«Так же, как сделал бы с другим. Я затеял тяжбу против самого себя, выиграл ее, и, в силу решения, состоявшегося не в мою пользу, а также последовавшего за ним постановления, меня взяли и отвели сюда».

«Вы с ума спятили?»

«Нет, сударь; я рассказываю вам все так, как оно есть».

«Не можете ли вы затеять против себя другую тяжбу, выиграть ее и, в силу нового решения и постановления, выйти на свободу?»

«Нет, сударь».

У Гусса была хорошенькая служанка, которая служила ему половиной гораздо чаще, чем его законная половина. Это неравное распределение нарушило семейный мир. Хотя трудно было досадить этому человеку, которого не пугали никакие скандалы, однако же он решил покинуть жену и поселиться со служанкой. Но все его имущество состояло из мебели, машин, рисунков, орудий и домашней утвари; и он предпочел обобрать жену догола, нежели уйти из дому с пустыми руками, и вот что он задумал. Он решил выдать служанке векселя, дабы она предъявила их ко взысканию и добилась описи и продажи его вещей, которые должны были с моста Сен-Мишель перекочевать на квартиру, где он собирался обосноваться со своей возлюбленной. В восторге от своей идеи, он выписывает векселя, подает их ко взысканию, нанимает двух поверенных. И вот он бегает от одного к другому, преследуя самого себя с превеликим рвением; превосходно нападает и слабо защищается; вот его приговаривают к уплате долга со всеми законными последствиями; вот он мысленно уже завладел всем, что было у него в доме; но дело обернулось иначе. Он нарвался на прехитрую негодяйку, которая, вместо того чтоб описать мебель, взялась за него самого и добилась его ареста и заключения в тюрьму. Таким образом, сколь бы странными ни показались вам те загадочные ответы, которые он мне давал, они тем не менее были правдивы.

В то время как я рассказывал вам эту историю, которую вы сочтете за басню… – А история человека в ливрее, пиликавшего на виолончели? – Обещаю сообщить ее, читатель; честное слово, она от вас не уйдет, а пока позвольте мне вернуться к Жаку и его Хозяину… Жак и его Хозяин достигли жилища, где им предстояло провести ночь. Было поздно; городские ворота оказались запертыми, и путешественникам пришлось остановиться в предместье. И вдруг я слышу шум… – Вы слышите? Да вас там вовсе не было! При чем тут вы? – Вы правы… Итак, Жак… его Хозяин… Раздается страшный шум. Я вижу двух мужчин… – Вы ничего не видите; при чем тут вы? Вас там вовсе не было. – Вы правы. Двое мужчин сидели за столом подле двери занимаемой ими комнаты, разговаривая довольно спокойно; какая-то женщина, подбоченившись, изрыгала на них потоки брани, а Жак пытался успокоить эту женщину, причем она так же мало обращала внимания на его миролюбивые увещания, как и те двое, к которым она обращалась, на ее поношения.

– Погодите, любезная; немного терпения, придите в себя! – говорил. Жак. – Что, собственно, случилось? Эти господа похожи на вполне порядочных людей.

– Это они порядочные люди? Это злодеи без жалости, без души, без всякого чувства. Что им сделала эта бедная Николь, что они так зверски с ней обошлись? Ее, наверно, изуродовали на всю жизнь.

– Может статься, беда не так велика, как вам кажется.

– Удар был ужасный, говорю я вам; они ее изуродовали.

– Надо проверить; надо послать за врачом.

– Уже послали.

– Надо уложить ее в постель.

– Ее уже уложили, и она стонет так, что сердце разрывается. Бедная Николь!

Во время этих сетований звонили с одной стороны и кричали: «Хозяйка, вина!..» Она отвечала: «Иду». Звонили с другой стороны и кричали: «Хозяйка, белья!» Она отвечала: «Иду, иду».

А из другого угла дома рассвирепевший человек вопил:

– Проклятый болтун! Безудержный болтун! Чего ты не в свое дело суешься? Или хочешь, чтоб я прождал здесь до утра? Жак! Жак!

Трактирщица, горе и раздражение которой несколько улеглись, сказала Жаку:

– Сударь, оставьте меня, вы слишком добры.

– Жак! Жак!

– Поторопитесь. Ах, если б вы знали все беды этого несчастного существа!..

– Жак, Жак!

