P.S. Вчера мы с мамой, работая над Котиными окнами, предавались воспоминаниям. Вспоминали Лимузи, Самойловичей, Мишкино; «Неужели, думали мы, лето проведенное в Лимузи будет последним дачным летом. Ведь и в нормальное время лето 1942 года должно было быть последним дачным летом. Но даже если к лету все кончится благополучно, то будет полная разруха и о даче нечего и будет помышлять. Мои первые дачные воспоминания неразделимо связаны с Лимузи. Неужели Лимузи будут моим первым и последним летним воспоминанием». Мы вспомнили такую сцену: приезжает в Лимузи папа, распаковывает свой саквояж, вынимает по очереди котлеты, завернутые в пергаментную бумагу, мясо, огурцы … все это тут же разворачивается, раскладывается, обжаривается… Вспоминали француженку, англичанку. Я досадовал на себя, что в свое время не использовал всех тех возможностей изучения языков, которые имел. Накануне вечером папа, ставя самовар, сказал маме, что если мы переживем это страшное время и снова полегчает, то он все же выйдет из семьи и предоставит маме выбор оставаться у своих или уйти с ним. Я мол подрос, бабушка мне больше не нужна и потому нам нужно отпочковаться. В последнее время папа стал очень глухо раздражен, все чаще попрекает маму деньгами. Мама про это мне сказала под секретом.

29 ноября

Будильник разбудил меня в 6 часов. Я встал, умылся и оделся. Мама встала и спекла мне омлет из яичного порошка. Я его съел, выпил кружку какао, одел валенки, шубу, очки, взял карточки мешок и отправился в очередь. На дворе стояла кромешная тьма. Я не зги не видел, продвигался почти на ощупь. Видно таяло, потому что вокруг текла вода, и я то и дело проваливался в лужу. Кое-как выбрался я из переулка и направился к Водникам. Там в полной темноте толпились люди. Крупы не было. Люди стояли и ждали. Давали жир вместо масла пол рабочим карточкам. В угловом гастрономе внутри стояла большая очередь и ждала, чтобы что-нибудь привезли. Вместо крупы давали яичный порошок (за 100 гр. крупы 25 гр. порошка) но его почти никто не брал. В соседнем магазине, (где я достал пшеничную крупу) все полки были пусты, продавцов не было, касса была закрыта, но весь магазин был набит народом. Ждали, что привезут. От Водников все еще в темноте я отправился в Промтоварный. Тут стояла большая очередь за жиром. В гастрономе ничего не было. Против Озерного выстроилась вдоль стены громадная очередь в ожидании крупы. Дошел до Жуковской и повернул назад. На углу Надеждинской и Некрасова стояла громадная очередь, ждали крупы. Около инвалидов стояла очередь за пивом. Стало светать. Я опять пошел к Водникам. Там все было по-прежнему. В магазине (где я получил пшеничную крупу) была большая толпа. Я встал было, но простояв без толку минут 20 ушел. Устал очень сильно, с трудом волочил ноги в валенках и калошах по скользкому, талому снегу. Из последних сил забрался на лестницу и вошел домой и повалился на стул. Меня охватило угнетающее, отчаянное настроение. Мама дала мне еще кружку какао (домой я пришел в 9 ч.). Немного отдохнув, я в 9-30 ч. опять отправился, захватив жестяную банку для яичного порошка, т.к. мы после долгих споров взять его. Поплелся опять в гастроном на углу улиц Восстания и Кирочной. Но тут я увидел, что вместо 100 гр. крупы дают только 25 гр. порошка и не стал брать. Зашел в Водники там все то же. Купил вчерашнюю газету, побрел назад, обошел "Пролетарий", на Озерной, на Надеждинской – везде без перемен. Громадные очереди ждут. Я вернулся домой. Бабушка ушла. Мы с мамой принялись разрезать на ломтики те куски хлеба, которые я накопил, ибо мама случайно обнаружила, что они начали плесневеть. Около 11-ти ч. я собрался занять очередь перед гастрономом (там ждали крупу), а мама собиралась на службу. Вдруг в 11 ч. завыла сирена. Я и мама были рады, что остались дома. Вернулся Котя, ходивший хлопотать к комиссару. С ним все кончилось благополучно: его освободили и воинский билет нашелся у того же комиссара. Вскоре пришла бабушка. Через полчаса был отбой. Маме пришлось все же пойти. Я сел заниматься у папы. Около 12-ти ч. опять тревога. Я занимался, бабушка, Котя и Клава разговаривали в передней. Среди тревоги вернулась мама. Около 2-х ч. был отбой. Бабушка сварила суп, дала Коте тарелку и он ушел за продуктами. После этого бабушка ушла за бельем, поручив маме и мне присматривать за готовым супом и напилить чурбачков. На печурке сушились нарезанные ломтики моих сбережений. Мы с мамой напилили дров. Около 3-х ч. бабушка вернулась. Сели обедать. Был суп, довольно неудачный: просто вода с разболтанной гречневой кашей. Он не имел сытности, в чем мы и упрекнули бабушку. Она обиделась, и после обеда ушла. Мама хотела мне сделать омлету, но я отказался, а съел еще 3-ю тарелку супу. После того мама ушла в столовую прибирать, а я воспользовавшись тем, что суп остался на столе, съел еще 5-6 супных ложек. После этого я сел заниматься. Около 6-ти ч. пришел папа. Он был очень голодный; на службе ничего не дали, т.