Но едва я приехал в Россию, как с хрустальным звоном – бздынь-бздынь-бздынь – посыпалась и эта версия. Русские во всех слоях общества – от самой императрицы, сидящей на троне в Зимнем Дворце до самых низов вроде городских извозчиков – отнюдь не рвались на помощь своим несчастным сербским братушкам. Победив Японию, Россия с мрачным видом сосредотачивалась для очередной схватки, но страдания балканских славян имели к этому процессу минимальное отношение. Русские газеты писали о чем угодно: о переселении крестьян на пустующие земли, о постройке новых заводов и открытии университетов, о всеобщем начальном образовании и ликвидации безграмотности, о создании министерства здравоохранения и о новом кодексе законов о труде… но только не о страданиях братьев-славян. К тому же мои прежние знакомства в русском военном ведомстве оказались почти бесполезными. Кого-то за последнее время разжаловали и услали на окраину командовать взводом или ротой, кого-то выперли в отставку или перевели на интендантскую должность, а некоторые за непосредственное участие в мятеже и вовсе угодили на вечную каторгу. Честное слово, за неделю своего пребывания в Санкт-Петербурге я не встретил ни одного знакомого лица, хотя и очень старался.
Хорошо еще, что у меня была бумага от сербского генштаба о том, что цель моего визита – обмен военным опытом, а то дело и вовсе могло кончиться скверно. Оказывается, за всеми праздношатающимися иностранцами тут внимательно приглядывает Служба Имперской Безопасности, а если они начинают проявлять неуместное любопытство к вопросам, считающимися секретными, объясняться несчастным потом приходится в застенках петропавловской крепости – а это пострашнее белградской жандармерии… Но в конце концов один из делопроизводителей военного ведомства, к которому я в итоге обратился, позвонил куда-то по телефону и после долгого разговора сказал, что для обмена опытом мне следует отправляться в Гатчину, где дислоцируется лейб-гвардейский корпус морской пехоты, являющийся соединением постоянной готовности, подчиненным напрямую императрице. Мол, в отличие от остальных частей и соединений русской армии, этот корпус, которым командует князь-консорт, проводит маневры не только летом, когда ярко светит солнце и зеленеет трава, но и вообще в любое время года. Там, откуда господин Новиков к нам пришел, так принято. Так что поезжайте, господин Димитриевич, поезжайте в Гатчину, вас там уже ждут…
Последние слова должны были бы меня насторожить, но, устав от мытарств, я полетел в Гатчину будто мотылек на огонь свечи – и, конечно же, попал туда, куда не ожидал. И только когда за мной закрылись ворота военного городка, я понял, что слухи о том, что князь-консорт и некоторые другие ближники молодой императрицы пришли к нам из иного мира, являются чистой правдой. Тут, с внутренней стороны высокого забора, действовали совсем другие правила и законы, нежели снаружи, тут полным хозяином был господин Новиков, который воспроизвел во вверенном ему корпусе кусочек привычного ему мира. Не заметить этого было невозможно. Первое, что бросилось в глаза – отсутствие перед казармами наказанных солдат, долгие часы в любую погоду стоящих под винтовками…
– Тут это не принято, – в ответ на мой интерес пояснил штабс-капитан Леонов, встретивший меня на Гатчинском вокзале, – как и рукоприкладство по отношению к нижним чинам. Наказание за это одно – немедленный перевод в другое соединение, подальше от столицы, поближе к разным башибузукам…