– Ступайте же; кажется, вас хозяин кличет.

– Жак! Жак!

Действительно, это был Хозяин Жака, который разделся сам и, умирая от голода, выходил из себя, оттого что ему не подавали. Жак поднялся к нему, а минуту спустя пришла трактирщица, которая в самом деле выглядела подавленной.

– Тысячу извинений, сударь, – заявила она Хозяину Жака. – Бывают такие случаи в жизни, которые нелегко перенести. Что прикажете подать? У меня есть куры, голуби, отличная заячья корейка, кролики: наш край славится хорошими кроликами. А может быть, вам угодно речной птицы?

Согласно своему обычаю, Жак заказал Хозяину такой же ужин, как и себе. Блюда подали, и во время еды Хозяин говорил Жаку:

– Черт тебя возьми, что ты делал там внизу?

Жак. Быть может – хорошее, быть может – дурное; почем знать?

Хозяин. Что же хорошее или дурное ты делал внизу?

Жак. Я не допустил, чтобы эту женщину избили двое мужчин, которые сидели там и по меньшей мере сломали руку служанке.

Хозяин. А может быть, для нее было бы лучше, если б ее избили?..

Жак. Для этого имелось бы десять весьма резонных причин. Величайшая удача, случившаяся со мной в жизни…

Хозяин. Это то, что тебя избили?.. Налей!

Жак. Да, сударь, избили ночью на большой дороге, когда я возвращался, как сказано, из деревни, отдав свои деньги и сделав, по моему мнению, глупость, а по вашему – прекрасный поступок.

Хозяин. Помню… Налей!.. А какая причина ссоры, которую ты старался прекратить, и дурного обращения с дочерью или служанкой хозяйки?..

Жак. Право, не знаю.

Хозяин. Ты не знаешь сути дела – и вмешиваешься! Это не вяжется ни с осторожностью, ни со справедливостью, ни с принципами… Налей!..

Жак. Я не знаю, что такое принципы, если это не правила, устанавливаемые для других в интересах самого себя. Я думаю так, а не могу удержаться, чтобы не поступить иначе. Все проповеди напоминают рассуждения королевских эдиктов; все проповедники хотели бы, чтобы мы исполняли их поучения, так как нам от этого, может быть, всем будет лучше, а им-то уж наверное… Добродетель…

Хозяин. Добродетель, Жак, прекрасная вещь; и злые и добрые отзываются о ней хорошо… Налей!..

Жак. Ибо она выгодна для первых и для вторых.

Хозяин. А почему ты считаешь за счастье, что тебя избили?

Жак. Время позднее; вы поужинали, и я тоже; мы оба устали. Давайте-ка ляжем спать.

Хозяин. Это невозможно: трактирщица не все еще подала нам. А пока что продолжай рассказ о своих любовных похождениях.

Жак. На чем бишь я остановился? Прошу вас, сударь, и на этот раз и в будущем – напоминайте мне об этом.

Хозяин. Хорошо; и, выполняя свою суфлерскую обязанность, скажу, что ты лежал в постели, без денег, с сильным недомоганием, в то время как лекарша с детьми уплетала твои обсахаренные гренки.

Жак. Тут послышался шум экипажа, остановившегося у дверей дома. Входит лакей и спрашивает:

«Не здесь ли живет бедный солдат с костылем, который вчера вечером вернулся из соседней деревни?»

«Здесь, – ответила лекарша. – А зачем он вам?»

«Хочу взять его в коляску и увезти с собой».

«Он в постели; отдерните полог и поговорите с ним».

Жак дошел до этого места, когда появилась трактирщица и спросила:

– Что вам угодно на сладкое?

Хозяин. То, что у вас найдется.

Трактирщица, даже не дав себе труда спуститься, крикнула из комнаты:

– Нанон, принесите фрукты, бисквиты, варенье…

При этих словах Жак сказал про себя: «Наверно, изуродовали ее дочь; тут, пожалуй, и не так еще рассвирепеешь…»

А Хозяин обратился к трактирщице:

– Вы только что были очень сердиты?

Трактирщица. А кто бы не рассердился? Бедное существо ничего им не сделало; не успела она войти в их комнаты, как я слышу визг – но какой визг!.. Слава богу! Я немножко успокоилась: лекарь полагает, что все обойдется; все же у нее два сильных ушиба: один – в голову, другой – в лопатку.