к. все запасы в столовой вышли. Он попросил супу, и мама разогрела ему остатки. Папа слышал со стороны, что его институт собирается уезжать. Это нас с мамой очень встревожило. У нас было такое чувство, что после всего того, что мы тут пережили, мы ближе к концу, да и у нас не хватило бы энергии и сил начинать все сначала. Папа слышал, что Военно-медицинская академия улетает. Тут пришла бабушка и подтвердила, что Медведевы улетели и прислали письмо из Череповца Марии Георгиевне. Это известие нас с мамой очень убило. Пришел Котя. Он достал горчичного масла. Бабушка разожгла печурку, согрела Коте остатки супа и принялась печь лепешки из белой муки на горчичном масле. Я пришел на кухню как раз кстати бабушка сунула мне две горячие, жирные лепешки. Мне же перепали остатки супа. Около 7-ми ч. поставили чайник. Котя съел суп, согрелся и около 8-ми ч., после долгих разговоров и задержек, отправился на поиски продуктов. Мы сели ужинать. На ужин каждому дали по 2-е лепешки, а мне дали целых 4. После ужина поседели, а около 9-ти ч. мама и бабушка легли. Я сидел писал дневник, потом учил немецкую грамматику. Около 10-30 ч. пришел Котя. Он ничего не достал, а променял полкило наших (маминых и моих) кондитерских изделий на 125 гр. хлеба и 3 куска дуранды. Мы с мамой были очень огорчены, что потеряли полкило конфет. Пришел папа и тоже присоединился к нашему мнению. Котя доказывал, что хлеб драгоценнее всего, бабушка его усиленно поддерживала. Однако, мы с мамой остались очень недовольны. На завтра было решено , что мы все встанем в 4-30 ч. и разойдемся по очередям. Я к «Титану», папа на Михайловскую, а Котя к Елисеевскому. Мама должна была остаться дома и, когда посветлеет, занять очередь за пивом. После этого решения все легли спать.

30 ноября

Мы все встали с будильником в 4-30 ч. Я умылся, оделся. Мам сделала мне омлету. Я ее съел, выпил горячее какао. Папа был готов раньше и вышел. Около 5-30 ч. мы с Котей оделись и вышли. Спустились по совершенно черной лестнице, вышли на улицу. Небо было сплошь усыпано звездами и было светлее, чем вчера. Мы взялись за руки и побрели посреди улицы по лужам и скользкому снегу. Так дошли до остановки. Как раз подошел темный трамвай. Оказалось 37-ой. Мы сели. На углу Литейного и Невского слезли, и я встал в очередь в бакалею. Очередь стояла перед закрытыми дверями и тянулась очень далеко. Было темно и пустынно. После 6-ти ч. нас впустили в магазин, и мы выстроились вдоль прилавка. Народ прибывал. В магазине ничего не было. Продавцы в грязных засаленных фартуках обтирали грязными, жирными тряпками пустые прилавки. Вышла заведующая и сказала, что в магазине ничего нет, а что будет неизвестно. Все продолжали стоять. Около 7-ми ч. выдали номерки. Мне достался 64-ый. Началась толкотня. Я стоял, прижавшись к стенке, против входных дверей. Около 7-30 ч. я увидел Котю который только что вошел и обратился к кому-то с вопросом. Я его потянул за рукав. За ним появился и папа. Я отдал Коте номерок, он его старательно спрятал во внутренний карман и мы все втроем вышли на улицу. Я взял папу под руку, Котя пошел впереди, и мы отправились к «Титану». Мы с папой остались у входа в угловой магазин, Котя вошел и через некоторое время вернулся, сказав, что ничего не было. Мы отправились дальше, следующий гастроном. Тут стояла громадная очередь в ожидании крупы. С трудом мы разыскали конец этой очереди, уходивший куда-то глубоко в темную подворотню. Котя поставил папу в очередь, чтобы получить номерок и потом ехать с ним домой. Сам Котя отправился за вином, взяв вино, должен был вернуться с карточками (по ним нужно было получать и пиво) домой. Меня отпустили домой. Я отправился пешком по Литейному и Некрасова. После долгого стояния приятно было пройтись быстрым шагом. Небосклон уже светлел, по улице струился народ. Было светло. Я свернул на Некрасова, в конце улицы над домами слегка розовело небо. На душе было бодро и светло. По другой стороне улицы, в темноте, от угла