Сраный полтергейст.

   Ни о чем подобном не рассказывал ни Лешка, ни дневной охранник, ни тетка.

   Ваня сглатывает, пытаясь судорожно вспомнить хоть какие-то способы борьбы с призраками. На ум приходят только соль и железо из каких-то сериалов, а у него как назло под рукой только стул, чашка и бутерброд. Самое главное – не поддаваться панике, и, услышав щелчок чайника, Ваня всё-таки заливает кипятком кофе, возвращается, делает несколько обжигающих глотков и только потом смотрит в мониторы снова. Шкафы на одном из экранов отчетливо дребезжат, шатаясь, пока дверки не распахиваются и раскопанные "сокровища" начинают падать с полок одно за другим.

   Думая о той куртке, которую он видел недавно, Ваня отставляет чашку, вздыхает поглубже,

   И идет к лестнице.

   ***

   На экранах он видел большие залы второго этажа, но когда Ваня доходит туда, призрака уже нет – только раскрыты шкафы, перевернуты стулья, и валяются на полу разбросанные палки и полуистлевшие тряпки. Идет он осторожно, напряженный всем телом, то и дело озираясь, но идет на шорох. Звук теперь тише, но быстрее, как мог бы рыться в деревенском доме забежавший ночью еж. Движения нет и во втором зале, и Ваня идет по коридору дальше, к служебным комнатам.

   Свет фонаря снаружи, на улице, бросает на стены тени, дождь мерно стучит в окна, и от этого тени кажутся подвижными, живыми, опасными. Всё что угодно могут эти тени, когда стулья сами бьются о стены. Одна из дверей в коридоре распахнута – реставрационная, и чавкающий, торопливый шорох раздается именно оттуда.

   Включать свет Ваня глупо боится, словно этим может разозлить полтергейста только сильней.

   За открытой дверью не видно ничего, только темнота.

– Эй, – зовет он, но ни разу не слышал, чтобы хоть в одном фильме на такое откликались духи.

   Шум прекращается мгновенно, и Ваня готов представить что угодно, хоть доисторического динозавра, готового броситься на него из маленькой комнатки. Динозавра нет, нет ничего, кроме его тяжелого дыхания, и Ваня осторожно делает еще несколько шагов к распахнутой двери.

– Эй, – зовет он снова, и снова не слышит ответа.

   Не стоит заходить в маленькую тёмную комнату, это понимает каждый, хоть раз видевший фильм ужасов, это понимает и Ваня. Просто он дурак. Ему ужасно не хочется убегать, хоть об этом кричит каждая напряженная мышца в его теле. Он заходит, силясь хоть что-то разглядеть с выключенным светом, пока за ним плавно не закрывается дверь. Темнота смыкается вокруг, непроглядная, и сердце его замирает, пропуская с десяток ударов. Ваня судорожно нашаривает на стене выключатель, но не успевает включить свет. Что-то бросается на него, вцепляясь в волосы, царапая, как огромная кошка, и Ваня рефлекторно закрывает рукой лицо. Второй он хватает первое, что попадается под руку. Рукоятка легко ложится в ладонь, он бьет наотмашь, и существо отлетает в сторону, давая ему собраться.

   Пальцы сами нащупывают кнопку на рукояти, нажимают, и фонарик вспыхивает в его руках ярко, целиком заполняя комнату; светом алым и золотым. У противоположной стены, залитая этим светом, стоит женщина и потирает ушибленную скулу. Пышные её, янтарные волосы рассыпаются по плечам, стекают по груди и бедрам, сами тоже словно источающие золотое свечение; отголосок солнца. Кожа её белая, как лист бумаги для принтера, ровная, и сама кожа её будто светится особым, магическим светом. Она такая красивая, что слепит. Не считая волос, она полностью обнажена, и Ваня чувствует жаркий приступ смущения, краской приливающий к лицу.

   Изящная женская фигура совсем не похожа на того, кто расшвыривал, как пушинки, шкафы и стулья, рычал в темноте и пытался выцарапать ему глаза. Она смотрит на него, недоуменно приподняв бровь, на фонарик в его руке, и совсем не выглядит испуганной или застигнутой врасплох – только удивленной. Как будто это Ваня вломился в её дом и перерывает её вещи, глупый ребенок, которого не стоит наказывать, но нужно пожурить. Нужно, но она слишком великодушна или придумала славную шутку, и губы её трогает совсем девичья, шаловливая улыбка.

