А дела-то не шуточные надвигались. И чем темнее становились вечерние сумерки, тем, казалось, Аркадий Осипович становился угрюмее и меньше ростом, и голос звучал всё тише и суше. Увядал мужик, господа хорошие, на глазах, увядал.
На другой день, ещё питая маленькую надежду, сбегал на свой родной завод. Зашёл в профком, где ему посочувствовали и отправили в партком, мол, он занимается идеологией, в том числе и подпиской. Однако, и там, кроме "Правды" и ничем кроме "Правды", помочь не могли. А что "Правда"? Какое от неё здоровье? Так, на горчичники разве да на потребительские какие нужды.
Вернулся Крошкин подавленный домой, и вид его выглядел прямо-таки даже болезненным.
Жена его, Авдотья Филипповна, пенсионерка и по родным внукам почётная бабушка со стажем, немало забеспокоилась, глядя на мужа. Игралюшки в нём, то есть заигрывания потерялись, живость, к сожалению.
– Ты чтой-то, старый, так раскиселился? – сказала она ему тогда. – Неровён час опять инфаркт наживёшь. Далось тебе "Здоровье". Вон, Валентина, выписала "Крестьянку", и там есть советы медиков. Читай на здоровье.
Ничего ей на это не сказал Аркадий Осипович, только ещё больше потемнел лицом, даже черноморский загар бледней сделался. Руку от груди он теперь не отнимал, держал её в постоянной готовности, словно бы каждую минуту готов был перехватить кого-то или что-то, что всё ближе подкрадывался под его левый сосочек.
Вот уж чему быть, господа хорошие, тому не миновать. Случаются и в трагические часы- минуты возрождения или оживления, как хотите, понимайте. Но только на следующее утро ожил Аркадий Осипович. Ожил, болезный наш.
А что тому поспособствовало? Да тот самый, можно сказать, счастливый случай.
Уж не знаю, то ли по ошибке какой, то ли есть всё же судья, что руководит как отдельной судьбой, так и общей регатой, – словом, по неясной причине в почтовый ящик Крошкиных залетел журнал "Акушерство и гинекология". Может, кто-нибудь из домашних ради шутки подбросил? Может, почтальонша ошиблась? Но только оказался тот журнальчик на столике у Аркадия Осиповича.
Аркадий Осипович тот журнал даже взглядом не удостоил. Даже обидным ему такое издевательство показалось. Какие паршивцы! Насмехаются ещё… И высказал в таком разе всё, что думал о своей невестке, и сыну досталось.
Однако все в голос утверждали, что журнал, дескать, залётный, и никто худого умысла для отца не учинял. А Василий, сын, как бы, между прочим, посоветовал:
– Ты, отец, всё-тки просмотри его. Ведь тоже орган и тоже медицинский…
На что Аркадий Осипович ему ничего не ответил. Ушёл в свою комнату. Ушёл с большой обидой на всех: и на тех, кто довёл "Здоровье" до лимита; и на тех, кто не мог или не захотел журнал его любимый выписать; и на тех, кто нарочно его на Черноморское побережье сплавил. Все они, все эти товарищи, сговорились!..
Долго Аркадий Осипович переживал, сетовал на превратности судьбы и в расстроенных чувствах со слезами на глазах всё же взял подкидыша, то есть тот журнальчик, в руки…
На другой день, поутру, Аркадий Осипович Крошкин заспешил. Лицо его приятно золотил черноморский загар, а в глазах заискрился задор. А дорога его лежала, – и куда бы вы думали господа хорошие?.. Да-да, на почту! А зачем? – правильно. Чтобы подписаться на журнал "Акушерство и гинекология".
Видимо, было в нём, в том журнальчике что-то, для этого самого, ээээ… для стимула здоровья. Вдохнул он жизнь в Аркадия Осиповича, привёл в движение человека.
Вот так-то вот, господа хорошие. Ищите стимулы на старости лет. Ищите. И доживёте до моих годочков.
Кирпич.