Надеждинской и Некрасова и до самого конца бань в несколько рядов толпился народ. Слышались ругань и визгливые крики. Я вышел на наш переулок. Занималась заря. Небо было совершено чисто и ясно. Спокойная белизна разливалась по нему. Я вошел домой, мама еще лежала. При моем приходе она встала, поставила чайник. Я еще выпил какао, взял пивные карточки и отправился занимать очередь за пивом. Очередь к пивной на Восстания заворачивала за угол и тянулась за трамвайную остановку. Я встал, раздали номерки. Мне достался 370-й номер. Но оказалось, что пива в магазине нет (магазин еще не открывали, он открывается в 9 часов, а было около 8-30 ч.) и все разошлись. Я опять вернулся домой и вместе с мамой мы отправились занять очередь за пивом на углу Некрасова и Радищева. Мама там встала. Я встал в очередь за пивом рядом с Инвалидами и получил 455-й номер. Получив номер, я вернулся домой. Мама в шубе и пальто сидела у папы в кресле. Она получила 587 номер. Папа пришел с номерком. Я обогрелся. Каждый раз, что я прибегал домой, я хватал по пол чайной ложки сахару, а то и по чайной ложке коньяку. Пришел Котя. Он принес мадеру. Я и мама отправились в свои очереди. Около 11-30 ч. мама подошла ко мне и сказала, что видела Зою Бок и та пообещала ей свою печурку и готова уступить пивные карточки. Я побежал домой и сообщил об этом. Котя и папа готовили бутыли для пива. Котя все тянул по рюмочки мадеру. Я вернулся назад в очередь. Около 12-ти ч. завыла сирена. Мы с мамой пришли домой. Тревога была довольно тихая. Мама затопила печку в спальне, я сел на стульчике против нее и учил немецкий. Около 3-х ч. все еще была тревога. Суп был готов. Но только мы сели за стол, как был отбой. Хлеба у мамы и бабушки не было, т.к. хотя хлеб вперед на 1 день выдавали, но карточки еще никому не выдали. За обедом я съел остаток сегодняшнего хлеба, отдав часть маме и бабушке. Суп был из лапши. Мне дали 2,5 тарелки. После обеда мы с мамой оделись и пошли в свои очереди. В моей очереди пиво кончилось, и я уже никого не застал. Маму признали, но очередь очень выросла. Я встал вместо мамы, а она пошла, отыскивать Зою. Через некоторое время она вернулась: с печуркой и с пивом ничего не вышло. Тут тревога. Мама послала меня домой, а сама осталась, т.к. собирались раздать новые номерки. Я вернулся домой. Бабушка сидела пила кофе. Она мне сегодня дала кофе и к нему потихоньку сунула кусок белой булки, испеченной на горчичном масле. Вскоре пришла мама. Она не стала стоять в тревогу. Ей бабушка тоже дала кусочек булки. Около 4-30 ч. тревога кончалась. Мама пошла в свою очередь. Я остался дома, а через полчаса должен был пойти ее навестить и принести бутыль. Бабушка легла. Я воспользовался случаем и съел из кастрюли с супом ложек 5-6 супу. Потом выпил 2 столовые ложки бабушкиной мадеры. В 5 ч. я оделся и пошел к маме. Уже смеркалось. Мама стояла в полутьме. Надежды получить, почти не было. У мамы номерка не было, знали только в лицо, и потому сменить ее было нельзя. У закрытых ворот пивной была драка и сутолока. Мужики лезли напролом. Я вернулся домой, а через полчаса уговорился навестить маму. Около 5-30 ч.– тревога. Я схватил пальто, шапку и побежал навстречу маме, чтобы довести ее до дому. На улице из-за отдельных лохматых облаков вышла полная, красноватая луна и заливала всю улицу ярким светом. Я встретил маму и довел до дому. Она была очень уставшая и легла. Около 7-ми ч. пришел Котя (в тревогу). Он после обеда пошел обойти занятые очереди за крупой, но вернулся ни с чем. Сегодня даже негде ничего не выбросили. Мама поставила самовар. Все еще была тревога. Сели пить чай. Бабушка спекла толстый омлет и дала кусок спеченной булки, которую я оставил на утро. Кончив ужинать, я воспользовался, что все сидели в спальне, достал из шкафа в Котиной комнате рюмку и выпил его мадеры. После ужина был отбой. Мама собиралась идти к Самеру поговорить насчет печурки. Я ее проводил. Мы никак не можем дозвониться, наконец нам открыла Лида. Самера не было дома, мама говорила с ней. Та показала печурку, хотела за не сперва продукты, потом денатурат. Тут завыла сирена. Ничего не добившись, мы побрели домой. Поднимаюсь по темной лестнице, я говорил о том, что неужели нам придется уезжать. Придя домой, мама легла. Котя писал списки, потом я переписывал. Потом лег. Необходимость отъезда тяжелым камнем давила на меня. Папа сегодня повторил, что нужно быть готовым ответить на вопрос: улетать или нет. У меня упала энергия к занятиям …