4 декабря

Встали около 9-ти ч. Утром еще лежа в постели, я слышал очень громкую стрельбу. Потом Котя узнал, что по радио объявляли, что идет обстрел нашего района. Я встал. Мама согрела чайник на буржуйке, и я выпил какао, съев весь остаток сегодняшнего хлеба. После этого пилил с мамой дрова. Бабушка встала около 11-ти ч., сделала мне манную кашу. Я ее съел, и мы с Котей принялись таскать дрова до самого обеда. Днем выключили свет. На обед бабушка дала по 1,5 тарелки жиденького супа и пшеничной каши. После обеда пили кофе с одной булочкой из белой муки. Бабушка дала мне на вечер 2-е булочки. Быстро темнело. Света не было и мы с мамой легли в темноте на постели. Пришел папа. Ему дали карточки. Он принес мне на вечер котлетку. Придя в спальню, папа уселся в темноте и стал нам рассказывать новости. Он слышал, что из Тихвина муж одной из сослуживицы прислал через знакомого летчика, только что прибывшего из Тихвина, письмо. В письме говорилось, что Тихвин снова взят нами, что дела идут лучше, что не сегодня-завтра будет взят Новгород и расчищен путь к Ленинграду. Что нас приободрило. Есть слухи, что папин институт переедет в Семипалатинск. Стало совсем темно. Бабушка зажгла керосиновую лампу, села читать газету. В газете превозносилась победа советских войск и взятие Ростова. Папа стал ставить самовар. Бабушка принялась разогревать мне котлетку с остатками обеденной каши. Половину каши бабушка отложила для Коти вместо хлеба. Мне показалось мало каши и я попросил чтобы она положила мне всю кашу, а я уступлю Коте одну булочку. Так и сделали. Я съел котлетку с пшенной кашей с большим удовольствием. Папа принес самовар. Пришел Котя, ходивший узнавать насчет отсутствия света. Он ничего точно не узнал, но по словам других управхозов света ждать раньше 10 дней нельзя, а может быть и больше. После ужина мы сидели при свете керосиновой лампы. Бабушка раскладывала пасьянс, Котя читал газету, я записывал дневник. Папа возился с устройством коптилки. Около 10-ти ч. мы потушили лампу и легли спать при свете свечки. Около 1 ч. меня разбудил очень сильный троекратный удар. Казалось, что он разразился над самой головой. Я, еще ничего не понимая, вскочил зажег свечку. Мама тоже вскочила. Вошел папа и сказал, что тревога. Я поспешно одел валенки и шубу. Мы вышли в переднюю. Новое сильное сотрясение потрясло дом. Мы с мамой сошли вниз к Лалло вместе с Коняевыми. В темноте мы уселись на дубовую скамью. Между Батовой и Лизкой разгорелась ссора, которая закончилась руганью и дракой. Наконец, заиграл отбой, и мы побрели в полной темноте вверх по лестнице. Я светил электрическим фонариком. Пришли и сразу легли спать. Было около 2-х часов.

У Лалло говорили, что теперь по районам организуются группы для эвакуации пешком. Детям и престарелым дают машины, прочие идут пешком около 200 км. В течении 10 дней . Через каждые 18-20 км. Якобы обеспечиваются ночлег, и даже горячая пища. Самым опасным местом является переход через лед Ладожского озера. Тем не менее, все хватаются за возможность эвакуации, записываются в группы.

