– Не знаю, подходящий ли момент, – говорит Паша. – Но, надеюсь, тебя это отвлечет.

– О чем ты?

– Сегодня, пока ты гуляла, я нашел кое-что. Письмо.

– Письмо?

– Самое настоящее письмо. В конверте. Адресовано тебе.

– Не знала, что кто-то еще пишет бумажные письма, – растерянно говорю. – От кого?

– Если б я знал. Там нет обратного адреса.

Я чувствую, как мои собственные шестеренки начинают чертыхаться и поскрипывать. Вот уж действительно Пашка угадал. На несколько секунд я так зависаю, что практически забываю о страхе.

– Эй! – Юджин щелкает пальцами у меня перед носом. – Есть кто дома? Письмо на столе. Взгляни на него сейчас, пожалуйста. А я как раз поем.

Пока Юджин, словно шаман, готовится совершить ритуальное жертвоприношение пищи внутрь себя, я рассматриваю незваного гостя из плотной белой бумаги.

Он лежит на столе с таким видом, будто внутри что-то типа кольца Всевластия, но никак не мельче. Стоит вскрыть конверт, и мир прежним уже никогда не станет.

– Ну? – с аппетитом жуя, кивает Юджин. – Долго собираешься его гипнотизировать?

– Я просто… – а на самом деле совсем не просто. Какая-то сила заставляет меня медлить, пока в глаза не бросается то, что конверт уже вскрыт. – Стоп. Па-а-а-аш… Так ты уже знаешь, что внутри?

– Конечно! Ткач с меня шкуру спустит, если вдруг что случится. Мало ли, там яд?

Против этого железобетонного аргумента у меня ничего не находится, а потому я принимаюсь исследовать находку.

Конверт оказался самым обычным, но при этом на нем отсутствовали опознавательные знаки. Ни марки, ни имени, ни адреса отправителя. Ни даже моего. Только имя: Кира Ницке.

– Интригует, не правда ли?

Я тщательно прохожусь пальцами по бумажному фасаду, но не обнаруживаю там ничего, кроме пыли. Мое имя написано карандашом. Аккуратный, идеально ровный почерк может принадлежать кому угодно.

– Там внутри еще интереснее.

Я смотрю на Юджина искоса. Вряд ли он придумал эту игру с письмом, чтобы надо мной посмеяться, но кто знает, каким стал Паша после всего пережитого. Сеть меняет людей. Выворачивает наизнанку как кислота, с той лишь разницей, что спустя несколько часов реальность не встает на место. Притворяется, что встала, но не встает.

– Я нашел его в камнях у воды. Наверное, ветром сдуло, у нас ведь нет почтового ящика.

Внутри конверта оказывается один-единственный лист бумаги. Судя по неровности края, он явно выдернут откуда-то, причем в большой спешке. С одной стороны там пусто, зато с другой…

– Вот не лень им было сидеть и строчить, – буднично рассуждает Юджин, закидываясь гречкой. – Полагаю, у этого чела катастрофически скучные пары.

Лист заштрихован по всей площади — от первого до последнего миллиметра. Судя по всему, автор использовал все тот же простой карандаш, что и для подписи конверта. Впрочем, приглядевшись, я обнаружила, что это вовсе не штриховка.

Наслаиваясь друг на друга, пересекаясь и ломая строчку, всю поверхность листа занимала одна единственная фраза. Которую тем не менее я никак не могла прочесть.

– Тебя тоже повеселили эти точки в конце? – улыбается Юджин. Ему, похоже, все это кажется забавной игрой. А может, так оно и есть, просто я ко всему отношусь чересчур серьезно?

– Больше ничего не было?

– Ни песчинки. Я смотрел бумагу на свет — под слоем графита тоже вряд ли что-то есть. Впрочем, даже если есть, прочесть уже невозможно.

Я подняла лист к лампе и убедилась: заливка настолько плотная, что даже направление движения грифеля не распознать.

– Ну? – Юджин выжидающе глядит на меня.

– Что здесь написано?

– У тебя надо спросить.

– Когда оно появилось?

