканах и рюмках.
Анжелина – Коля к этому времени понял уже, что она была хозяйкой квартиры, а училась на театроведческом факультете – держалась отлично. Выпила лихо, прошептала что-то на ухо Бобровой и, засмеявшись, стала громко рассказывать непристойный анекдот. Для Коли все это давно было не ново и не интересно. Он выглянул из-за могучего Вяткина и позвал:
– Лю!
– Что? – отозвалась она.
– Что ты делаешь?
– Беседую с Васей.
– Где он? Покажи.
– Вот.
Лю слегка отогнулась и Коля увидел Васю – длинноволосого высокого парня с пьяной улыбкой на узком, очень бледном лице.
– Эй, Вася, – обеспокоился Коля. – Тебе не плохо?
– Ему плохо, – за Васю ответила Лю. – Вот я как раз и уговариваю его пойти в туалет, а он не хочет.
– Может, он не уверен, что дойдет, – предположил Коля и поднялся. – Вставай, Вася, я тебе помогу.
Он помог Васе встать и повел его в туалет. Ноги парня заплетались и дважды он едва не упал вместе с Колей, на котором повис всем своим длинным и довольно тяжелым телом. Как только Коля закрыл за ним дверь туалета, он сразу услышал знакомые звуки, понял, что придется подождать, и пошел пока на кухню покурить.
Через полминуты туда же явилась Боброва. Взяв сигарету из пачки, валявшейся на столе, она мрачно воззрилась на Колю.