   Дождь сильнее молотит в единственное окно комнаты, стекло дребезжит, и вдали слышится раскат грома.

– Ты поймал меня, славный герой, – произносит она, и Ваня далеко не сразу понимает, что это ее голос.

   Голос её похож на голос из компьютерных игр – мелодичный, эхом звучащий отовсюду одновременно, рождающийся внутри его собственной головы. Она небрежно откидывает волосы через плечо, обнажая грудь, и Ваня отворачивается, опуская фонарик – быстрее, чем успевает понять, что делает. За спиной переливом колокольчиков он слышит женский смех.

– Мне придется исполнить три твоих желания. Ты что же, не знаешь сказок?

   Ваня чувствует, как она подходит к нему сзади, лицо еще горит от следов когтей, крича об опасности – но он не может заставить себя обернуться. Новых ударов нет, она лишь обходит его, мягко ступая босыми ногами по полу, и встает напротив, заглядывая в лицо. Ваня с трудом заставляет себя смотреть в глаза в ответ.

– Слышал что-то такое, – мямлит он, стыдно запинаясь. – Вроде бы. Золотая рыбка, старик, море, типа того.

– Именно, золотая рыбка, – кивает она с улыбкой, то ли передразнивая его, то ли делая понятнее, – Считай, что это, типа, я.

– Окей.

   Он не знает, что еще ответить. Её заметно забавляет его смущение, и она делает еще один шаг навстречу, почти касаясь обнаженной грудью. Грудь её полная, упругая и мягкая даже на вид, и Ваня сглатывает, невольно делая отступая. Свет фонарика прыгает от движения, бросая на стены переливающиеся золотом тени.

– Чего бы тебе хотелось? Решай быстрее. Рыбка ведь быстро умрет без воды. Мне надо спешить.

   Носик её капризно морщится, демонстрируя недовольство такой задержкой – будто это не она сама забралась в охраняемое здание, а Ваня набросился на неё посреди улицы, как маньяк. Мысли бегут в его голове, запинаясь одна о другую, и, сколь бы безумно, невозможно, нелепо ни было происходящее – глупо упускать шанс. Даже если это шутка, даже если это сон – в крайнем случае, он просто ничего не получит.

   Нельзя не попросить, и Ваня выпаливает:

– Машину. Нам нужна машина. Лешка всё время говорит, что без неё никак.

   Она фыркает, качая головой, ожидавшая или наоборот разочарованная его желанием, и янтарные её волосы идут плавными волнами, вновь хотя бы немного прикрывая тело. Так с ней проще говорить, и Ваня сразу чувствует себя увереннее. Её изящные пальчики щелкают в воздухе, и на миг за окном вспыхивает молния – совсем близко, ударяясь чуть ли не у стены здания. Ваня вздрагивает, подпрыгивая, она – нет, только улыбается снисходительнее и мягче. Есть что-то расслабляющее, ядовитое в её улыбке, как дурман.

   В комнате воцаряется молчание, и она раздраженно кивает на окно, предлагая посмотреть. Отчего-то, даже увидев её обнаженной женщиной, Ваня пятится к окну спиной, стараясь не выпускать её надолго из вида. Он отдергивает в сторону шторку, выглядывает наружу и не может сдержать удивленного вздоха. На месте, куда только что ударила молния – от неё видны на асфальте темные горелые трещины – стоит новенький черный седан. Дождь отстукивает ритм на его металлической крыше, и Ваня с трудом берет себя в руки и недоверчиво оглядывается.

– Я не дурак, – говорит он, хотя уже и сам не совсем уверен в этом. – Это может быть чья угодно машина.

   Она кидает ему ключи, и Ваня ловит их рефлекторно, со звоном.

– Но к ней же еще нужны документы, страховка… Для Лешки? – просит он уже менее смело. – Мне еще нельзя.

– Совсем маленький, – смеётся она, и сейчас её смех похож на воркование голубей летним вечером.

   Она проходится пальчиками по столу – стол заставлен коробками, инструментами, какими-то древними плошками – находит тетрадь и вырывает из неё пару страниц. Когда Ваня принимает от неё листы бумаги, они уже выглядят как документы, и он не в силах отличить их от настоящих. Не в силах он и поверить, но догадывается не изводить своими подозрениями.