– Ну-у… Я проснулся в три. Спустился сюда, заварил кофе. Гляжу — дверь нараспашку. Думаю, ну наверное, ты ушла и забыла закрыть.

– Я никогда не забываю закрывать дверь.

– Так или иначе, дверь была открыта. В доме ничего не изменилось, только попадало кое-что из-за ветра, – Юджин задумчиво покрутил вилку в руках. – Сперва я, естественно, застремался, мол, что это за хрень такая. Решил осмотреться, прошелся по окрестности, вдруг вор, следы какие найду. А нашел письмо. Лежало почти у самой воды, но не отсырело.

– Больше ничего? Может, ты что-то пропустил?

– Можешь сама поискать, если хочешь. Я потом подумал, твоих рук дело, тем более что на конверте написано: «Кира Ницке». Вдруг типа подпись? Ну и открыл.

– Когда я уходила, часов… в одиннадцать… – припоминаю, – ничего необычного не видела. Никаких писем…

– Или ты просто не заметила. Что, в принципе, больше походит на правду, учитывая твою рассеянность.

– Юджин, – говорю серьезно. – У меня есть предположение, что это за письмо. Но нужен Интернет, чтобы проверить.

– Правда? – Юджин явно не ожидал такого поворота. – Хочешь сказать, ты понимаешь, что тут написано?

– Не совсем, но… Была такая женщина. Эмма Хаук вроде. Она писала письма своему супругу из психиатрической лечебницы. Содержание писем сводилось к одной-единственной фразе: «Любимый, приди» — но написана эта фраза была столько раз, что лист казался черным.

– Вот как?

– Однако даже при таких невеселых раскладах текст все равно хоть как-то читался, в отличие от нашего случая.

– Может, графологу какому-нибудь покажем? – нахмурился Юджин. – Как в треке Оксимирона про заброшенный ров, ну типа по мотивам Лавкрафта. Прикинь, если с нами пытается связаться иная цивилизация?

– Некоторые символы эмпиртанга вообще не распознаются компьютером как информация. Помнишь об этом? Что если это письмо – чей-то крик о помощи?

Я еще раз внимательно осмотрела лист. Это не может быть письмо бедняги Эммы, ведь бумага, на которой она писала, как минимум не была вырвана из постороннего источника. Кроме того, полная неразборчивость… После брожения по внутренностям Сети я уже не могла просто так взять и поверить в то, что держу в руках простой набор бессмысленных каракулей.

– Чей-то крик о помощи… – медленно повторяю. – Или дурацкая шутка?

– Если крик, то чей? – недоумевал Юджин. – И откуда, блин, оно взялось? Это же не электронное сообщение, а вполне реальный предмет. Его должен был кто-то принести и положить на наши ступеньки, правильно? Вот что меня пугает.

Я не знала ответов на эти вопросы. Как и Юджин — на мои. Но мы оба знали, что, когда имеешь дело с Сетью, нельзя просто так взять и скрыться за высокими стенами. Этот мир никого не отпускает, по крайней мере он хочет, чтобы все так думали.

Поэтому мы решили несколько дней не задерживаться допоздна и не отходить слишком далеко от дома.

Дома! Хех… Я и сама не заметила, как сиротливый маяк на краю света сделался мне ближе, чем родная квартира.

Во многом, надо признать, это заслуга Юджина. Он, несмотря на все свои недостатки, обладает неким тайным оружием против хаоса и умеет одним своим присутствием снижать энтропию окружающих вещей. В этом плане мы как нельзя лучше друг другу подходим.

Время тянется клейкой резиной, запрещая колдовать. Не знаю, кто все эти люди, черпающие вдохновение в затворничестве, но я уж точно не отношусь к их числу.

Вечерами я разбираю семплы на ноуте, продумывая новые вариации для синесцен, а Юджин создает видимость заботы о домашнем очаге. Забавно, что из нас двоих только у меня хватает честности признать, что ведение хозяйства не вызывает никаких эмоций, кроме раздражения.

Зато… В производимом уюте чувствуется чуть ли не физическая целостность. Мне кажется, еще чуть-чуть, и его можно будет измерить.