5 декабря

Меня рано утром (около 8-ми ч.) разбудил Котин голос: «Клава пришла телеграмма от Шуры». Потом я опять задремал. Около 9-ти ч. я опять проснулся. Было совсем темно. Вначале я думал, что мама уже встала. Полежав еще под теплым одеялом, я наконец собрался с духом и сбросив одеяло, принялся зажигать свечку. Оказалось, что мама еще в кровати. Я зажег свечу, мы встали. Папа стал ставить самовар. Мы собирались втроем (я, папа и мама) пить чай (бабушка поднялась, и пошла относить узел с бельем в прачечную. Котя пошел за хлебом). Раздался звонок, пришла Александра Александровна. Она сообщила, что пришла телеграмма от Марии Александровны, в которой сообщалось, что та в тяжелом положении и пришлось сообщить об этом родным. Александра Александровна зашла за папой, чтобы вместе навестить Марию Александровну. Мы выпили чай, я выпил чашку какао. У мамы не было хлеба, и я ей отдал часть своего. Остаток сегодняшнего хлеба я съел, макая его вместе с мамой и папой в блюдечко с налитым горчичным маслом, которое папа отлил себе (50 гр.) в особую бутылочку. Попив чай, мама ушла в техникум. Вскоре папа и Александра Александровна тоже ушли. Я сел заниматься в папиной комнате. Пришла бабушка, потом Котя. Он принес хлеб. На меня, бабушку, маму, папу был один кусок. Бабушка стала требовать от меня, чтобы я разделил хлеб. Я не стал, т.к. не знал, как делить, и даже сказал, что бабушка «слопала довесок». Это обидело бабушку. Она не захотела, есть совсем. Вмешался Котя, стал бранить меня. Наконец пришел папа и разделил хлеб на четыре равные части, взял одну часть себе, оставив остальное нам. О Марии Александровне он узнал, что она слегла, у ней чуть не ли дизентерия, хлеб ей есть запретили, она не может встать с постели, продуктов не выкупает, одним словом «умирает голодной смертью». Мы с папой заклеивали окна в столовой. Около 3-х ч. был обед. Был густой суп с черной лапшей (Котина получка), но каждому дали только по 2-е тарелки. Я после обеда пошел повертеться в кухне около бабушки, спрашивая нельзя ли еще супа. Но бабушка отказала. Пришлось утешиться обещаниям, что когда придет мама, я смогу взять тарелочку. Я еще немного позанимался у папы. Стемнело и пришлось прекратить занятия. Около 4-х ч. пришла мама. Первым вопросом был: «Есть ли суп». Я сейчас же принес ей суповую кастрюлю, намекая, что суп, дескать, хорош, да только дали то нам всего по 2-е тарелки. Мама села кушать и тут же велела мне взять небольшую тарелку супа. Я было стал отказываться, но мама настаивала, и я съел тарелочку. Вошла бабушка. Увидев меня, смотрящего на суповую кастрюлю, грызя палец, она спросила, брал ли я суп. Я нерешительно отвечал, что брал немножко. Бабушка плеснула мне в тарелочку еще 2-е ложки супу. Пришел папа, подсел к столу, освещенному свечей. Мама стала рассказывать новости: вчерашний ночной троекратный взрыв слышали все, в разных частях города, но никто о нем ничего определенного не знал. О Тихвине также никто нечего не слыхал. Куфаеву предложили лететь. Он в очень плохом и расстроенном состоянии. Его терзает необходимость решения. Он говорит, что если б он был один, не за что не поехал бы. Но Коля очень плохо переносит все: очень похудел, упал духом. Жена тоже очень нервная и мучается. С другой стороны у него, он считает, безусловно не хватает денег на прожитье, где-нибудь на Урале, даже если продаст все имущество, вплоть до пианино. В Свердловске, по его словам, примус стоит 1000 руб. И все же, если в том спасение жены и сына, надо решиться на все … Мама встретила Брянцева. Он улетает с Шуриком 9-го декабря, но очень озабочен состоянием Шурика. Шурик очень похудел, в школу не ходит, пал духом и все твердит, что лучше повеситься, чем уезжать. Мама слышала, что пешая эвакуация отменена. Около 6-ти завыла сирена. Мы оделись и вышли в переднюю. Котя засел в уборной. Последовало сотрясение. Мы с мамой взяли чемоданчики, и вышли на лестницу. Мама стала спускаться. Я задержался на площадке, одевая перчатки и вынимая эл. Фонарик. Вдруг послышался какой-то неестественный шум вроде шума обрушивающегося водопада. Все окна и лестница осветились. Стало совсем светло. Сквозь замерзшее стекло струился яркий, ровный свет, иногда прерываемый искрящимися взметами. Мама кинулась ко мне наверх. Потом мы бросились вниз. Свет заливал всю лестницу. Он струился и со стороны двора и со стороны парадной. Не зная куда броситься и думая, что это бомба, которая вот-вот взорвется, мы бросились к Лалло. Мы бросились за выступ лестницы (к тому месту, где прежде сидели) и стали креститься, ожидая удара. Я отчаянно дернул звонок. Выскочила Лизка с свечей в руке. Мама не своим голосом закричала, что мы горим. Метнулись на улицу. Напротив парадной под одной из грузовых машин ярко искрясь и ослепляя, горела бомба. Мы отошли. Я, оставив маму внизу, побежал наверх сообщить. Мама за мной. Он кричала, что все вокруг горит, схватила вещи. Папа побежал вниз узнать, я за ним. Мы вышли на улицу. На улице было светло, как днем. Против ворот несколько человек засыпали горящую бомбу. На другой стороне улицы тоже что-то тлело. В домах 11 и 9 горели чердаки. По противоположной стороне улицы колыхались огромные светлые отблески. Мы вернулись. Мама навьючила один рюкзак на себя, другой на меня и мы сошли в 7-ой номер. Мы с папой снова вышли на улицу вместе с Клавой и Урсати. Улица была уже темной. На доме № 11 полыхало пламя. Сверху лилась вода. Вскоре пламя сбили. Из под ворот стали кричать, что горит наш чердак. Папа пошел на чердак. Мы сидели довольно долго в 7-ом номере при свете лампады. Меня клонило ко сну. Услышали шаги на лестнице. Я открыл дверь и окликнул папу. Он вошел в 7-ой номер. Сообщил, что на чердак упали 3 бомбы, что их засыпали песком, то что они стали опять дымить. Какой-то молодой человек обратил на это внимание. По его указанию бомбы залили водой. После этого нужно было еще 3 часа дежурить , чтобы они не разгорелись. Отбоя все не было. Было одно сотрясение. Потом стало тихо. Мы забрали все узлы и взошли наверх. Все седели в передней (Котя ушел на чердак). Наконец около 8-ми ч. дали отбой. Я сходил в уборную. Бабушка спекла мне омлетку. Другую она спекла себе из остатков и половину отдала мне же. Мне они показались очень вкусными. Папа поставил самовар. После ужина я записывал дневник. Мама с бабушкой легли. Я торопился записать дневник, чтобы потушить лампу и лечь спать. Вдруг около 10-ти ч. завыла сирена. Я сел в передней при свете керосиновой лампы дописывал дневник.