Как-то возвращался с работы Зайчиков Антон Иванович тёмным вечером домой. А потому он припозднился на работе, что пережидал, когда мастер покинет цех. Антон Иванович партию "неделек" заканчивал, – модные штучки надо сказать, ходовые колечки. А мастер хоть и ничего мужик, а сволочь. За ширпотреб душу вымотает. Казалось бы, ему-то какое дело, чем рабочий класс после своего трудового дня занимается. Что точит, выпиливает… Не его же руками! Не на его же станке! И не из его же металла!.. Ан нет, обязательно встрянет. Вот и приходится, который день в бытовке пережидать, когда он уйдёт и потом втихаря работать.
А нержавеечка – трубка – попалась, грех не приберечь и не выточить из неё колечки. Тем более, сейчас они спросом пользуются. Молодые девушки прямо-таки нарасхват требуют – чем не сказочный подарок к Новому году! А хорошему токарю, при наличии материала и средств производства, сделать их – плёвое дело. И Антон Иванович нарезал их четыре десятка. Осталось на последних десяти накатку сделать, и, пожалуйста, душа-красавица, с моим почтением. Вот и задержался в цехе после работы.
А в этот поздний предновогодний вечер в городе появились неизвестные горожанам лица. Внешне они: о двух ногах, о двух руках, головы покрыты шапками, и тела тёплой одеждой. То есть они полностью сливались с земными существами и не отличались от них. Но… тот, кто с ними сталкивался, понимал существенную разницу между добропорядочными гражданами и этими странными существами. Зайчикова о них предупреждали, да и слухи распространялись по городу со скоростью волн сарафанного радио. Антон Иванович не то, чтобы не верил в них, не то, чтобы не опасался. Однако подогреваемый интересом и рабочим энтузиазмом, в этот вечер потерял бдительность.
Вышел Зайчиков из автобуса – настроение на все сто! Во внутреннем кармане колечки душу греют. И вообще, на улице морозцем потягивает, бодрит. Хотел он было прямо через дорогу перейти, как и раньше хаживал, да дёрнула ж нелёгкая в подземный переход сунуться. Его только что открыли. Хотелось посмотреть, что да как. Можно сказать, первый объект в новую эпоху построен. Люди по старой памяти через дорогу прутся, по всему видать, брезгуют переходом, а Антона Ивановича какая-то принципиальность заела. Вот, мол, невежество городское, рожи прокопчённые! Для вас государство старается, о вашей безопасности печётся, подземные переходы строит. Да ещё какие! – не хочешь, да полезешь в него. А вы носы воротите, перед машинами шарахаетесь. Тьфу! – противно даже на вас смотреть…
Словом, Зайчиков смело ступил на новую лестницу и стал спускаться.
Ну что сказать, помещение вполне на уровне, плиты на стенах, бетон над головой, серый, с белыми разводами, видимо, мороз влагу из раствора выдавил, и та закуржавилась, украсила помещение на праздник и ваты не надо. А под ионовые светильники куржак поблёскивает, искорками переливается. Романтику навивает, предновогоднюю фантазию.
На полу под ногами мусор, кирпичи, целые и половинки валяются. Ну, ясное дело, сразу прибрать нельзя. А может, к празднику, к Новому году торопились, некогда было. Да и зачем убирать? Кому надо, тот подберёт кирпичики, да ещё спасибо скажет.
Спустился Антон Иванович со ступенек. Идёт. И только за угол завернул, как вдруг к нему трое с газетным свёртком подваливают.
– Купи, – говорят, – кирпич, человече. Не дорого, за полста всего лишь.
Антон Иванович засмеялся.
– Вы что, братцы, с Луны свалились? Меня за лоха что ли принимаете? За полста рублей – кирпич! Да их вон, сколько бесплатно валяется.
Те тоже смеются. И глаза горят каким-то не естественным светом, поблёскивают, как искорки на потолке.
– Бери, – говорят, – человече, бери. Пока по дешёвке предлагаем.
Антон Иванович хотел было всерьёз возмутиться: дескать, на кой хрен ему кирпич! А не пошли бы вы, торгаши хреновы, куда подальше… У меня, дескать, давно гараж построен и притом с подвалом, и притом – кирпичный.
А те в оборот его взяли. Один сзади встал, двое спереди. И кирпичом перед глазами покачивают.
– Ну, так что, человече, берёшь кирпич? – спрашивают.
Тут Антон Иванович заволновался, понял, что перед ним гуманоиды, три неопознанных субъекта. И довольно наглых, человеческого языка не понимают. Такие, однако, без товара и впрямь не отпустят.