И тут мы вошли в здание штаба корпуса, и сразу стало не до разговоров. Мы отдали шинели солдату за гардеробной стойкой, после чего господин Леонов довел меня до нужной двери и откланялся. А там, за дверью, меня уже ждали князь-консорт Новиков и брат императрицы принц Михаил. Я вообще-то человек не робкого десятка и знаю, что надо делать, когда против меня обнажают саблю или нацеливают револьвер. Но тут я на мгновение растерялся. Не думал, что все это будет так сразу. При первом же взгляде на супруга русской императрицы я подумал: если меня однокашники и сослуживцы за силу и вспыльчивость называли Аписом (то есть быком), то сейчас передо мной стояло человеческое воплощение тигра – дикого, стремительного и неумолимого. И его шурин, Великий князь Михаил, был ему под стать. И оба они смотрели на меня с выражением сурового неодобрения, с каким обычно судьи взирают на доставленного к ним преступника. От этой мысли мне стало не по себе. Быки на тигров не охотятся, а те, наоборот, совсем не прочь немного перекусить свежей говядиной…
– Ну-с, господин Димитриевич, – сказал мне русский князь-консорт, – вот мы и встретились. Позвольте представиться: Александр Владимирович Новиков, пришелец из двадцать первого века, майор российской армии у себя дома, в двадцать первом веке, и генерал-майор русской императорской армии здесь…
– ПОКА генерал-майор, – добавил Великий князь Михаил. – И еще, Драгутин, не обращайте внимания на титул князя-консорта, который носит господин Новиков. К нашим нынешним делам он не имеет никакого отношения, за исключением того, что Александр Владимирович всегда в полном объеме будет выслушан своей супругой нашей императрицей. Роль любящего мужа и родного отца цесаревича Александра Александровича, конечно, на самом деле имеет свое место в истории, но она никак не связана с генерал-майорским званием и должностью командующего этим образцовым, с моей точки зрения, соединением русской армии. Лейб-гвардейский корпус морской пехоты, его боевые качества, подбор офицеров и методы воспитания нижних чинов – целиком заслуга господина Новикова.
– Э-э-э, господа… – немного опешив от такого напора, сказал я, – мне вообще непонятен смысл этой встречи со столь высокопоставленными господами. Я прибыл сюда, чтобы понаблюдать за ротными и батальонными учениями и посмотреть, что из этого можно применить в подготовке сербской армии…
– Это не главная цель вашего визита, господин Димитриевич, – сказал Новиков. – На самом деле вы прибыли для того, чтобы поискать русской помощи в предполагаемом прямом военном столкновении Сербии с Австро-Венгрией, Турцией и, возможно, даже Болгарией. Пока что между Софией и Белградом заключен союз, но македонский вопрос способен рассорить две братские страны раз и навсегда.
– Господин Новиков, – с деланным возмущением воскликнул я, – вы что-то путаете! У офицера в чине капитана нет и не может быть официальных полномочий на ведение подобных переговоров!
– Мы ничего не путаем, – вместо Новикова ответил мне Великий князь Михаил. – Вы – господин Димитриевич, про которого в Белграде каждая собака знает, что его нет нигде, но он при этом делает все. И совершенно неважно, какую официальную должность в данный момент вы занимаете…
– Прибыв в Санкт-Петербург, вы собирались прозондировать обстановку через своих старых знакомых, – продолжил Новиков, – и оказались премного удивлены и дезориентированы тем, что в нашем военном ведомстве произошли кардинальные изменения.
– Да, – признался я, – ни в Военном Министерстве, ни в Главном Штабе я не смог встретить никого знакомого. И все же, господа, учитывая мой неофициальный статус, я не понимаю, о чем между нами может пойти речь…
– А все о том же, – сказал русский князь-консорт, – мы будем говорить о судьбе Сербии, о том, кто ей друг, а кто враг, и чем Российская Империя может вам помочь в той или иной ситуации.
– А ваше неофициальное положение ничем нам не мешает, даже напротив, – добавил Великий князь Михаил. – Мы точно знаем, что король Петр сделает все так, как захочет группа ваших единомышленников, поэтому нам удобней разговаривать с одним из кукловодов, чем с официальной, но безвольной куклой. Надеюсь, вы не сомневаетесь в наших с Александром Владимировичем полномочиях делать вам предложения и обеспечивать их исполнение? Поймите, второго такого шанса у вас уже не будет. Если мы сейчас не договоримся, то вы будете предоставлены своей судьбе, а мы начнем действовать на Балканах в меру собственного разумения.
– И какова она была – моя судьба? – спросил я.